Но чем больше времени проходило, чем внимательней присматривался я к окружающему и окружающим — тем явственней становилось подозрение, что причина тут отнюдь не во мне. Не во мне одном, во всяком случае.
Например, что до знакомых — я постепенно убеждался: они не просто избегают общаться со мной. Они, похоже, вообще теряют желание и способность общаться с кем бы то ни было — по крайней мере без конкретного повода и темы…
Что-то, безусловно, менялось вокруг — что-то трудноуловимое, но чрезвычайно существенное. Реальность странно окостеневала — и люди вместе с ней. При этом в них вдруг обнаружилась неожиданная самодостаточность — и не вполне беспочвенная: я обратил внимание, что многие стали не только уверенней себя чувствовать, но и отчетливо лучше жить. В самом прямом, материальном смысле. Это подтверждалось даже на уровне СМИ, хором долдонящих о повышении, укреплении и чуть ли не процветании. Оказалось ни с того ни с сего, что у нас СТАБИЛЬНОСТЬ: которую одни (в зависимости от декларированной степени свободомыслия) объясняли мудрым властным руководством, другие — высокими ценами на экспортируемую нефть…
Это, однако, никак не умеряло сосущей тоскливой жути, которой по-прежнему (и даже острее — может, по контрасту с объявленным благолепием) веяло от всего вокруг, не сказывалось на безобразии привычных городских примет, повсеместном хамстве и всеобщем озверении. Только если прежде откровенная отвратность российского бытия пусть никого ни к чему не побуждала, но хотя бы воспринималась всеми как нечто безусловно плохое, то теперь, ни на йоту не облагороженное, бытие это стало, по-моему, всех устраивать.
Было нечто глубоко, категорически — катастрофически — неправильное в происходящем; впрочем, я отдавал себе отчет, что любой, кому я бы попытался об этом сказать, объяснил бы все переносом мною на окружающее собственных сугубо индивидуальных проблем. Одно правда — мне в новой реальности места, кажется, не осталось вовсе.
Чайник барственно забурчал, изошел кудрявым паром и со щелчком самоустранился. Я залил кружку, поболтал в ней пакетиком, вынул его, капая на стол, поискал глазами, куда пристроить, не нашел. Опустил его обратно, встал, с кружкой в руках доковылял до мусорного ведра, утилизировал. Пошел назад, осторожно прихлебывая, замечая на соседней табуретке тощую бумажную пачечку, не иначе извлеченную матерью из почтового ящика. И вдруг поперхнулся.
Кипяток хлынул в гортань, дыхание остановилось. Я кое-как, расплескивая, поставил кружку на стол, страдальчески морщась, пытаясь вдохнуть. С острой болью скрутило легкие.
Наконец продрался кашель — и долго еще колотил. Продолжая кхекать, я схватил почту. Поверх рекламных газетенок («Матрасы всех размеров!!!») лежали два конверта: какой-то коммунальный счет и письмо.
Письмо как письмо. В графе «куда» печатными буквами синей ручкой был выведен наш адрес. А в графе «кому» значилось: ДМИТРИЮ СЕВЕРИНУ.
Я уронил конверт на стол, в мокрое пятно. Глухо неравномерно кашляя, стоял и смотрел, как он медленно сереет с угла.
— Статья сто пятая, часть первая… — я не видел, но очень хорошо представлял его ерзающую похабную ухмылочку. — От шести до пятнадцати. Пишешь признательные показания — пойдешь просто за убийство. Получишь свой шестерик…
— Я не убивал никого…
— Сто пятая, часть вторая, — интонация прыгнула вверх, дополнившись блатным подвыванием. — Пункт «д»: с особой жестокостью… Или пункт «и»: из хулиганских соображений… От восьми до двадцати… Считать умеешь?
Я знал, что сейчас будет. Я стоял мордой к стене, с руками, сцепленными наручниками за головой, ноги врозь — и ждал удара сзади в пах. В любую секунду. Ногой. Говнодавом. С размаху. Или дубиналом по почкам. Вот сейчас.
— Я не убивал… Я вообще его не знал…
Сейчас… Ну?..
Нет…
Удар.
от кого: [email protected]
кому: [email protected]
Начал жизнь с чистого листа? И как? Плоховато получается?..
Re:
Кто ты? Чего тебе надо?
Re:
Узнаешь.
— Почему ты убил Северина?
— Я не убивал никакого Северина…
— Ты его знал?
— Нет.
— Не знал?
— Нет.
— Хули тогда он тебе звонил?
— Он мне не звонил.
— Это твой мобильный номер — 6101371?
— Мой.
— Он трижды повторяется в его телефоне в списке исходящих звонков. Причем это были его последние звонки. Самый последний — за пятнадцать примерно минут до смерти.
от кого: [email protected]
кому: [email protected]
Я не знаю, чего вы добиваетесь, но имейте в виду: никого я не убивал. Я вообще его не знал, Северина. Менты сказали, в его мобиле, в списке исходящих, был мой номер. Якобы он мне звонил. Мой сотовый в этот момент вообще был отключен.
Ментам как? Ментам по барабану. Они взяли первого попавшегося и давай выбивать признательные показания. В курсе, как это делается?
Может, и был там мой номер — почему иначе повязали меня, кому я на хрен нужен? Но откуда он там взялся, я не имею понятия. Может быть, меня подставили. Но у меня до сих пор нет версий — кто.
Re:
Ну и что, ты не хочешь узнать, из-за кого ты оказался в такой заднице?
Интересно — а почему этого хочет кто-то еще? Или чего он (она, оно, они) хочет на самом деле?..
Это кто-то из его знакомых?.. Верящих, что меня тогда и впрямь подставили, — и ищущих реального убийцу?..
Возможно, кстати. Ведь действительно — с чего бы им верить в мою виновность? Мотива нет. Прямых улик нет. От признания я отказался. Я всегда говорил, что убитого вообще не знал. И ведь никто из его знакомых не знал меня.
Знакомых… До меня вдруг дошло. Динка!.. Он же был панк, а Динка в свое время приятельствовала чуть не со всеми городскими панками…
Меньше всего мне, конечно, хотелось ей звонить. Но в этой ситуации было уже не до гордости и предубеждений.
— Только на один вопрос ответь…
— Ну?
— Скажи, ты же, наверное, знала его?
— Кого?
— Ну, этого Северина. Дмитрия.
— Что?
— Ты же знала его…
Она отключилась.
В первый момент я подумал, что где-то ее уже встречал, — но потом решил: нет, показалось.
— Здравствуйте, — поймав ее взгляд, я подошел к столику, — это вы Настя?
Она чуть кивнула, глядя на меня с непонятным выражением. Я отвел глаза и с преувеличенной осторожностью поместился напротив. Я представления не имел, что она на мой счет думает и как себя с ней вести. Удивительно было уже то, что она согласилась встретиться.
— Мне, видимо, необязательно представляться… — пробормотал я, не в силах заставить себя прямо на нее посмотреть. Вдруг пришло в голову: она же, наверное, на суде была — вот почему лицо ее мне смутно знакомо…
— Пожалуйста, — с отвращением выдавила подошедшая официантка.
— Кофе, будьте добры…
— Всё?
— Всё.
Мы с Настей молчали.
— Я не убивал его, — сказал я неожиданно для себя. — Я не знаю, что вы думаете, но я действительно этого не делал. Признательные показания я подписал после того, как меня три дня подряд били на допросах. Я потом от них отказался — но никто уже на это внимания не обращал, им просто надо было кого-то посадить. На самом деле я Дмитрия вообще не знал…
— Откуда у вас мой номер? — без выражения спросила она после паузы.
— Мне его прислали… Не знаю кто.
— То есть?
— Простите… такой и-мейл: дима-эс, «собака», рамблер-ру — вам не знаком?
— Нет.
— Это… не был адрес Дмитрия?
— Нет.
— А… простите… не может такого быть, что у него был адрес, которого вы не знали?
— Не думаю. К чему эти вопросы?
— С этого адреса — ну, который я назвал — мне… после того, как я вернулся… со мной связался некий аноним. Сначала я думал, что это какой-то знакомый Дмитрия… знакомые… которые думают, что я… действительно виноват… Думал, пугают меня, грозят, я не знаю… местью. Но потом… я не пойму, чего от меня хотят… но чего-то хотят. В последнем письме был ваш мобильный номер…
— И что?
— И все. Без комментариев.
Очередная пауза. Настя глядела на меня по-прежнему — изучающе. Что стояло вторым слоем за этим нарочито-равнодушным интересом, я так и не разобрал. Только сейчас я отдал себе отчет, что девица исключительно хороша собой…
— Так что вы хотите от меня — я не поняла…
— Я пытаюсь понять, что происходит. Почему и кто по-прежнему тянет меня в эту историю. Я надеялся, что с ней покончено — но, видимо, нет. И у меня есть подозрение, что тогда меня обвинили в убийстве Дмитрия не случайно. Что все это как-то связано…
— Вы имеете в виду, что меня тоже — тянут? — Она нахмурилась.
