– Вот это, кажется, вполне откровенно.
– А если вас выберут, найду кого-нибудь, кто сумеет организовать ваш офис. Уилл повернулся к Китти.
– Что ж, – сказал он, – вот вам и ответ.
– Лично я довольна, – усмехнулась Китти. Уилл обратился к Тому Блэку:
– Берите свой чемодан и через пару часов будьте в аэропорту Колледж-Парка. Том махнул рукой и ушел.
– Уилл, – произнесла Китти.
– Да?
– Что это было с Милли несколько минут назад?
– Не знаю. Думается, она слишком расстроена.
– Надеюсь, в этом все дело, – сказала Китти.
* * *
На пути в Атланту они переговаривались в самолете по внутренней связи.
– Сколько у нас денег в банке? – спросил Том Блэк.
– Увы, Том, я точно не знаю, – ответил Уилл. – Этим ведал Джек.
Китти вырвала из блокнота исписанный ею лист и передала Тому: – Пойдет для пресс-релиза?
Том пробежал его глазами.
– Годится, – сказал он. – Вы правы, пресс-конференция не нужна. Зачем Уиллу в лучах прожекторов демонстрировать свои переживания перед объективами телекамер. Лучше сделать заявление для прессы.
Вмешался Уилл:
– Кого-нибудь здесь интересует, что об этом думаю я?
– Не очень, приятель, – сказал Том. – Вы только кандидат. Чаще улыбайтесь. И шире. А мы с Китти будем шевелить мозгами.
Китти подготовила пресс-релиз с расчетом, чтобы он поспел к выпуску утренних газет и к одиннадцатичасовым новостям телевидения. Уилл ответил на несколько телефонных звонков репортеров разных газет, выразивших сочувствие. В общем, к самоубийству Джека Бахенана пресса и телевидение отнеслись уважительно.
Уилл встал и потянулся.
– Я валюсь с ног, – сказал он, направляясь в небольшую спальню в глубине штаб-квартиры в Атланте. – Что вы теперь думаете, Китти? Довольны развитием событий?
– В этих обстоятельствах лучше и быть не может, – сказала она.
– Согласен, – подал голос Том.
В полицейском управлении Джорджтауна молодой детектив подошел к столу старшего и бросил лист бумаги.
– Ведь я говорил вам, – каркнул он.
– Вот дерьмо, – сказал старший, взглянув на документ.
Они переехали реку вброд в двух милях от основной дороги. Джип погружался в воду по самые дверцы, но женщина вела машину уверенно, и они выбрались на берег по едва различимому следу. Здесь мог проехать лишь вездеход. Еще через милю они были у ворот. Она взяла пульт дистанционного управления, нажала кнопку, и ворота растворились, а затем сами закрылись за ними. Еще через полмили машина оказалась у крутого подъема.
Перкерсон был доволен.
– О'кей, здоровяк, – сказала женщина, – приехали. – Она подхватила одну из его сумок, прошла к крыльцу и сняла с двери два висячих замка. – Придется вам тут шуровать аккуратнее, – сказала она еще, приоткрыв дверь на пару дюймов и просовывая руку, чтобы и там что-то отпереть. Наконец она распахнула дверь, на которой был прикреплен крючок с проволокой, протянутой к двустволке. Стволы смотрели на дверь. – Старейшина не любит ослоухих. – Она усмехнулась, повернула выключатель, и хижину залил свет.
– Откуда электричество? – спросил Перкерсон. – Не вижу проводов.
– На речке недалеко есть гидростанция, она заряжает аккумуляторы, размещенные в погребе. Запас продуктов здесь года на два. – Она вручила ему связку ключей. – Есть оружие и боеприпасы. Записывайте, что израсходуете. Уедете отсюда, я все пополню.
– Это мечта выжившего в атомной войне! – с восхищением произнес Перкерсон.
– Чертовски верно, – сказала женщина. – А теперь посидите, сменю вам повязки.
Она принесла медицинскую сумку.
Перкерсон походил на Клода Рейна в фильме «Человек-невидимка». Бинты вокруг носа, тюрбан, закрывающий уши, темные очки...
Женщина разрезала бинты и сняла с головы Перкерсона повязку.
– О, малый, – рассмеялась она. – У вас пара прекрасных лысин. Выглядите, как енот!
– Спасибо, – сухо сказал Перкерсон.
– Ничего, приятель, – сказала она, – смотритесь вы хорошо. Опухлость прошла. Принимайте антибиотики. Вот эти таблетки, по две после еды. Используйте все, о'кей?
– О'кей, – сказал Перкерсон.
– О, – сказала она, – через пару дней, малый, вы будете красавчиком. Сидите-ка смирно, я вам сменю повязки.
Она принялась вновь бинтовать его голову. Ее крепкие груди почти касались его лица. Крупная девушка, подумал Перкерсон, возбужденный ее мягкими, обволакивающими движениями. От нее хорошо пахло.
– Ну так, – сказала она. – А теперь ваш нос. – Она взяла его голову в обе руки. – Надо его как следует упаковать. Повязки хороши. – Она глядела ему в глаза. – Да и вы неплохи приятель. Кажется, вы в моем вкусе.
Задохнувшись от вожделения, Перкерсон. стиснул руками ее упругие бедра.
– Эй, да вы просто тигр! – воскликнула она. – Этак мы с вами испортим работу доктора. – Слегка сопротивляясь, она положила руки ему на плечи и встряхнула его.
– Долго придется ждать? – спросил он, пытаясь притянуть ее.
– Ложись-ка, малый, – сказала она внезапно. – Так и быть, доставлю тебе удовольствие. Большого вреда не будет.
Она подтолкнула его на кровать, он лег навзничь. Споро, молниеносно она распустила ремень его брюк и ширинку. Перкерсон охнул, ощутив сперва ее руки, затем мягкие губы, язык и холодок зубов.
– О Боже... – стонал Перкерсон, весь стремясь войти в ее рот. Она была в этом деле не новичок.
– Давно тебе так не фартило, тигр? – спросила она, отстранившись, переведя дыхание, и снова припала. Лицо ее раскраснелось, груди торчали.
* * *
Когда он проснулся, в окно светила луна, в комнате был полумрак. Он услышал звук, вроде удара камня о камень. Перкерсон ощупью вытащил пистолет из расстегнутой сумки, тихо встал и скользнул к двери. Ярдах в десяти на лужайке молодой олень обгладывал кору деревца. Можно было стрелять. Но Перкерсон остерегся. Олень уловил его запах, поднял голову, фыркнул, прислушался и бросился в лес.
Перкерсон вернулся в хижину, принял болеутоляющую таблетку и лег. Кажется, он, наконец, действительно вне опасности. Есть пища, оружие, укрытие и – эта женщина. Скоро он будет опять при деле. День близок.
В воскресенье Уилл проспал допоздна. Поднялся лишь, когда прибыли воскресные газеты. Стопка их плюхнулась на крыльцо коттеджа, он узнал звук. И тотчас вспомнил о смерти Джека – вот ужас!
Он запустил в кофеварку ложку крепкого кофе, поджарил хлебцы, залил их яйцом, затем взял газеты и возвратился в спальню с подносом, там и устроился завтракать. Газеты публиковали некрологи, посвященные Бахенану – его смерть привлекла внимание. В воскресном журнале Уилл увидел на обложке фотографию: он сам с собакой у озера. Там же была статья Энн Хитс. Он стал читать.
«Если избиратели в Джорджии в ноябре решат придерживаться нового курса и выбрать в сенат человека не из традиционных верхов демократической партии, вроде губернатора Мака Дина, у них будет такая возможность. Имеется в виду кандидатура молодого человека очень непохожего на тех, кто обычно фигурирует среди кандидатов южных демократов...»
Неплохо, подумал Уилл.
«...Рожденный для богатства, и положения в обществе, политический наследник отца, который был вызывавшим противоречивые оценки губернатором, а теперь вот пытающийся унаследовать влияние великого сенатора, Уилл Ли, насколько принято считать, – красив, насколько принято считать, – очарователен, насколько принято считать – справедлив во всем, если не касаться его личной жизни...»
«Что еще за чертовщина?» – удивился Уилл. Зазвонил телефон.
– Уилл, это Том Блэк. Читали вы это?
– Только начал, – ответил Уилл. – Вы поняли, что она имеет в виду во втором абзаце? Я ни черта не понял.
– Забудьте о втором абзаце и обратитесь к странице пятнадцать, к ее середине. Абзац начинается словами «Его общественная жизнь...».
Уилл нашел это место.
«Его общественная жизнь, если таковая у него имеется, выглядит совершенно по-другому. Ибо по воспоминаниям тех, кто его знает и с кем мог связаться репортер, Уилла Ли совсем не видели многие годы на общественных мероприятиях с женщиной. Поскольку же нет никаких свидетельств о противном, представляется, что Джорджия рассматривает вопрос о выборе человека, который может оказаться первым сенатором Соединенных Штатов, не терявшим девственности ни при какой сексуальной ориентации».
– Боже мой, – вырвалось у Уилла.
– Мне бы навалиться на вас обоих, – сказал Том, – следовало бы устроить, чтобы вы трахнули ее.
– Боже, возможно и так, – сказал Уилл. – Я ошарашен. Ну и баба.
– Добро пожаловать в политику, – сказал Том.
– Том, я хочу, чтобы вы послали с курьером требование опровергнуть это, а если не получим опровержения в течение двадцати четырех часов, я подаю иск об оскорблении.
