Миновав безобразные многоэтажки Каханы, он наддал ходу. Когда удавалось, использовал для обгона широкую обочину. Местами ее покрывал асфальт, местами — краснозем, и тогда «мустанг» подпрыгивал на колдобинах, опасно кренился и норовил вырваться из-под власти водителя.
Еще один взгляд в зеркало подтвердил опасения Сивита: «феррари» постепенно нагонял его. Их разделяло уже каких-нибудь полсотни ярдов. Беглец и преследователь быстро приближались к Каанапали — самому крупному курорту на Мауи. Вдоль побережья вытянулась вереница из пяти отелей и многочисленных кондоминиумов, дороги вечно кишели автомобилями и пешеходами. Курорт прорезали лабиринты прогулочных аллей, он был напичкан ресторанами, магазинами и павильонами. Туда-то и направлялся Сивит, надеясь затеряться в этом муравейнике и оторваться от преследователя.
Внезапно откуда-то справа выполз автомобиль. Сивит надавил на клаксон и ударил по тормозам. Выругавшись, снова нажал на газ и услышал визг тормозов сбоку. Мелькнуло побелевшее женское лицо, и «мустанг», продолжая реветь сиреной, промчался мимо.
Задержка не прошла без последствий: рычащий «марселло» сократил дистанцию до двадцати ярдов.
Сивит сосредоточил все внимание на машинах, поток которых на подступах к трем подъездным дорогам к Каанапали делался все гуще. Впереди показался щит, предупреждающий о дорожных работах, и транспортный поток ушел вправо. Становилось все теснее. Сивит ехал значительно быстрее остальных. Чтобы избежать столкновения с ползущим, как улитка, «ниссаном», ему пришлось снова выскочить на обочину. Он был вынужден сбавить ход и, взглянув в зеркало, увидел, что «марселло» уже наступает на пятки. Сивит понял, что если сейчас не найдет просвета в сплошном потоке, то ему конец. Дорога сверкала, словно смазанная маслом. В глазах рябило, вспыхивали цветные пятна, синее сменялось зеленым, красное — оранжевым и снова синим. Свет и тени дрожали и сливались, будто солнце с немыслимой скоростью скрывалось за облаками и появлялось вновь. Вдруг Сивит чисто интуитивно отчаянно вдавил педаль тормоза, въехав чуть ли не на крышу переднего автомобиля. В следующий миг он заметил малюсенький просвет: вереница машин, переползавших через площадку, где работали ремонтники, замерла, пропуская другую вереницу, вливавшуюся в поток справа. Безумие какое-то, подумал Сивит, резко нажимая на педаль акселератора.
Он принялся глубоко и медленно дышать, пытаясь унять колотящееся сердце, и одновременно, не обращая внимания на негодующие гудки, ругань и скрежет тормозов, рванулся в просвет.
«Мустанг» снова летел со скоростью восемьдесят миль в час, но «марселло» по-прежнему маячил сзади, и Сивит, продолжая лавировать, все больше проникался сознанием тщетности своих усилий. Он вымотался, исчерпал запас трюков и понял, что ему не оторваться. Эта мысль диктовала новую тактику. Сивит решил отказаться от намерения нырнуть в дебри Каанапали. Ему не скрыться от «феррари», и, следовательно, он не успеет раствориться в сутолоке курортного комплекса.
Приближался въезд на главную подъездную магистраль города. Шоссе впереди раздваивалось; между встречными потоками начиналась разделительная полоса, засаженная пальмами и гигантскими папоротниками. Сивит быстро прикинул свои шансы, увеличил скорость и снова погнал машину, подрезая, тесня и обгоняя всех, кто попадался на пути. Вслед ему трубили гудки, слышалась брань и угрозы. Деревья разделительной полосы приближались. Сивит сбросил газ и включил сигнал правого поворота, словно намереваясь и дальше ехать в Каанапали. «Марселло» повторил его действия.
В последний миг Сивит внезапно наддал ходу и резко вывернул руль влево. Зацепив заднее крыло «шевроле», «мустанг» врезался колесами в бордюрную стрелку, Сивита подбросило, и несколько долгих мгновений машина мчалась по встречной полосе, опасно балансируя на двух колесах. Наконец правые колеса опустились на дорогу, и Сивит крутанул руль, направляя бешено подпрыгивающую машину наперерез движению, на левую обочину. По встречной полосе машин шло меньше, и «мустанг», раскачиваясь на рессорах, благополучно пересек ее и помчался по обочине навстречу потоку.
Теперь «марселло» отстал. Он все еще не выбрался из своего ряда, и к тому же ему мешал частокол деревьев на разделительной полосе.
Оглянувшись через правое плечо, Сивит усмехнулся. Адреналин выбрасывался в кровь, а в той стороне, куда удалялся бессильный что-либо предпринять водитель «марселло», сиял на солнце океан. Сивит ощутил мощный прилив сил, словно даруемых этим океаном, грудь переполняла радость победы.
Снова взглянув на дорогу впереди, он дико заорал: там, где секунду назад путь был свободен, теперь навстречу бежали две девчонки в розово-голубых спортивных костюмах с эмблемами ФИФА. Их светлые волосы, перетянутые на затылке, хвостиками болтались за плечами в такт бегу. Юные, загорелые, полные жизни девушки-подростки с раскрасневшимися, смеющимися лицами.
Господи, пронеслось в мозгу Сивита, они меня не видят! Машина неслась на дьявольской скорости прямо на них. Слева тянулась каменистая пятнадцатифутовая гряда, поросшая дикими бугенвиллиями. Ярко-розовые, оранжевые, пурпурные веточки нависали над дорогой. А справа — встречный поток.
Он слишком близко, скорость слишком высока, и бегуньям грозит неминуемая гибель, если только...
Сивит крутанул руль, свернув в единственно возможном направлении — направо, и если бы ему посчастливилось попасть в просвет между машинами, достичь спасительного газона разделительной полосы...
Раздался оглушительный грохот сминаемого, рвущегося металла. «Мустанг» задел бампером заднее колесо промчавшегося грузовика, раскрошил себе фару и сорвал крыло. Такого удара он уже не выдержал и, как жеребец, взвился на дыбы. Когда он упал на колеса, ремень безопасности Сивита «с мясом» вырвало из гнезда.
Сивит еще успел бросить взгляд на девчонок. Они в ужасе прижимались спинами к камням гряды, зажимая кулачками рты в беззвучном крике. Они были спасены. Спасены!
Потом его со страшной силой швырнуло вперед. Перед глазами вдруг снова вспыхнуло лицо преследователя, и Сивит в первый раз за все утро мысленно произнес его имя:
«Зеро».
Секундой позже «мустанг» застонал, словно живое существо, загудело пламя, струя бензина хлынула сквозь разбитые окна в салон, и Сивит не видел больше ничего, кроме огня.
* * *
Хироси Таки лежал обнаженный по пояс. Окна, выходящие в сад, были открыты, в комнату проникала ночная прохлада. Легкий ветерок ласкал грудь и плечи Хироси.
Он был очень стар, подумал Хироси, но власть его не знала границ. И вот теперь он умер.
Тремя днями раньше Хироси присутствовал при последних минутах жизни своего отца. В глазах умирающего еще светился разум, обладавший знанием. Знанием, хранимым многие десятилетия. Этого знания Хироси жаждал больше всего на свете. В Японии нашлось бы немало высокопоставленных людей, наделенных и властью, и влиянием, и богатством, которые наверняка пожертвовали бы своим исключительным положением ради этого знания.
Однако преемником сокровища должен был стать он, Хироси Таки, старший сын умершего Ватаро Таки. И свое бесценное наследство Хироси намеревался употребить на основание самой могущественной теневой империи в мире.
Во всяком случае, он об этом мечтал. Но неожиданный удар, случившийся с отцом, парализовал всю левую сторону тела старика, затронул и мозг. Разумеется, знание никуда оттуда не делось, и Хироси ощущал его, глядя в глаза Ватаро Таки, видел, как шевелит плавниками тень смертоносной рыбины в бездне страдания.
Хироси до боли сжимал кулаки, не умея облегчить участь отца, и лишь думал тогда, как несправедливо обошлась с Ватаро судьба, послав ему в одночасье столь внезапное крушение и страшные муки. Она и с самим Хироси сыграла злую шутку, отказав в том, что принадлежало ему по праву первородства. Это тоже было несправедливо. Но ничего не поделаешь — такова, видно, карма отца и сына.
Смерть Ватаро Таки, последовавшая три дня назад, отняла у Хироси все. Она прекратила страшные страдания, но и уничтожила все ценности, хранимые разумом старика.
Меня надули — так думал теперь Хироси, лежа в темноте и безмолвии ночи.
Он бессознательно стиснул кулаки, случайно задев локтем темно-пепельное, как дым, тело лежащей подле него обнаженной девушки. Потревоженная девушка заворочалась, но Хироси пробормотал что-то успокаивающее, и она снова затихла.
Я — новый оябун Таки-гуми и должен принять мантию крестного отца кланов якудзы, за обладание и удержание которой мой отец боролся тридцать лет. Но он бросил меня нагим и беззащитным. Вокруг одни враги. Он ушел, и они сразу налетели, как стервятники, и кружат в ожидании моей погибели. Я должен защитить семью, клан, сохранить его верховенство — но как? Я не знаю даже, кому из людей отца можно доверять.
