– Поверьте мне, здесь не обошлось без вмешательства нечистой силы!
Решительно заявила на прощание хозяйка, когда провожала Кроуза до ворот, у которых дежурил один из прибывших с ним констеблей.
– Кто-то несомненно был у неё ночью, – Кроуз-старший снова раскуривал любимую ореховую трубку, сидя в своём драгоценном кожаном кресле. – И дело здесь не в чёрном мускусе, а в пропавшем втором ключе и в исчезнувшем Самоучителе.
– Девчонка знала, что переводит рукопись Ся Бо. Она могла назло мне избавиться от Самоучителя. Ты ведь сам видел, как она ловко жонглировала фрагментами. А ключ, ключ можно было просто запустить из окна подальше, закрыв дверь своей комнаты изнутри.
– Ты меня не понял, Джозеф, – с мягким сожалением заключил Эдвард Кроуз. – В комнате переводчицы в момент её смерти был ещё один человек, очень может быть, что это был именно пахнущий чёрным мускусом мужчина. Но он не был убийцей.
– Так какого чёрта он там делал?! – не сдержался Кроуз-младший.
– Возможно, пришёл за Самоучителем, возможно, помогал.
Старый коп насмешливо смотрел на своего недостаточно опытного в таких делах отпрыска.
– Помогал Ляо пререзать себе глотку?
– Ну, ты же сам рассказал мне про веер. Вон там, – он повернулся в сторону дубового книжного шкафа, – найди книгу о ритуалах японских самураев.
«Причём здесь японские самураи? – подумал Джозеф, но нужную книгу довольно быстро отыскал в отцовском книжном шкафу.»
И вскоре убедился, что всё, что произошло с Ляо, было действительно чертовски похоже на то, о чём рассказывалось в книге. Обычно, ритуальное самоубийство (харакири или сэппуку) совершалось путём вспарывания живота особым ритуальным кинжалом – кусунгобу. Но! В некоторых случаях, когда речь шла об особо опасных преступниках, или людях не способных проделать ритуал самостоятельно, в силу каких-либо причин, «самоубийца» использовал ритуальный веер! Которым он делал символическое движение в области своего живота, и тогда специальный помощник (кайсякунин) отсекал самоубийце голову. Ещё чуть дальше Кроуз-младший нашёл информацию о том, что женщины самурайских родов не вспарывали животы, а перерезали ритуальным ножом себе горло.
– Абракадабра какая-то получается! – Джозеф растерянно посмотрел на отца, который так же невозмутимо покуривал свою ореховую трубочку.
– А что тебе непонятно, мой мальчик?
– Во-первых, причём здесь самураи? Во-вторых, если это ритуальное самоубийство с помощником, то у девчонки должна быть отсечена голова.
– Не будь формалистом, – кашлянул Кроуз-старший. – У девчонки на коленях был твой веер, а отрезать голову ножом довольно трудно, да и ни к чему. Ты же читал, бабёнке достаточно просто перерезать горло. Ей просто помог этот твой «мускусный олень».
И Эдвард Кроуз громко с надсадным кашлем захохотал под ошеломлённым взглядом сына, опасающимся за его душевное и физическое здоровье.
– Нет, здесь всё-таки много нестыковок. – Джозеф Кроуз с силой растирал виски руками. – Китаянка совершает самоубийство по японскому самурайскому обряду…
– Это не совсем так…
– Допустим. А ключ? А Самоучитель? – он вдруг бросил лечить свою разболевшуюся голову. – Отец! Этот её помощник пришёл за Самоучителем. А тебе не кажется, что это мог быть сам Ся Бо?!
Эдвард Кроуз на минуту задумался, глядя куда-то в сторону своих распрекрасных бабочек на стене.
– Ключ – формальность. Оставь и не бери в голову. Самоучитель? Если бы за ним пришёл Ся Бо он, возможно, захотел бы наказать таким жестоким образом девчонку, но это вряд ли… Она могла, если уж на то пошло, вообще не догадываться об авторстве рукописи. И легко убедить Ся Бо, что просто честно выполняла свои служебные обязанности. Скорее, Ляо добровольно передала рукопись какому-то другому человеку, тому, которого ты называешь помощником, а я мускусным оленем, – он опять попытался разразиться хохотом, но быстро задохнулся.
– Но зачем? Для чего?
– Для того, чтобы нас с тобой оставить в дураках, и поделом! – сдавленно прохрипел отец.
Кроуз-старший неожиданно побагровел, повернувшись к сыну в своём кожаном кресле, и сжал кулаки так, что Джозефу показалось, отцовская любимая ореховая трубка вот-вот треснет под натиском его иступлённой ярости. Ярости, скопившейся за долгие никчемно прожитые годы, а может быть, за всю свою неудавшуюся жизнь…
Сам не зная зачем, вечером Джозеф Кроуз потащился в кантонскую оперу. Нет, на самом деле, он знал. Такие поездки имели целью, как он говорил себе, «прочищение мозгов». Действо кантонской оперы казалось ему настолько нереальным и бессмысленным, что имело свойство рассеивать дурные мысли, а главное, прекращало тягостный внутренний диалог, все эти вопросы, зачем и почему? Да и потом, отец снова накурился опиумом. Ему теперь было хорошо. Снова из правого уголка его рта стекала сладковатая струйка слюны, а на лице застыла блаженная улыбка. Кроуз-старший, оставив своё быстро дряхлеющее тело, парил где-то в нездешних, иных пространствах. А что делать ему, Джозефу? Смотреть на это добровольное безумие ещё не старого, когда-то волевого, целеустремлённого и умного человека?
Перетащив отца из его любимого кожаного кресла на кровать, сняв с него обувь и укрыв пледом, заботливый сын с некоторой внутренней брезгливостью, с удивлением обнаруженной в себе, поспешил тут же оставить родительский приют.
Можно было развлечься в каком-нибудь небольшом китайском заведении с приватными услугами. Многие его коллеги, в особенности, китайцы и индусы этим не брезговали. Причём делали это на особых правах, считая вполне уместным время от времени получать маленькие дополнительные вознаграждения (маленькие земные радости) за свой опасный и нелёгкий труд. Ну и, конечно же, что может быть на Востоке первостепеннее уважения? Главное – уважение! А если к представителям власти не проявляется какого-то, хоть маломальского уважения, тогда уж, не обессудьте… Но Джозефу Кроузу сейчас было не до бесплатных развлечений, и именно поэтому он направился в нудную и заунывную кантонскую оперу Гонконга.
Это сейчас она находится в новом здании почти в самом центре всемирно известного мегаполиса (иногда представления проходят в так называемом «бамбуковом театре»). А тогда, взяв извозчика в Сохо небольшого колониального городка, он покатил по булыжной мостовой, напоминающей панцирь древнего гигантского бронтозавра в квартал каракатиц, где, в самом деле, под жареных каракатиц и прочую подобную снедь давали всевозможные экзотические представления. (Никакой единой, официальной кантонской оперы Гонконга тогда просто не существовало). Нужно сказать и то, что белые люди вообще в том районе появлялись редко. Но инспектора Джозефа Кроуза в квартале прекрасно знали. Ибо он ещё простым патрульным констеблем начинал там свою службу.
– Проходите, проходите, очень Вам рады, мистер Кроуз. – Приветствовал его хозяин, часто раскланиваясь. – Сегодня очень, очень хорошее, – он сказал, – «зрелище». Император Ляо, побеждающий демонов пустыни.
Кроузу показалось, что он ослышался.
– Как ты сказал? Император Ляо? Его так звали?
– Нет, что Вы, мистер Кроуз, – рассмеялся хозяин, обнажая редкие жёлтые зубы, – Ляо – это одно из великих китайских государств прошлого на северо-востоке. Даже императоры династии Сун какое-то время платили им дань.
Хозяин при этом наставительно погрозил пальцем, то ли Кроузу, то ли давно почившим в бозе сунским императорам и снова учтиво заулыбался.
«Фу ты, чёрт», – подумал Кроуз, проходя в небольшой зал, освещаемый приземистым светом старых газовых фонарей. Но слова хозяина опять натолкнули его на мысли о странной смерти переводчицы. «Она постоянно подавала мне какие-то знаки, – думал он, – сначала эти очевидные нестыковки в переводе, потом веер. Можно было перерезать себе горло и без моего веера. Возможно, исчезновение этого дурацкого ключа, которым она никогда не пользовалась, это тоже какой-то знак?» Вопросы, скапливающиеся в голове Кроуза, верещали, паясничали и гримасничали, как пустынные демоны на сцене бутафорской китайской оперы. А невыносимо протяжные звуки примитивной китайской скрипки чжунху казались ему нелепыми стонами собственного отчаяния и бессилия.
Наконец, когда Джозеф Кроуз уже начал впадать в блаженное безмысленное оцепенение, столь желанное сейчас, до его ушей донёсся какой-то неуместный посторонний звук.
– Мистер Кроуз, у меня, кажется, есть то, что вы ищите.
Мужской гортанный шёпот доносился сзади. Очевидно, говоривший человек сидел прямо за инспектором и чуть наклонялся вперёд. А ещё ему показалось, что оттуда, сзади до его обонятельных рецепторов донёсся едва уловимый мускусный запах.
– Вы имеете в виду себя? – не оборачиваясь, спросил Кроуз, быстро прикидывая свои шансы на успех в этом сомнительном месте и неудобном для себя положении.
