Тот лишь молча кивнул, чтобы не вызвать новых разоблачений полковника.
— Ладно, поговорили. — Полковник снова направился к выходу. — Не обижайтесь... Расследование проведем по полной программе. Об Игоре я уже позаботился... Он в отдельной палате, хирург хороший к нему руки приложил. Ни в лекарствах, ни в крови для переливания он не будет нуждаться. Когда можно проведать, я скажу. Думаю, через недельку... Все. Пока.
И он направился к выходу на площадку. Но не успел открыть дверь, как раздался звонок. Звонили долго, настойчиво, явно нарушая правила приличия. Вернувшись в комнату, полковник вопросительно посмотрел на ребят.
— Как понимать? — спросил он.
— Не знаю, — Борис пожал плечами. — Мне так никто не звонит... Может, ошибка?
— Не открывай! — Вадим вскочил, бросился было в спальню, но встретившись взглядом с отцом, остался у двери, готовый при первой же опасности спрятаться в другую комнату.
Пашутин подошел к двери и посмотрел в глазок. Он увидел искаженное увеличительным стеклом лицо молодой женщины, раскрашенное куда сильнее, чем требовалось для нормальной жизни. И полковник открыл дверь. Девица выглядела раскованной и явно подвыпившей.
— Привет, папаша, — сказала она. — Вот и я.
— Очень приятно, — Пашутин посторонился, пропуская ее в квартиру. — Проходите, пожалуйста... Давно вас ждем, — и устремился вниз по ступенькам.
— Куда же ты, папаша?!
— Там и без меня тебе работы хватит, — Пашутин махнул рукой и вышел из подъезда.
Борис и Вадим молча стояли в прихожей и смотрели на девицу, не в силах произнести ни слова. Столько всего случилось за последние несколько часов, что они напрочь забыли, какой сегодня день.
А была среда.
* * *
Старик решил на некоторое время затаиться, лечь на дно. Да и не было у него ни сил, ни злости продолжать отстрел. Какое-то невнятное криминальное чувство подсказывало ему — не торопись, оглянись, выжди.
И он последовал этому своему чувству, которое, кстати, есть у каждого из нас, а если и не проявилось до сих пор у кого-то во всей своей силе и красе, то просто потому, что не было повода.
Было еще одно обстоятельство, которое неожиданно оказалось важным. Его можно было назвать мистическим. Оказывается, и это таилось где-то в глубинах стариковской души, и это было ему свойственно. В какую-то из бессонных ночей он вдруг ясно и четко осознал, что у его врагов середина недели, среда вроде как праздничный день. В среду они собираются, пьют шампанское, зазывают девочек на предмет постельных увеселений, причем далеко не всегда спрашивают у них на то согласия...
Ну, что ж, подумал старик, криво усмехнувшись в темноте, пусть будет среда.
И на первую свою охоту вышел именно в среду.
Старик видел, как увозили Игоря, как смертельно бледный Борис вынес на вытянутых руках мосластую ногу приятеля, и в этот момент она уже не выглядела ни молодой, ни загорелой. Старик не сожалел о том, что выстрел оказался столь великодушным, не сожалел и о том, что его можно было бы назвать и жестоким... Что сделано, то сделано и всеми мыслями он устремился в ближайшую среду. Да, он решил подождать или, говоря точнее, затаиться до среды.
Во дворе сложилось убеждение, что пострадал Игорь по собственной дурости, что-то взорвалось у него в руках, доигрался, в общем. И каждый раз, когда возникало среди доминошников обсуждение очередной перестрелки в центре города, об убийстве милиционера, банкира или киоскера, торговавшего затейливыми презервативами, мужскими и женскими органами, изготовленными из нежно-розовой резины, и прочими достижениями западной цивилизации, так вот, стоило лишь зайти разговору об этом, доминошники пренебрежительно отмахивались, дескать, знаем, сами видели.
— А! — восклицал кто-то из них с наигранной досадой. — У нас во дворе произошло кое-что похлеще... Кандидат в Олимпийскую сборную вошел в квартиру, а через полчаса его вынесли по частям. Не веришь — спроси у ребят!
И хотя Игорь никогда не был кандидатом в сборную, к этому даже и не шло, довод действовал убедительно. Старик слушал разговоры молча, иногда вскидывал брови, бросал на говорившего пронзительно синий взгляд и снова опускал голову.
Он видел, как полковник Пашутин входил вечером в квартиру Чуханова, видел, как выходил. Старик насторожился и сердце его забилось чаще, когда полковник, остановившись на ступеньках подъезда, долго рассматривал окружающие дома, потом медленно и раздумчиво прошелся вдоль дорожки, остро поглядывая вокруг, и только через полчаса направился, наконец, к своему дому. Старик облегченно перевел дух, хотя и понимал — все только начинается, все впереди.
А Кате стало легче. Ее словно бы отпустило немного.
Старик уже не просыпался по утрам от шума воды в ванной, Катя охотно ходила в гастроном, как-то позвонила подруге. А еще через два дня вышла на работу. И, хотя прежней улыбки на ее лице не было, не смеялась она так доверчиво и охотно, как раньше, но старик был рад и малому, тем более, что менялась Катя все-таки в лучшую сторону.
И было у него этому свое объяснение. Прав он был или ошибался, обострился ум от пережитых потрясений или рассудок окончательно покинул его, но он объяснял начавшееся выздоровление своим выстрелом — преступник понес наказание и ей стало лучше. А когда будут наказаны остальные, она и совсем выздоровеет, станет прежней — в этом старик не сомневался.
— Ничего, Катенька, — говорил он за завтраком, колотя чайной ложкой по вареному яйцу. — Ничего... Помяни мое слово... Через неделю ты себя не узнаешь.
— И что же такое произойдет? На кого же я стану похожей?
— На себя.
— А сейчас я на себя не похожа?
— Так... Временами.
— Но ты меня узнаешь?
— Счастливые перемены произойдут, — говорил старик и в его голосе слышались успокаивающие нотки, какие бывают у опытных врачей, которые перевидали в своей жизни всякое.
— А почему именно через неделю? — продолжала допытываться Катя, исподлобья глядя на старика.
— Мне так кажется, — уклонялся старик от прямого ответа. — Время лечит.
— Вчера на остановке видела Вадима Пашутина, — сказала Катя без всякой связи с предыдущими словами.
— И что?
— Задерганный какой-то... Похудел.
— Похудеешь, — кивнул старик. — Кто угодно похудеет... Тебя заметил?
— Отвернулся.
— Не подошел, значит?
— А зачем ему ко мне подходить? — удивилась Катя.
— Мало ли... Чтобы извиниться... Чтоб на колени пасть, — жестко произнес старик и напрочь отгородился бровями от настойчивого взгляда внучки.
— На колени? — удивилась Катя. — Ты, деда, что-то перепутал. Так в наше время не бывает.
— Только на колени, — повторил старик. — Только публично, при людях, при толпе... Только это может его спасти, — промолвил старик неосторожно, и тут же спохватился, досадливо брякнул ладонью о стол.
— Да? — протянула Катя и внимательным долгим взглядом посмотрела на старика. — Ты как-то странно говоришь... От чего это может его спасти?
— От кары.
— Какой, деда? Чьей кары?
— При чем здесь чьей? — раздраженно спросил старик. — Возмездие не бывает чьим-то... Оно всегда... свыше, — с трудом подобрал он нужное слово. — Кара, возмездие, наказание... Они как невидимое воронье, носятся в воздухе и настигают, настигают, настигают!
— Всех?
— Кого надо.
— А кто решает, кого именно требуется настигнуть, покарать и когда именно? — Катя явно забавлялась, видя, что старик придает слишком уж большое значение этому пустому, как ей казалось, разговору.
— Бог, — коротко ответил старик и этим как бы поставил точку. Но, помолчав, добавил, — А поручает он это надежным людям... И это... Будешь возвращаться, купи хлеба. Хлеб у нас кончается. Не забудь.
— А ты знаешь, соседка сказала, — Катя тоже не стала продолжать прежний разговор, — что этот... Игорь, ну у которого в коленке что-то стрельнуло... Выжил все-таки...
— Это еще неизвестно, — проворчал старик.
— Почему? — Его приятели... вроде посетили в больнице, с врачом разговаривали...
— Ну посетили и ладно, — несколько не в тон произнес старик. — Делов-то... Больного посетить...
— А почему ты говоришь, что неизвестно, выживет ли он? Говорят, на поправку пошел...
— Организм выжил, — резко сказал старик. — А выживет ли Игорь — это неизвестно.
— А, — протянула Катя озадаченно. — Вон ты как... Тогда конечно... А то я как-то не врубилась, — она встала, поцеловала старика в щеку, махнула рукой уже из прихожей, почти как прежде махнула, и вышла из квартиры.
— Звони! — успел крикнуть старик.
* * *
В то же утро полковнику Пашутину принесли и положили на стол копию заключения эксперта, который изучал бесформенные кусочки металла, обнаруженные в ране у Игоря. Пашутин не занимался этим делом официально, и заключение ему принесли из уважения к его должности и опять же по настоятельной просьбе. Вывод эксперта был тверд и однозначен — крошки металла являлись частью небольшого взрывного устройства. И на коже обнаружены следы ожога, и металлические частицы искорежены и обожжены. Это был микровзрыв, — утверждал эксперт.
