«Великий план Вселенной…»
— Да уж, сильно…
Хотя как ни старался Винсент, интонация его выдавала отсутствие в нем и сотой доли того энтузиазма, который отличал Дункана.
Впрочем, Дункан не обратил на его слова никакого внимания. Он взглянул на свои карманные часы и рассмеялся, что случалось с ним довольно редко.
— Тебе, наверное, надоела моя безумная болтовня. Ну что ж, пойдем навестим нашу цветочницу.
* * *
Жизнь патрульного полицейского Рона Пуласки была проста и безыскусна. Жена, дети, его родители, брат-близнец, дом с тремя спальнями в Квинсе, маленькие радости пикников с друзьями и их женами (он готовил свой непревзойденный соус для барбекю), бег трусцой, вылазки с женой в кино после того, как собрано достаточно денег на приходящую няню, а также работа в палисаднике, настолько маленьком, что брат Рона называл его «травяным половичком».
Все очень, очень просто. Поэтому Рону было очень не по себе, когда он отправлялся на встречу с Джорданом Кесслером, деловым партнером Бенджамина Крили. Они с Амелией в ее «камаро» бросили монетку, и ему выпало повидаться с Кесслером, а ей — с барменшей. Рон позвонил Кесслеру, только что вернувшемуся из командировки, и договорился о встрече. (Его самолет, в самом прямом смысле его, то есть ему принадлежащий, только что приземлился, и личный шофер вез Кесслера в город.)
Теперь Рон жалел, что сразу не согласился на барменшу. С богачами он чувствовал себя неуютно.
Кесслер направлялся в офис одного своего клиента в Нижнем Манхэттене и хотел отложить рандеву с Пуласки. Но Амелия потребовала, чтобы он настоял на немедленной встрече, и Рон выполнил ее просьбу. Кесслер согласился увидеться с ним в кафе на первом этаже того здания, в котором располагался офис его клиента.
Пуласки вошел в вестибюль «Пени энерджи трансфер». То еще местечко! Кругом стекло, хромированная сталь и мраморные скульптуры. На стенах — громадные фотографии трубопроводов компании, раскрашенных в разные цвета. Для простой фабричной арматуры они казались слишком живописными. Пуласки очень понравились снимки.
В кафе Кесслер его сразу заметил и помахал издалека рукой. Пуласки купил себе кофе, бизнесмен уже успел выпить чашку, и они обменялись рукопожатием. Кесслер был крупный мужчина с не очень привлекательной манерой зачесывать редеющие волосы поверх лысой макушки. На нем была темно-синяя рубашка, накрахмаленная до такой степени, что стала напоминать пробковую древесину. Воротник и манжеты белого цвета, а тяжелые запонки — из золота высокой пробы.
— Спасибо, что согласились встретиться со мной здесь, внизу, — сказал Кесслер. — Бог знает, что мог бы подумать клиент, узнав, что ко мне на офисный этаж пришел полицейский.
— А в чем состоят ваши обязанности?
— Ах, обычная жизнь бухгалтера. Ни минуты отдыха. — Кесслер сделал глоток из второй чашки кофе и, закинув ногу за ногу, произнес почти шепотом: — Смерть Бена — это кошмар. Просто кошмар. Первое время не мог поверить, когда узнал… Как его жена и сын? — Покачав головой, он ответил на собственный вопрос: — Но что я спрашиваю! Конечно же, они раздавлены горем. Так чем я могу быть вам полезен, офицер?
— Как я уже вам говорил, мы проводим расследование обстоятельств его смерти.
— Да, конечно, если я действительно могу быть вам чем-то полезен, я к вашим услугам.
В Кесслере не было заметно нервозности, характерной для человека, беседующего с полицейским. И в его манерах не было снисходительности, присущей многим из тех, кто общается с людьми, зарабатывающими в тысячу раз меньше их.
— У мистера Крили были какие-нибудь проблемы с наркотическими средствами?
— С наркотическими средствами? По крайней мере я никогда не замечал. Знаю только, что одно время он принимал таблетки от болей в спине. Впрочем, это было уже давно. И я никогда его не видел… как там говорится?.. Я никогда не видел его нетрезвым. В широком смысле слова. Одно я вам должен сразу сказать: мы очень мало общались. У нас разные характеры. Мы вместе занимались одним делом и знали друг друга в течение нескольких лет, но личная жизнь у каждого из нас была своя. Они у нас никак не пересекались. Если не считать наши совместные официальные обеды с клиентами, за столом мы с ним встречались не более одного-двух раз в год.
Пуласки попытался вернуться к основному предмету их разговора:
— Все-таки как насчет запрещенных наркотических средств?
— Бен? Нет! — Кесслер рассмеялся.
Пуласки стал припоминать, какой второй вопрос он собирался задать. Амелия приказала ему все их выучить наизусть. Если постоянно заглядывать в свои записи, поучала она молодого полицейского, будешь выглядеть весьма непрофессионально.
— А он встречался с кем-нибудь, кого вы могли бы охарактеризовать как опасного, возможно, с кем-то, кто произвел на вас впечатление преступника?
— Никогда.
— Вы говорили детективу Сакс, что он пребывал в подавленном состоянии.
— Да, верно.
— Вам известно, чем он был подавлен?
— Нет. Я ведь вам говорил, о личной жизни мы с ним практически не беседовали. — Кесслер опустил руку на столик, и массивная запонка громко стукнулась о его поверхность. Ее стоимость, наверное, была равна целой месячной зарплате Пуласки.
В голове Пуласки звучал голос его жены: «Расслабься, милый, у тебя все хорошо получается».
К ее голосу присоединялся голос брата: «У него золотые запонки, зато у тебя большой пистолет».
— А кроме депрессии, вы ничего особенного не замечали в нем в последнее время?
— Замечал. Он пил больше обычного. И пристрастился к игре. Пару раз ездил в Вегас, в Атлантик-Сити. Раньше за ним ничего подобного не водилось.
— Вы не могли бы определить, что это такое? — Пуласки протянул бизнесмену копию того, что удалось восстановить из сожженных бумаг в загородном доме Крили в Уэстчестере. — Какая-то бухгалтерская таблица. Может быть, отчет.
— Я вижу. — В голосе Кесслера наконец-то появилась снисходительная нотка, но, кажется, ненамеренно.
— Они принадлежали мистеру Крили. Вам они что-нибудь говорят?
— Ничего. Откуда они у вас? И почему они в таком состоянии?
— Мы их такими нашли.
«Не говори ничего о том, что их пытались сжечь», — предупредила его Амелия. Он не умел лгать. И потому покраснел. Его брат никогда бы так не сплоховал. У них все гены были общими, кроме гена смущения.
— На них указаны довольно большие суммы.
Кесслер снова взглянул на копии.
— Не такие уж и большие, всего несколько миллионов.
— У него были хорошие отношения с женой и сыном?
— Кажется, да. Никогда мне на них не жаловался.
— Но вернемся к депрессии. Как вы узнали, что он подавлен? Если он сам не говорил об этом?
— Он просто сделался каким-то безучастным. Стал раздражительным. Рассеянным. Что-то, несомненно, его мучило.
— Он что-нибудь говорил о закусочной «Сент-Джеймс»?
— О чем?..
— Это бар на Манхэттене.
— Нет. Правда, мне известно, что время от времени он рано уходил с работы. Думаю, выпивал с друзьями. Он никогда не говорил с кем.
— Он когда-нибудь был под следствием?
— То есть?
— За что-то противозаконное?
— Нет. Я бы знал.
— У мистера Крили были какие-нибудь проблемы с клиентами?
— Нет. У нас великолепные отношения со всеми нашими клиентами. Их средняя прибыль в три-четыре раза превышает вложения. Кто будет недоволен подобным?
Пуласки не понял, о чем его собеседник ведет речь. Однако занес к себе в блокнот. Вместе со словом «недоволен».
— А не могли бы вы прислать мне список клиентов?
Кесслер заколебался.
— Откровенно говоря, мне бы не хотелось, чтобы вы с ними контактировали. — Он немного опустил голову и посмотрел прямо в глаза Пуласки.
Полицейский не отвел взгляда.
— Почему?
— Неловкая ситуация. Может плохо сказаться на бизнесе. Я ведь с этого и начал наш разговор.
— Извините, сэр, но мне представляется, что нет ничего необычного в том, что полиция после гибели человека задает вопросы людям, знавшим покойного.
— Я так не думаю.
— Но ведь всем вашим клиентам известно, что произошло с мистером Крили?
— Да.
— Поэтому, что касается нашего расследования… В принципе они должны ожидать, что их попросят ответить на ряд вопросов.
— Некоторые — да, другие — нет.
— В любом случае вы ведь не пустили ситуацию на самотек? Прибегли к услугам фирмы по связям с общественностью или сами попытались успокоить клиентов?
Кесслер явно колебался.
— Хорошо, — сказал он наконец, — я составлю список и пришлю его вам.
«Есть! Гол!» — подумал Пуласки, изо всех сил стараясь не улыбнуться.
Амелия Сакс учила его оставлять главный вопрос на самый конец беседы.
