никого. На парковку въезжает пикап Эйдана. У меня в фартуке снова жужжит.
«Все чисто?»
Набрав воздуха в грудь, я пишу: «Все чисто» и иду открывать дверь. Эйдан уже на пороге. Руки в карманах куртки, волосы выбились из-под шапки, подбородок укутан в толстый шерстяной шарф, из-под которого выглядывает краешек улыбки.
– Заходи.
Спортивная сумка тоже с ним, стукает о бедро при каждом шаге. Поеживаясь, Эйдан расстегивает куртку и трет руки, затем устраивается на привычном месте. Сумка ложится у его ног, как верный пес. Я начинаю смешивать коктейль. Воцаряется тишина. Необременительное молчание между людьми, которым нет необходимости ежесекундно поддерживать разговор.
Я размешиваю напиток, добавляю вишенку.
– Как прошел вечер? – спрашивает Эйдан.
– Все то же. Народу не слишком много. Настоящее безумие начнется на следующей неделе. И не прекратится до конца года.
Я двигаю стакан в его сторону. Он делает глоток и склоняет голову в знак признательности.
– Спасибо, что пустила.
– Мы всегда идем навстречу постоянным клиентам.
Я убираю горькую настойку и апельсин, который использовала для твиста. Эйдан указывает на соседний барный стул.
– Может, присядешь?
Я нервно обвожу взглядом зал. Глупо.
Эйдан облизывает губы.
– Извини, если вынуждаю тебя нарушить кодекс бармена. Просто… ты, наверное, весь вечер на ногах. – Он подается вперед. – И здесь нет никого, кто… засвидетельствовал бы нарушение.
Я смеюсь. Пожалуй, он прав. Обойдя стойку, забираюсь на соседний стул. Выйдя из рамок привычной схемы – Эйдан сидит, я стою, барная стойка в качестве барьера между нашими мирами, – мы чувствуем себя ближе друг к другу, чем когда-либо. Физически вживаемся в роли, которые исполняем виртуально уже почти неделю.
Он подталкивает ко мне свой коктейль.
– Выпей, если хочешь. Неучтиво с моей стороны пить в одиночестве.
Я собираюсь сказать «нет, спасибо». Но в том, как он это предложил, сквозит такая беззащитность, что я не в силах отказаться. Когда беру стакан, наши пальцы соприкасаются. Я запрокидываю голову, кубик льда звякает о зубы.
Сидеть в баре, распивая один коктейль на двоих, – раньше я видела такое только в кино. Шпион потягивает мартини, женщина в вечернем платье берет бокал из его руки.
– Знаешь, я слышала, что можно прочитать мысли человека, если пьешь из его стакана. Узнать все секреты.
Он усмехается, испытующе глядя на меня.
– Правда?
Я опускаю стакан и заставляю себя не отводить глаза.
– Что ж, – говорит Эйдан. – Было бы здорово.
Вокруг растет силовое поле. Притягивает нас друг к другу. Я отстраняюсь. Выпрямляю спину, откашливаюсь, заправляю выбившиеся волосы за уши.
– Уже есть планы на праздники?
Едва этот вопрос срывается с моих губ, я проклинаю себя. Слишком банальный. Посредственный. И совершенно неуместный в адрес того, кто недавно пережил тяжелую утрату.
Сделав глоток, Эйдан качает головой.
– Не в этом году. Будем только мы с Сис. У нас есть родственники в другом штате, но дела обстоят… не лучшим образом.
– О, конечно, я понимаю.
Он крутит кубик льда по дну стакана.
– А у тебя?
– Работаю. В один только День благодарения у нас три смены.
Эйдан сочувственно морщится.
– Да ничего страшного. Я не особенно люблю праздники. – И тут я решаюсь поделиться с ним. Уверена, он поймет, хотя обычно скорбящие неохотно говорят о тех, кого потеряли. – Даже при жизни родителей мы не устраивали праздников. Отец с мамой всегда были слишком заняты, понимаешь?
Кое о чем я умалчиваю. Дело не в их нерадивости, просто у меня такое чувство, что первые десять лет моей жизни они ждали, когда в полной мере проявится родительская жилка, но в итоге им пришлось смириться с тем, что есть. Папа был из тех, кто любит на расстоянии, из своей кухни, приберегая отцовский инстинкт для незнакомцев в ресторане. Я мечтала стать барменом, потому что видела в этом шанс сблизиться с людьми. Конечно, я тогда не понимала: большинство людей хотят, чтобы их оставили в покое.
Я встаю и тянусь забрать пустой стакан Эйдана. Он останавливает меня за руку, мягко отрывает мои пальцы от стекла и переплетает со своими.
– Значит, мы в одной лодке.
Я лишь киваю в ответ. Его горячая ладонь на моей, пульс эхом отдается у меня под кожей. Пальцы разжимаются, и я уже скучаю по их прикосновению. Эйдан протягивает руку к моему лицу, убирает выбившуюся прядь волос и вопросительно поднимает брови, словно ждет разрешения. Я вновь киваю и слегка наклоняюсь к нему. Я навсегда запомню, что первой подалась вперед. Пригласила его. На миг мне кажется, что я ошиблась. Что он отшатнется, бросит двадцатку на прилавок и уйдет. Однако меня вознаграждает мягкость ладони, накрывшей щеку. Микроскопическая дрожь большого пальца возле уголка моих губ.
Наши губы встречаются. У меня под ногами открывается новый, незнакомый мир. В пятницу вечером я целую Эйдана Томаса в опустевшем ресторане. Словно судьба решила компенсировать прошлые удары – они забыты, прощены, они того стоили. Теперь я знаю, что все вело к этому моменту.
Эйдан по-прежнему сидит на барном стуле. Я обхватываю руками его затылок. Его пальцы сжимаются на моей талии.
Он находит мой язык, слегка прикусывает верхнюю губу, и у меня по спине и ногам, до самых лодыжек, бегут мурашки. Так меня не целовали со старшей школы, когда все было в новинку и тела являлись неисследованной территорией, а каждый их дюйм – загадкой, которую нужно разгадать. Его язык, губы, зубы. Все происходит слегка беспорядочно, ненасытно. Однако я чувствую себя желанной. Обожаемой. Любимой.
Эйдан встает с барного стула, и мы наконец прижимаемся друг к другу. Прерываем поцелуй, всего на несколько секунд, чтобы насладиться моментом, осознать его до конца. Эйдан прислоняется лбом к моему. Теплый, дрожащий, исполненный желания вздох – сложно сказать, чей именно.
Руки Эйдана скользят вниз, останавливаются на талии. Я притягиваю его к себе. Ближе. Сильнее. Пусть язык тела скажет то, чего я не смею произнести вслух: как сильно его хочу, как долго ждала этого момента, что принадлежала ему еще с тех пор, когда он не знал моего имени или цвет глаз.
От поцелуя у меня припухли губы, его щетина покалывает кожу. Наши грудные клетки тяжело вздымаются в тесной близости, руки расстегивают пуговицы, проникают под ткань, извиваются под одеждой в отчаянном поиске обнаженной кожи.
Заставив себя отстраниться, я хватаю Эйдана за руку и веду через кухню в кладовую.
– Сюда.
Он следует за мной, не задавая вопросов. Только это имеет значение. Единственное, что когда-либо имело значение.
Наши тела натыкаются на полки в поисках опоры. Я кое-как нахожу
