Он все это время азартно играл.
– А Индия Кэткарт? – спросил я. Он дернул за рычаг и стал ждать, когда два лимона и прыгающая лошадь выстроятся в ряд.
– Индия... – медленно протянул он. – По некоторым причинам она не хотела тебя травить. Она сказала, что приятно пообедала с тобой и что ты человек спокойный и мягкий. Мягкий! Я вас спрашиваю! Для той первой большой статьи ее редактору пришлось выжимать из нее яд по каплям. В конце концов он сам написал большую часть вместо нее. На следующий день она была в ярости, когда прочитала, но все уже пошло в номер, так что она ничего не могла поделать.
Я обрадовался куда больше, чем ожидал, но не собирался показывать это перед Кевином.
– А как насчет выпадов, которые повторяются каждую неделю? – спросил я.
– Полагаю, она следует общей политике. Как я уже сказал, ей надо есть.
– Это политика Джорджа Годбара?
– Самого большого белого вождя? Да, можно сказать, что за главным редактором газеты остается последнее слово.
– А лорд Тилпит?
Он удивленно посмотрел на меня. Автомат выдал две груши и лимон.
– Он не из тех владельцев газет, которые сами всем занимаются. Не Бивербук и не Хармсворт. Мы мало о нем знаем.
– Определяет ли он политику Джорджа Годбара?
– Возможно. – Лошадь, демон и вишенка. – И почему я допускаю, что ты берешь у меня интервью, когда должно быть наоборот?
– Что ты знаешь об Оуэне Клиффе Йоркшире?
– Все сволочи. Кто это?
– Весьма похоже, что приятель лорда Тилпита.
– Сид, я делаю свое дело. Изнасилования, убийства, задушенные во сне старухи. Я не кусаю руку, которая выписывает мне чеки.
Он разочарованно стукнул по автомату.
– Чертова штука ненавидит меня.
– У нее нет души, – сказал я. Пластиковыми пальцами я пропихнул в щель жетон и дернул за рычаг. Три лошади. Фонтан любви. Жизнь любит пошутить.
Кевин Миллс с брюшком, усами и дурным настроением вернулся к своей пишущей машинке, а я снова позвонил Норману и представился Джоном Полем Джонсом.
– Мои коллеги теперь считают, что Джон Поль Джонс – стукач, – сказал он.
– Отлично.
– Что у вас на этот раз?
– У вас остался еще тот конский корм, который я подобрал на пастбище Бетти Брэккен, и тот, который мы взяли из "Лендровера"?
– Да. И как вам известно, он идентичен по составу. – Тогда не могли бы вы выяснить, не продукция ли это "Топлайн фудс лимитед" из Фродшема в Чешире?
После короткого молчания он осторожно сказал:
– Это можно сделать, но неужели это необходимо?
– Если вы дадите мне немного этого корма, я могу сделать это сам.
– Дать не могу. Он весь взвешен и запакован.
– Черт.
А ведь я мог спрятать несколько кусочков в карман. Что за непростительная беспечность.
– Какая разница, откуда он? – спросил Норман.
– Ну... Вы говорили мне, что думаете, будто за кулисами маячат какие-то крупные фигуры? Ну так меня попросили их найти. – Господи... Кто вас просил?
– Не могу сказать. Сохранение тайны клиента и все такое.
– Это Арчи Кирк?
– Не так далеко, насколько мне известно.
– Ха! – неуверенно произнес он. – Я постараюсь. Если вы принесете мне немного корма, произведенного "Топлайн", я посмотрю, можно ли установить его идентичность с нашими образцами. Это все, что я могу сделать.
– Спасибо. Я привезу вам корм "Топлайн", но он, возможно, не совпадет с вашим.
– Почему?
– Гранулы – их состав меняется в зависимости от того, когда их произвели. Каждая партия должна иметь свои особенности, как говорят.
Он хорошо понимал, что я имею в виду, поскольку анализ ингредиентов может выявить их происхождение так же надежно, как нарезы на пуле.
– Кто навел вас на "Топлайн фудс"? – спросил Норман.
– Мой клиент.
– Сволочь ваш клиент. Скажите мне, кто он. – Я не ответил, и он тяжело вздохнул. – Ну ладно. Сейчас вы мне сказать не можете. Ненавижу детективов-любителей. Я дам вам кусок этой грязной тряпки из Нортгемптона.
Что вы собираетесь с ней делать и опровергли ли вы алиби Квинта?
– Вы великолепны, – сказал я. – Где мы можем встретиться? Нет, я не опроверг алиби.
– Попробуйте еще раз.
– Я всего лишь любитель.
– Ага, ага. Приезжайте к пяти часам на озеро. Я заеду за лодкой, чтобы забрать ее на зиму. О'кей?
– Я приеду.
– Увидимся.
Я позвонил в больницу в Кентербери. Дежурная медсестра сказала мне, что Рэчел "спокойно отдыхает".
– Что это значит?
– Ей не хуже, чем вчера, мистер Холли. Когда вы сможете приехать?
– Скоро.
– Хорошо.
Вторую половину дня я потратил на то, чтобы сменить свой старый аналоговый сотовый телефон на более защищенный цифровой, который поставит в тупик даже парней из Темз-Вэлли, не говоря уже о "Памп".
Из дому я позвонил мисс Ричардсон в Нортгемптоншир, и она заявила, что я не должен больше звонить ей.
Джинни и Гордон Квинт – ее близкие друзья, и совершенно немыслимо, чтобы Эллис мог изуродовать лошадь, и с моей стороны было непристойно и отвратительно даже думать об этом. Джинни ей все рассказала. Джинни была очень подавлена. То, что она покончила с собой, – целиком моя вина.
Однако я добился кое-каких ответов на два своих вопроса.
– Ваш ветеринар сказал, сколько, по его мнению, прошло времени после того, как жеребцу отрубили ногу, до семи часов, когда его обнаружили?
– Нет.
– Не скажете ли вы мне его имя и телефон?
– Нет.
Поскольку я годами собирал справочники местных телефонов, это было не так уж трудно – просмотреть нортгемптонширские "желтые страницы", найти ветеринара мисс Ричардсон и поговорить с ним. Он будет рад помочь, сказал он. Все, что он может с уверенностью сказать, – ни обрубок, ни нога не кровоточили. Мисс Ричардсон сама настояла, чтобы он избавил жеребца от страданий немедленно, и, поскольку это совпадало с его собственным мнением, он так и сделал.
Он не смог назвать полиции время нападения – скорее раньше, чем позже. Рана была чистой – один удар. Ветеринар удивился, что годовалый жеребенок мог спокойно стоять достаточно долго, чтобы к ноге приложили секатор.
Да, он подтвердил, что у жеребенка были легкие подковы и что да, вокруг были рассыпаны кусочки корма, но мисс Ричардсон часто дает лошадям корм в дополнение к траве. Он был рад помочь, но не помог. После этого мне пришлось решать, как добираться до озера, поскольку такое обычное дело, как управление машиной, сделалось трудной задачей. У моего "Мерседеса" была такая система, что я мог управиться одной рукой. Для пробы я согнул правую руку и сжал кулак. Больно. С раздражением я принял ибупрофен и поехал на озеро, желая, чтобы рядом был Чико.
Норман поднимал свою лодку в трейлер у самого края воды. Он заметил мое медленное приближение и замер.
– Что болит? – спросил он.
– Самолюбие.
Он засмеялся.
– Помогите мне с лодкой, а? Толкните, когда я подниму ее.
Я посмотрел, что нужно делать, и сказал, что не смогу.
– Да просто подтолкните одной рукой.
Я без эмоций рассказал ему, что Гордон Квинт целился мне в голову, но ущерб нанес хоть и меньший, но вызывающий затруднения.
– Говорю вам на случай, если он попробует сделать это еще раз и будет удачливей. Он слегка повредился рассудком из-за Джинни.
Норман, как и следовало ожидать, посоветовал подать официальную жалобу.
– Нет, – сказал я.
Он пожал плечами и пошел звать приятеля, чтобы тот помог ему с лодкой, а потом занялся ее размещением.
– Когда у вас впервые возникло чувство, что за сценой появились какие-то влиятельные фигуры? – спросил я.
– Впервые? – Он задумался, не прекращая работы. – Несколько месяцев назад. Я обсуждал это с Арчи. Я предполагал, что занимаюсь обыкновенным делом, даже хотя слава Эллиса Квинта и привлекла к нему прессу, однако старший офицер склонял меня бросить его. Когда я показал ему, насколько веские там свидетельства, он сообщил, что главный констебль не будет счастлив и причина этому всегда одна и та же – политическое давление сверху.
– Какого рода эта политика?
Норман пожал плечами.
– Не то чтобы в этом были замешаны политические партии. Лобби.
Где-то заключается сделка, а в результате – "спустите на тормозах дело Квинта, и вам будет то-то и то-то!"
– Но не прямо наличными?
– Сид!
– Ладно, извините.
– Очень на это надеюсь. – Он в два слоя завернул снятый мотор. – Я не прошу наличные за кусок тряпки из Нортгемптоншира.
– Я преклоняюсь перед вами.
Он усмехнулся.
– Это событие.
Он залез в свою лодку и стал укреплять разные штуки, чтобы дорожная тряска не повредила их.
– Никто не поддался давлению полностью, – сказал он. – Дело против Эллиса Квинта не бросили. Правда, оно в плачевном состоянии. Вы сами были безжалостно дискредитированы до такой степени, что стали почти помехой обвинению, и, хотя это крайне нечестно, это факт.
– Угу.
В сущности, подумал я, Дэвис Татум уполномочил меня найти, кто же затеял кампанию против меня. Я не в первый раз сталкивался с действиями, направленными на то, чтобы заставить меня бросить дело, но впервые мне платили, чтобы я спасал себя. В данных обстоятельствах спасти себя означало нанести поражение Эллису Квинту – так что в первую очередь мне платили именно за это. А за что же еще?
