Так тихо. Здесь никогда не было так тихо, как сейчас. Ее крики, его смех, удары, плач, мольбы о пощаде…что-то…всегда. И только теперь так тихо, как не бывает даже на кладбище будним промозглым днем. Мертвая тишина.
Мне нужно знать, сколько он пытал ее. Сколько боли вынесло ее тело. И почему мы, так долго искали ее.
Все, что нужно сейчас.
Обращаюсь к теням. Ко всем сразу, потому как не помню имен. Знаю, что ответит женщина, но все же надеюсь… Тщетно.
— Тебе не сказали?
Чертовски медленно. Я не хочу разговаривать с ней. Просто услышать ответы.
— О чем?
— Ее никто не искал.
Смотрю в недоумении. На пыточный столб, отсыревший от крови. На ржавые крюки… Ее никто не искал. Как же так?
Голос продолжает рассказывать. Монотонно. В нос. А я все не могу понять, почему же те, первые слова, такие страшные? И в полном, отчаянном ужасе до меня доходит, что я не знаю, кому же все-таки принадлежало бледное лицо?.. Проститутке? Ребенку? Человеку?
— … ранам на вид около двух недель…
Ее родители — завтра. Морг. Холод. Бледность. Должен ли я им хоть что-то?
— …простая случайность. Анонимный звонок. Может и убийца сам…
Оксана. До сих пор что-то живое. В этом имени. А значит, я должен. Не лживым слезам. Ей.
Я редко хожу на похороны. Мне хватает смертей на работе. Я не люблю долгие прощания у холодных, черных гробов. Но это, не тот случай. Я хочу увидеть ее такой, какой она была. Обычной девушкой, которая идет мимо, не оставляя следа. Которая исчезает из памяти, как только я встречаю следующую, подобную ей. Проститься с ней такой, я желаю больше, чем вечно помнить этот подвал, эту кровь и зеленые, полные боли глаза. А значит, я буду там. И вдруг, стану самым близким из пришедших. Тем единственным, кто ее искал.
Кто-то спускается по ступеням. Погружается в серость. Смотрю в удивлении. Ничего, кроме солдатских ботинок. Даже не тень — нечто, не имеющее названия. Пустота, обретшая голос.
— Антон Владимирович!? Кто тут из вас Антон Владимирович Сиб…
— Я, — поднимаю руку, обрывая пришельца. — Это я. Что произошло?
— Установили владельца дома. Прокурорский просит подняться.
— Я не поднимусь.
Больше мне сказать нечего. Но ботинки не уходят. Стоят на предпоследней ступеньке. В кишки возвращается пульсация. Как предзнаменование нового приступа. Когда нервничаю, они случаются чаще.
— Так и сказать?
Голос совсем юн. Неопытен. Он еще верит в божество в синем костюме. И боится кары.
— Так и скажи! Мы работаем! — женщина уверена, что имеет право защищать меня.
Но от ее слов, действительно, становится легче. Думается, будто я могу любить. Словно…готов?
Любовь. Что она есть? Этот подвал? Остывшее, изуродованное тело? Грязное удовлетворение похоти? Что? Вопросы. Крюки. К какой любви готово мое сердце?
Ступени натужно скрипят под тяжестью ботинок. Все выше и дальше. И наконец, смолкают.
— Спасибо, — я искренне благодарен.
— А следовало бы подняться.
Пожимаю плечами. Может и так. Но боги всегда снисходят к людям, когда это необходимо. Так и люди, ищут червей. Нужно только дождаться понимания. А ждать я умею лучше всего.
— Осмотрите клетку…
— Хо-хо!
Голос из серого угла, где-то за моей спиной. И тут же глухой стук тяжелого металла о деревянный пол.
— Мерзость! Что это за дрянь?..
Они нашли цепь. И что-то еще.
Разворачиваюсь к голосам. Вижу две черные тени у стены. И снова мне кажется, будто кто-то смотрит на меня. Пристально и осуждающе. Кто-то пятый. Тот, кого здесь быть не должно.
Оксана?
На полу лежит массивная цепь, похожая на змею. Подхожу ближе. Присаживаюсь, рассматривая крупные кольца. Нет. Цепь не та. На последних звеньях засохшие бурые пятна.
И то, что напугало моего коллегу. Клок волос, с осколками черепа.
Сломанные колени тут не при чем.
Еще чья-то жизнь.
Смотрю на русый локон, прилипший к последнему звену. Не делаю предположений. Знаю — он принадлежит девушке. Такой же, как Оксана. Одной из многих.
— Антон, а разве та девушка…
— Нет!
Оглядываюсь на испуганный женский голос. Ей страшно. Она впервые понимает, что все это не игра. Что все мы стоим сейчас на костях, внутри ужасного места, пропитанного болью и страхом. Падальщики, слетевшиеся на пир, угощения на котором вдруг оказались чересчур кровавыми. И горькими.
Мне хочется ее приободрить, но вместо этого я говорю ей правду.
— Ее не били по голове…
Лера. Имя приходит само собой. Эту напуганную женщину зовут Лера!
— Лера.
И снова, страшная правда:
— Здесь убили кого-то еще.
Стервятники уже кружат над цепью, собирая улики. От их стыдливого испуга не осталось и следа.
— Страшно, — шелест ее губ.
Господи, а ведь она права! Убийца может быть еще в доме!
Тянусь к кобуре. Нет, нет…чушь! Отдергиваю руку.
Мы слишком близко подошли к черте. Нужно сделать шаг назад. Всего один. И станет легче.
Дышу. Глубоко.
Паника отступает. Только озноб все еще щекочет затылок.
Ступени снова скрипят. Боги сходят на землю.
Синий костюм вплывает в подвал. Вальяжно, сунув пухлые руки в карманы. Выказывает мне дрянное почтение. Я не поднимаюсь. Делаю вид, что изучаю цепь.
— К владельцу дома уже выехал наряд. Все кончено.
Упрек в мою сторону тоном победителя.
— Ничего не кончено.
Говорю тихо, но он слышит.
— Прости?..
— Это все… — небрежно вскидываю руку, обводя пыточную комнату, — …дело рук умного сукиного сына. А поэтому — ничего не кончено.
Он усмехается. Обветренными губами. Источает уверенность.
— Не делай из него героя. Он простой психопат. Мы возьмем его, и завтра же он расколется!
Дай-то Бог. Я больше остальных желаю, чтобы все кончилось именно так.
— Что это?!
Он, наконец, замечает предмет моих лживых исследований. Тени молчат. Говорю снова я.
— Орудие еще одного убийства.
— Постой…что?
Истинный масштаб мозаики не известен даже мне. Только два паззла. Но сколько их в действительности? Пять, десять, пятнадцать?
— Посмотри вокруг. Что ты видишь?
Он молчит, потупив взор. Вся эта мерзость не для него. Для червей. Для нас.
Поднимаюсь:
— Может, я скажу, что вижу?! Цех! Разделочный цех!..
— Антон…
Я не остановлюсь. Я скажу ему правду.
— Никогда такие места не строятся ради одной жертвы! Этот ублюдок мог приволочь ее домой, и пристегнуть к батарее, насиловать и издеваться, но нет…он привез ее сюда! А знаешь, почему?! Потому что у него есть это место! Он строил его специально для своих поганых игрищ! Психопат, говоришь?!! Возможно! Но расчетливый и ненасытный!!! Умный! Не герой, Боже упаси! Просто та мразь, которую нельзя недооценивать!
От обилия слов рот наполняется слюнями, похожими на бешеную пену. Сглатываю. Но не вижу ни одной фразы, брошенной впустую. Никто не произносит и звука. А значит — я прав.
Когда-то давно, в другой жизни, мы были молодыми. Нас страстно учили верить в черную сторону мира, но мы не желали прислушиваться. Даже в темноте, думалось нам, всегда горят фонари. Те спасительные островки света, что указывают дорогу. Преподаватели в выглаженной форме, с блестящими на плечах звездами, уверяли нас, веселых и безрассудных, что тот мир, в котором теперь нам предстояло жить — гнусный и лживый червь, копошащийся во тьме. Мы отказывались верить. В наших сердцах искрилось, не погасшее еще, детство.
Когда мы поняли их правоту? Со смертью первого из нас? Или когда увидели непроглядную бездну? Везде была кровь. Черная, потому что рядом не было и лучика солнца. Или все же, мы дошли до этого сами, раз за разом погружаясь в темноту?
Я не знаю.
Но и сейчас. Я не вижу света.
— Буду надеяться, что ты не прав.
Он уходит. А я смотрю ему в спину и киваю. Я тоже буду надеяться.
Чертовы ступени снова скрипят. Жалобно. Будто где-то давят котят. Становится не по себе. Слабая пустота вновь заполняет желудок. Хочется в туалет.
Но я еще не закончил здесь. Цветастая коробка до сих пор пуста.
Я открываю ее. Вдыхаю ароматы сладких духов.
Кем ты была? Зачем стремилась к такому ужасному концу? Почему так упорно искала любовь, которой нет?
Бережно кладу на тонкое, картонное дно все, что смог отыскать во тьме.
Веревок, которыми он связывал ей руки, нет.
Его трофей. С каждой жертвы. Их часть, оставшаяся с ним. Ни лица, ни руки, ни имена. Убогие куски жесткого каната. Только они.
Теперь все.
Нужно выбираться из серости. Даже таким как я, она иногда причиняет боль.
— Ищите любые зацепки, все, что можно придать анализу. Я ухожу.
Отвечает женщина. Снова. Как голос моей судьбы, зовущий остаться.
— Мы не подведем, ты же знаешь.
И вопрос.
— Ты куда?
Она боится. Выдумывает, будто я сбегаю от нее. Цепляет меня последним словом. Его железным крюком на конце. Глаза смотрят. Испуганно. Их озера наполняются прозрачной обидой. Наверное, я обязан сказать ей…
