Именно эту дерзость, делавшую Бетховена Бетховеном, Даниэль заметил в отрывке из симфонии, который был исполнен в доме Мараньона.
Оставалось любой ценой получить запись концерта.
Донья Сусана Родригес Ланчас имела давнюю привычку утром, выходя из дома, открывать почтовый ящик, вынимать письма, класть их в сумку и спокойно распечатывать позже, в своем судейском кабинете, во время перерывов в работе, которые неизбежно возникали в ходе дня.
В то утро, открыв конверт с грифом банка, в котором она хранила сбережения, она обнаружила там анонимное письмо, изготовленное по старинке: на лист бумаги были наклеены вырезанные из газеты буквы.
СУКА, ВЫПУСТИ НА СВОБОДУ КАКАБЕЛОСА, А НЕ ТО МЫ ОТОРВЕМ ТЕБЕ БАШКУ.
Анксо Какабелос был главным обвиняемым в деле о торговле наркотиками, которое судья вела уже несколько месяцев. Защита этого галисийца, возглавляемая неким скользким адвокатом, использующим любые средства, чтобы появиться в СМИ, не раз просила выпустить его под залог, но судья неизменно отвечала отказом, ссылаясь на возможность побега обвиняемого и возвращения его к преступной деятельности. Хотя донья Сусана слышала от некоторых коллег об угрозах, которые они в свое время получали от друзей и родственников обвиняемого, это анонимное письмо стало для нее боевым крещением. Сердце ее бешено заколотилось, и она испытала приступ удушья. Поднявшись со стула, она открыла окно, набрала в легкие побольше свежего воздуха и испуганно обернулась, услышав, как кто-то без стука входит в ее кабинет. Это был судмедэксперт Фелипе Понтонес, единственный, кому было позволено вторгаться в святая святых судьи без вызова. Когда донья Сусана повернулась к нему, чтобы поздороваться, он заметил, что она взволнована, хотя и старается взять себя в руки.
— Что случилось, Сусана?
Она молча показала на стол, где лежало анонимное письмо. Судмедэксперт собрался его взять, но, увидев наклеенные буквы, вынул из внутреннего кармана шариковую ручку и с ее помощью повернул письмо к себе, чтобы легче было читать.
— Когда ты его получила?
— Только что. Я думала, что это письмо из банка.
Судмедэксперт осмотрел также банковский конверт, в котором лежало письмо с угрозами, снова позаботившись о том, чтобы не касаться его руками.
— Сукины дети знают твой адрес.
— Это меня и встревожило. Конверт лежал в моем почтовом ящике.
Судмедэксперт ненадолго исчез и вернулся с рабочим чемоданом. Он извлек оттуда резиновые перчатки, которые натянул перед тем, как внимательно исследовать бумаги, а также пару пластиковых пакетов для хранения вещественных доказательств, куда положил конверт и письмо.
— Если мы обнаружим отпечатки, всей этой шайке не поздоровится, — сказал Понтонес.
— Не обольщайся, Фелипе.
— Хорошо-хорошо, этого никогда не знаешь. Я знаком с одним специалистом по дактилоскопии, который умеет находить скрытые отпечатки с помощью ультразвука. И к тому же надо срочно попросить министерство внутренних дел предоставить тебе охрану.
— Да, конечно, — ответила судья, но таким неуверенным тоном, что судмедэксперт не выдержал:
— Сусана, эти типы не шутят.
— Знаю. Но почему они сразу начали с угроз, а не с подкупа? В данный момент я не отказалась бы от миллиона евро.
— Тебе мешает репутация неподкупного судьи.
Не успела донья Сусана ответить на реплику Понтонеса, как в приоткрытую дверь кабинета кто-то заглянул:
— Ваша честь, здесь инспектор Матеос. Он говорит, что отнимет у вас не больше пяти минут.
— Пусть запишется на прием. Сейчас я занята.
— Он говорит, что это очень важно, Ваша честь.
— Все равно. Пусть запишется на прием и приходит завтра.
Служащий ретировался, закрыв за собой дверь, однако пять секунд спустя в дверь два раза коротко постучали и на пороге появился инспектор Матеос.
— Простите, что без доклада, Ваша честь.
— Разве мой подчиненный не сказал, что я занята?
— Я в связи с делом Томаса, Ваша честь. Речь идет об убийстве.
— Как будто я не знаю.
Судья, сраженная настойчивостью Матеоса, решила, что чем быстрее она выслушает полицейского, тем лучше.
— Хорошо, посмотрим, чем вы располагаете на данный момент.
Инспектор покосился на судмедэксперта. Он чувствовал неловкость оттого, что придется расписаться в собственном бессилии в присутствии третьего лица. Наконец он произнес:
— Я не могу сообщить ничего нового. Расследование зашло в тупик.
— Тогда сдайте его в архив.
— Но мы еще не исчерпали все средства.
— Только не просите меня еще раз о прослушивании телефонных разговоров. Вы знаете, как к этому относится Верховный суд.
— Знаю, Ваша честь. Но речь идет об убийстве.
Судья порылась в лежавших на столе бумагах и вынула судебное поручение о прослушивании, которое выдала два дня назад по другому делу. Затем с легкой насмешкой в голосе, которую усиливало то, что она могла улыбаться только одной стороной лица, обратилась к полицейскому:
— Мне сказали, что вы изучали право, инспектор.
— У меня есть диплом, — соврал Матеос. — Но я не вступил в коллегию юристов.
— Так слушайте меня, дипломированный юрист Матеос. Посмотрим, насколько мы продвинемся вперед.
И судья зачитала выданное ею поручение:
— «На основании доклада районной бригады судебной полиции, отдела по раскрытию убийств номер шесть, нами сделано заключение о наличии достаточных свидетельств того, что прослушивание таких-то и таких-то мобильных телефонов, принадлежащих такому-то лицу, может способствовать раскрытию улик и обстоятельств убийства, соучастником которого может оказаться указанное лицо. Исходя из вышесказанного, уместно выдать судебное поручение о прослушивании». Как видите, когда понадобилось приостановить действие конституциональных гарантий, у меня не дрогнула рука. Но в соответствии с законодательством я делаю это лишь тогда, когда для этого имеются веские основания. Вчера инспектор Тинао из отдела номер шесть — вы его, разумеется, знаете — пришел ко мне в кабинет и изложил мне факты, а не домыслы.
— Ваша честь, у дона Хесуса Мараньона имеется коллекция орудий пытки и казни. Кажется, среди них есть гильотина.
— Как это «кажется»? Вы в этом даже не уверены?
— Нет, уверен.
— И вы считаете это достаточным признаком того, что он совершил убийство?
— Жертве отрубили голову с помощью гильотины.
— В таком случае вам следовало бы просить санкцию на обыск, чтобы проверить, совпадает ли лезвие гильотины, принадлежащей Мараньону, с тем, которым отрубили голову этому бедняге.
— Прекрасно, я прошу вас выдать санкцию на обыск.
— Но прежде я должна услышать, зачем Хесусу Мараньону было убивать музыканта.
— Есть один музыковед, Даниэль Паниагуа, вы, кажется, уже с ним говорили…
— Что с ним? — сухо перебила судья.
— Вчера я с ним беседовал, и он утверждает, что ноты на голове Томаса — это азбука Морзе. Он говорит, что они соответствуют некоторым цифрам.
— В первый раз об этом слышу. Вы принесли его показания?
— Мне было некогда, Ваша честь. Я сообщаю вам это устно. Завтра утром его показания будут лежать у вас на столе.
— Что это за цифры?
Инспектор вынул из кармана блокнот и открыл на странице, где были записаны цифры. Внимательно рассмотрев запись, судья произнесла:
— Это очень интересно. Но если эти цифры никак не связаны с доном Хесусом Мараньоном, то я не вижу оснований для обыска.
— Дайте мне хотя бы поручение о прослушивании.
— Я же вам сказала, что не дам.
— Всего на одну неделю.
— Даже на сутки.
— Ваша честь, он же об этом не узнает!
В кабинете повисло молчание, которое нарушил надменный смешок судмедэксперта.
Судья, напротив, сурово взглянула на полицейского, словно собираясь отправить его на гауптвахту.
— Именно из-за того, что человек, лишенный законных гарантий своих прав, не может защитить себя сам, я обязана защищать его интересы. А вам нужно работать больше и продуктивнее. Чтобы успешно проводить расследование, существует множество способов, не затрагивающих конституционные права граждан. Начать с того, что на месте нахождения трупа вы не обнаружили никаких следов.
— Это вина криминалистов, Ваша честь. Мы работаем с их отчетами. А в их отчете сказано, что они не нашли ни отпечатков пальцев, ни следов, ни растительных волокон, ни волос.
— И никто не заметил ничего подозрительного?
— Там были только проститутки, большинство без документов, они боятся говорить с полицией, и еще клиенты, которые по понятным причинам также не хотят светиться.
— Вы допрашивали дочь?
— Да, Ваша честь. Но она не сообщила ничего интересного.
