бы, что тебе следует быть повежливее, даже если он тебе не нравится, – шепнул Бром.
– Знаю.
– Но я и сам считаю его жалким червяком, так что не беспокойся.
Я ухмыльнулась, но в этот момент ноздрей моих коснулся запах гнили, и я замерла. Потянулась к руке Брома, и моя ладонь утонула в его лапище.
– Как овца, – выдавила я. – Смердит, как та овца.
Мне не хотелось идти дальше. Я боялась того, что мы можем увидеть.
– Опа? Ты так и не сказал мне. Что сталось с Кристоффелем?
Он покачал головой.
– Я так и не выяснил, Бен. Я отвез тело ван ден Бергам, они внесли его в дом, и после этого никто не видел, чтобы они выходили. Они не откликнулись даже на стук соседей.
Я подумала о Кристоффеле, гниющем в собственном доме. Разлагался ли он так же быстро, как та овца? И тут до меня дошло кое-что. Если тела начинают гнить почти сразу после смерти, значит, Кристоффель погиб незадолго до того, как Юстус нашел его и побежал к его отцу.
Нашел? Как бы не так. Юстус наверняка был там, когда это случилось. Они, видно, играли в лесу, совсем как мы с Сандером в тот же день.
Меня пробрал озноб. То существо в лесу – клудде, если верить Шулеру де Яагеру, – могло в тот день забрать не Кристоффеля, а Сандера.
Или меня.
Шулер де Яагер говорил, что клудде довольствуется лишь одной жертвой. Но на этот раз он взял двух – трех, если считать овцу.
(Но можно ли верить словам Шулера де Яагера? Ведь та тварь убила твоего отца, а он был уже не ребенком.)
Почему мне раньше не пришло это в голову? Бендикс был не просто взрослым – он был взрослым, у которого уже был свой ребенок.
Шулер де Яагер вместе с хлебом с маслом скормил мне ворох странных историй, а я только сейчас заподозрила, что большинство из них – вранье. Но почему? Зачем? Он что, нарочно пытался сбить меня с толку, ввести в заблуждение? Была ли вообще в его рассказах хоть какая-то правда?
– В чем дело? – придушенно выдавил Сэм Беккер. – Чем это так воняет?
Я настолько погрузилась в размышления о Шулере де Яагере и клудде, что почти забыла, где нахожусь и зачем мы пришли.
Я посмотрела на остановившегося рядом со мной Дидерика Смита. Лицо его было таким белым, что почти светилось во мраке. На скулах ходили желваки. Не хотелось мне быть тем, кто скажет ему, что эта вонь исходит от его сына.
Мы двинулись дальше, очень медленно, и Бром опять выступил вперед. Думаю, он не хотел, чтобы Смит раньше всех увидел останки Юстуса, а может, просто опасался, что мы в темноте споткнемся о тело.
Смрад сделался почти невыносимым, как будто нас закупорили в бутылке с его источником. Ветер нисколько не освежал, а лишь загонял запах гнили глубже в ноздри. Я прикрыла ладонью рот и нос, но от этого вонь отчего-то стала еще хуже. Отравленными миазмами она пропитывала нашу одежду и, кажется, даже кожу.
Бром поднял руку, приказывая всем остановиться, потом сказал:
– Не знаю, стоит ли тебе это видеть, Дидерик.
Смит, оттолкнув меня и Брома, выскочил на небольшую прогалину. Мне не хотелось смотреть, но я отчего-то чувствовала, что должна.
Сделав шажок, я выглянула из-за руки Брома. На земле лежало тело мальчика… ну, или, по крайней мере, некое его подобие. Голова и руки отсутствовали, совсем как у овцы, а оставшаяся плоть плавилась на глазах. Уже показались белые ребра, а между ними в розовом мясе извивались черви.
Одежда тоже исчезла, словно растаяв, хотя каким образом, я не представляла. Неужто черви сожрали и тряпки? Единственное, что можно было опознать, это башмаки. Тяжелые кожаные башмаки с сильно истертыми подошвами, потому что ходил Юстус, сильно шаркая. Его отец вечно ставил ему новые подметки, а парень снова изнашивал их меньше чем за полгода.
Что-то тут было неправильно, еще более неправильно, чем само убийство. Разложение тела Кристоффеля заняло довольно много времени, овцы – меньше, а Юстуса – еще меньше.
Но почему? Может, потому, что монстр становится с каждым разом сильнее?
Я вздрогнула, осознавая, насколько чудовище было близко к тому, чтобы причинить мне вред. Его острые когти только скользнули по моей шее. А что бы случилось, если бы существо все-таки настигло меня?
Дидерик Смит стоял над тем месивом, что было недавно его сыном. Стоял и смотрел.
Я подняла взгляд и увидела тот сук, на котором сидела. Если бы только можно было снова забраться туда, чтобы избежать неминуемого выплеска горя…
Но никакого душераздирающего воя не последовало. Отец не разрыдался, оплакивая своего сына. Вместо этого Дидерик Смит схватил меня за руку и выдернул, оторвав от Брома, на прогалину.
– Что это? Что за дрянь? Какой-то фокус? Где Юстус? Что ты с ним сделала?
Каждый вопрос он подчеркивал сильным рывком, и при каждом рывке у меня клацали зубы.
– Отпусти ее, Смит, – сказал Бром, и я почувствовала, как он шагнул к нам, но видела только искаженное яростью лицо кузнеца.
– Нет, пока эта маленькая сучка не скажет, что она сделала с моим сыном!
Я услышала, как Бром с шумом втянул воздух, и поняла, что сейчас он оторвет от меня Дидерика Смита и будет бить его, бить, пока тот не перестанет шевелиться. Терпение Брома истощилось, но я не хотела, чтобы он измолотил Смита из-за меня. Особенно на глазах разинувшего рот Сэма Беккера. Судья наверняка арестует Брома, и вот тогда проблем не оберешься.
Что есть силы я наступила Смиту на ногу, а когда кузнец, вскрикнув, отпустил меня, до крови полоснула его ногтями по щеке.
– Держись от меня подальше, – прошипела я, награждая Дидерика Смита неповторимым взглядом ван Брунтов.
Мне надоело, что он зовет меня сучкой и девчонкой. Надоело сносить его оскорбления. Ему меня не запугать.
Бром рассмеялся, и позже я решила, что именно этот смех окончательно взбесил Смита. Кузнец отшвырнул меня и ринулся на Брома, пригнув голову, как атакующий бык. Смит был силен и лет на двадцать моложе Брома, но мой дед забыл о драках больше, чем кузнец когда-либо знал. Увидев приближающегося Смита, Бром схватил его за плечи и, использовав инерцию самого кузнеца, отбросил его в сторону раньше, чем тот хотя бы прикоснулся к нему. Дидерик покатился по грязи – и вляпался прямо в смердящее месиво, бывшее Юстусом.
Он заорал и перекатился по
