— Ага, как не понять. Значит, обычно я сижу ноги на стол и газетку почитываю? Сделаю все, что надо.
Человек положил газеты обратно на полочку в баре. Все только о жаре — про убийства ничего. Он сильно задумался и уже собирался сделать анонимный звонок кому-нибудь из журналистов, которые пишут в отделе происшествий. Разыскать их просто: они же подписывают статьи. Ясное дело, тогда колеса закрутятся скорее. Но с другой стороны, могут и слишком быстро. Или тогда позвонить адвокату Жан-Пьера Бриаля, сидящего в камере в Уазе, и сказать, что убийства продолжаются.
Человек еще не решил, которым путем пойти. Но что-то делать надо.
На службу только завтра. Он решил дать себе несколько часов на размышления, прежде чем открыть ящик Пандоры. Надо к тому же зайти еще раз на улицу Королевского Высочества: сказать пару слов не в меру любопытному соседу, Леонсу Лежандру.
Совещание у себя в кабинете Мистраль назначил на 11.00. Не только те, кто занимался расследованием убийств Норман Коломар — Димитровой, присутствовали там с блокнотами и ручками, но и весь личный состав бригады. Иногда, по вопросам, которые Мистраль и Кальдрон хотели осветить особенно подробно, Венсан брал слово вместо комиссара. Поль Дальмат был на себя не похож — краше в гроб кладут. Говорил он очень мало и только когда Мистраль задавал ему вопрос. Это, в свою очередь, злило Мистраля. Кальдрон даже решил после совещания отвести Дальмата в сторонку, встряхнуть его, объяснить, что тот действует всем на нервы.
Мистраль кратко перечислил основные известные факты.
— Ни на улицах, где жили потерпевшие по этим трем делам, ни на соседних нет камер наблюдения в банках, ювелирных лавках или от дорожной полиции, с которых можно было бы получить информацию: приметные машины и прохожие и все такое прочее. Семьи Норман и Коломар не сообщили нам ничего полезного — разве только, что, кажется (но торопиться с выводами не стоит), никаких связей между женщинами не существовало, как мы с самого начала и думали. Детализация телефонных разговоров за последние полгода пока не дала ничего. Звонки родным, друзьям, по службе и так далее. Ни одного общего для обеих номера. Но тут еще все под вопросом. За полгода у них были сотни звонков входящих и исходящих, особенно у Коломар. И вообще работа по этой линии далеко не закончена. После убийства телефоны Норман и Коломар исчезли с лица земли. Не проявились ни в одном из уголков Франции. Можно предположить, что убийца их уничтожил. Но в таком случае не понимаю, зачем он их вообще брал.
Подчиненные молчали, лишь иногда вставляя краткий вопрос или реплику.
— Теперь перейдем к убийству Лоры Димитровой. Поль, я вас слушаю.
Чтобы что-то сказать, Дальмату пришлось прокашляться и напрячь голос. Губы у него были иссиня-бледные, во рту явно пересохло: он с трудом сглатывал слюну.
— Речь идет об убийстве, о котором стало известно вчера после обеда. Пока результаты довольно слабые. Думаю, к вечеру мы будем знать больше. Объективных данных…
— Надеюсь, что будем, — недовольно перебил его Мистраль.
— Объективных данных о личности и о работе Димитровой в данный момент не имеется. У нас есть запись голоса убийцы, сделанная в ее квартире в момент преступления. Мы сделали копии этой записи, они находятся в досье, которые мы приготовили для вас. Вы можете получить представление о разговоре убийцы с убитой.
Дальмат говорил, не обращая внимания на то, что Мистраль хочет его перебить. В комнате послышались то возмущенные, то любопытные шепотки.
Дальмат продолжал монотонно и невозмутимо:
— Обнаружены счета с номерами двух мобильных телефонов. Мы запросили геолокализацию этих аппаратов, а также детализацию разговоров. Этим занимается Фариа. Кроме того, мы пытаемся найти прессу, с которой Димитрова имела контакт в последнее время, и выяснить, не занималась ли она особо деликатными или опасными темами. Но это всего лишь гипотеза, чтобы отработать все версии. Связь между тремя потерпевшими пока не установлена.
Дальмат закончил выступление. Слово опять взял Мистраль: он рассказал об аналогичных убийствах в Понтуазе, описал арестованного и прочее.
— Вам дадут фотографию Жан-Пьера Бриаля, вы покажете ее соседям. Ничего особенного я не жду, но такое сходство почерка смущает.
Когда полицейские расходились из кабинета, шумно обсуждая услышанное, секретарша доложила Мистралю, что его дожидается знакомый Лоры Димитровой. Мистраль позвал к себе Кальдрона и Дальмата.
В кабинет вошел человек лет тридцати в светлых брюках и рубашке, с сумкой на плече. Он показал визитную карточку с именем: Джекки Шнейдер.
— Я пришел к Лоре и увидел на дверях печати с названием и адресом вашей службы. Узнал, что случилось, и не могу поверить.
— Расскажите нам о Лоре Димитровой: какие у вас были отношения, еще что-нибудь. — Кальдрон взял на себя право первым начать разговор, глядя, как Мистраль трет глаза и сдерживает зевоту, а Дальмат сидит с отсутствующим видом.
— Я фотограф, иногда езжу с Лорой на репортажи. Она очень хороший профи. Сегодня мы должны были встретиться и поехать делать ее настоящий репортаж, как она говорила.
Мистраль уже натер себе глаза докрасна.
— Все прекрасно, но я бы предпочел вернуться к самой госпоже Димитровой, — прервал он посетителя.
— Она родилась в Болгарии, а во Франции живет… жила — еще не привык говорить о ней в прошедшем времени — лет с пятнадцати. Приехала сюда через четыре года после краха коммунистического блока. Ее очень тянуло во Францию. Она учила французский язык в школе в Болгарии. Очень способная была девушка, получить французский диплом для нее было чистой формальностью. Она говорила, что ее призвание — быть журналисткой, но не сидеть на привязи. Вот почему она стала фриленсером.
— Бойфренд у нее был? Не вы ли?
— Нет-нет, не я, хотя хорошо бы! Я не знаю, кто тот счастливый избранник.
— Добро, это мы выясним позже. Какими темами она занималась?
— Только социальными проблемами. Кстати, она сделала три-четыре сюжета о полиции, которые хорошо пошли! Это были телерепортажи — не припоминаете такие?
— Абсолютно не припоминаю, — ответил Мистраль. — Впрочем, я мало смотрю телевизор. Вы упомянули, что сегодня должны были говорить о ее «настоящем» репортаже.
— Да, так. Последнее время она занималась несколькими темами параллельно — такая у нее была манера, это давало возможность всегда иметь авансы от редакций. Но теперь на какую-то одну, видимо, пал жребий. Где-то позавчера она позвонила мне и назначила встречу. Очень волновалась, только сказала, что за это ей дадут Пулитцеровскую премию[13] за сентябрь. Она была очень взволнована, чувствовалось, что дело стоящее.
— И больше ничего не говорила?
Кальдрон посматривал на Дальмата, чтобы и он начал задавать вопросы.
— Нет, ничего. Она никогда не говорила наперед о сюжетах, над которыми работала, — из суеверия. Показывала только в последний момент, когда уже почти все было готово. Но я думаю, это было что-то довольно важное — уж очень она волновалась. Хотела, чтобы я снимал фотографии и видео. Вот и все. Только имейте в виду: это всего лишь мое личное впечатление!
— Добро. Капитан полиции (Мистраль кивнул в сторону Дальмата) снимет ваши официальные показания. Благодарю вас.
Кальдрон, Дальмат и фотограф вышли из кабинета, но Дальмата Мистраль позвал обратно:
— Поль, надеюсь, наедине с приятелем Димитровой вы будете разговорчивей, чем сейчас за этим столом. Припомните, что я вам говорил сегодня утром.
Мистралю хотелось спать. Был уже второй час дня. Зажужжал его мобильник. Сперва Мистралю хотелось сбросить этот звонок в список принятых. Номер был ему знаком, он со вздохом решил ответить.
— Здравствуйте, доктор, какими судьбами?
— Я тут мимо проходил, подумал, может, у вас найдется время со мной пообедать.
— Понимаете ли, у нас подряд столько важных дел…
— Конечно, понимаю. Мы можем далеко отсюда не уходить. А впрочем, я не навязываюсь, можно отложить и до другого дня.
— Не знаю, как у вас, а у меня и другие дни будут явно не спокойней этого! Могу спорить, вы сейчас прямо на набережной Орфевр.
— Да, у входа в здание.
— Хорошо, я иду.
Перед кабинетом Кальдрона Мистраль задержался.
— Венсан, я сейчас иду обедать с психиатром Жаком Тевено. Простите за личные подробности, но я догадываюсь, кто устроил мне эту встречу — вернее, устроила.
— Я, кажется, тоже догадываюсь. Просто она очень за вас тревожится. Не сердитесь на нее. Приятного аппетита!
Тот же день.
Человек вернулся домой медленным шагом. Он все больше и больше терял силы от жары, которой не предвиделось конца. Ему до безумия хотелось позвонить на ФИП, но он знал, что сейчас этот путь перекрыт, что ему навеки запрещено говорить с дикторшами. Он даже чуть было на этом не попался и не сомневался теперь, что эта ловушка там еще стоит. Нужно погодить какое-то время — впрочем, не слишком долго, а потом найти другой способ — например, записаться на экскурсию в Дом радио. А что? Пожалуй, должно пройти. А там он разберется на месте и уже не отступит. Это невозможно. Никогда за всю жизнь вплоть до сегодняшнего дня он не опускал рук.
