— Значит, есть не хочешь? Думаешь, меня колышет, хочешь ли ты есть? Если я говорю «садись», ты должен садиться.
— Я уже сел.
— Так чего ищешь? — спрашивает парень на заднем сиденье.
Смотрю на Броди, все еще опасаясь громко отвечать его напарнику.
— Отвечай ему, помойка, — что ты ищешь?
Тихо и облегченно вздыхаю: парень рядом со мной не галлюцинация, теперь это подтверждено. Сглатываю слюну.
— Мне нужен нейролептик, — осторожно произношу я. — Лучше всего клозапин, но в крайнем случае кветиапин тоже сойдет…
— Тебе нужен Квети А? — спрашивает Броди. — Это можно. Сколько? — Едет он медленно, без цели, фланирует по улице, пока мы договариваемся.
Испуганно хмурюсь и снова нервно сглатываю слюну.
— Сколько это стоит?
— Правила тут такие, — сообщает парень на заднем сиденье, — ты говоришь нам, сколько собираешься заплатить, а мы тебе говорим, сколько ты за эти деньги получишь.
— Я… — Замолкаю. — Могу я сначала получить пробу?
Броди смеется:
— Джимми, слышал? Он хочет бесплатную пробу.
В голосе Броди звучит жесткая нотка.
— Это тебе не мороженое в кафе, торчок. У тебя что, зависимость?
— Кветиапин я принимаю по медицинским показаниям.
— Точно, ломает наркошу, — смеется Джимми.
— Так сколько тебе надо? — снова спрашивает Броди.
У меня нет денег, даже двух долларов с четвертью — потратил на суп. В карманах у меня ничего, кроме документа и… и маленькой связки ключей, что я взял у уборщика.
Нащупываю ключи сквозь ткань.
— Мне нужно, ребята, заключить с вами нестандартную сделку. Денег у меня нет.
Джимми и Броди в один голос бранятся. Броди останавливает машину и снова ругается:
— Выметайся!
— Послушайте меня…
— Нет! — кричит Броди. — Это ты меня послушай! Не смей приходить туда, где мы делаем бизнес, и попусту тратить наше время. И мне плевать, какую сделку ты хочешь заключить, потому что, если в ней не фигурируют деньги, меня это не интересует. Точка. А теперь выметайся из машины, пока с тобой не случилось чего похуже.
— Я работаю уборщиком в больнице, — в отчаянии говорю я. — Видите логотип на моем комбинезоне? Тут написано «Психиатрическая лечебница Пауэлла». Половина товара, что вы продаете, приходит оттуда.
— Тогда на хрен тебе покупать у нас?
— Потому что потерял работу и не могу туда вернуться. Но могу провести вас, а вы там возьмете все, что вам нужно.
В машине воцаряется тишина.
Броди покачивает головой:
— В таких местах коды меняют каждый раз, когда кого-нибудь увольняют.
— У меня есть ключи, — тороплюсь я. — Коды они меняют, а замки — нет.
Молчание.
— А что — может получиться, — говорит Джимми.
— Херня все это, — бросает Броди.
— Слушайте, если вы найдете, во что мне переодеться, я вам даже этот комбинезон отдам. Выстираете его — можете глазом не моргнув проходить через все двери. Мое лицо они знают, а ваши — нет.
Броди смотрит на меня, прищуривается:
— Покажи ключи.
Стараюсь выглядеть уверенным:
— Сначала лекарство.
В руке Джимми неожиданно появляется пистолет.
— Хочешь иметь с нами дело — играешь по нашим правилам.
Киваю. Не сводя глаз с пистолета, достаю ключи.
— Они все здесь: наружные двери, служебные коридоры, процедурные кабинеты — всё. — На самом деле понятия не имею, какие двери открывают эти ключи, но стараюсь быть убедительным.
— Ну, это уже другой разговор, — говорит Джимми, при этом смотрит на Броди. — Может выгореть.
Где-то рядом раздается свисток локомотива, резкий, пронзительный.
Броди трогается с места:
— Снимай комбинезон.
— И вы дадите мне кветиапин?
— Он сказал — снимай! — рычит Джимми, делая движение пистолетом.
— Мы же заключили сделку.
— Сделку заключают с деньгами, — отрезает Броди. — А у тебя связка ключей. Откуда мне знать, что они вообще из больницы?
— Разве стал бы я врать человеку с пистолетом?
— Ты торчок, — усмехается Джимми, — а такие, как ты, глупы. Так что вполне стал бы.
Локомотив свистит снова. Я смотрю на пистолет, потом в лицо Джимми. Сейчас мы в жилом квартале, дома здесь мрачные, ветхие. Мне нужно лекарство — я не могу уйти без него. Облизываю губы, чувствуя, как в груди образуется холодная пустота, и поднимаю связку ключей. А потом швыряю их прямо в глаза Джимми.
— Какого х…
Он отшатывается, поднимает руки, чтобы закрыть лицо, а как только дуло пистолета уже не смотрит на меня, я резко подаюсь вперед, хватаю одной рукой его запястье, а другой бью в лицо.
— Ё!.. — кричит Броди. Машина бешено вихляет то в одну, то в другую сторону. Броди сначала смотрит назад, а потом автоматически чересчур сильно выкручивает руль. — Пристрели его, идиот!
Джимми пытается навести пистолет на меня, но не тут-то было — у меня силы достаточно, чтобы разбросать целую комнату врачей и даже походя убить человека стулом. Он делает один шальной выстрел в крышу, и я снова бью в лицо; хрустит под костяшками переносица, из ноздрей ударяют фонтаны крови. Машина резко останавливается — это Броди ударяет по тормозам, выскакивает и, прихрамывая, устремляется к ближайшему переулку. Мы с Джимми теряем равновесие и чуть не падаем на пол. Наконец я выхватываю у него пистолет, а он слабо защищает лицо руками.
Теперь у меня есть оружие. Машина медленно съезжает к краю дороги. Снова раздается свисток локомотива, оглушающий, мучительный. Я тычу стволом в лицо Джимми:
— Давай кветиапин.
— Ты чего, парень, свихнулся?
— Не хочу ссориться, у меня есть дела поважнее. Я согласен с вами сотрудничать, но сначала мне нужен кветиапин.
— Мы тебя кокнем, понял? Не я, так Броди или другие… Выследим и замочим.
— Броди смылся, — замечаю я. — Ты тут один. — Локомотив снова свистит — звук как зазубренный нож. По моему лицу пробегает гримаса, и я закрываю уши руками. — Почему этот поезд так громко свистит?
— Какой поезд?
Снова свисток.
— Вот этот!
— Ты чего несешь?
Я поднимаю голову. Нет никакого поезда. Мы в крохотном жилом квартале, старые дома, старые машины, и до железной дороги отсюда сто миль. Смотрю на Джимми — у него нет лица. Я вскрикиваю в унисон с пронзительным ревом локомотива.
— Мы тебя убьем, — говорит безликий человек. — И всех вас. Ты покойник и даже не знаешь этого…
Пистолет стреляет.
Джимми вопит, и его отбрасывает на дверцу, неровное отверстие в груди начинает сочиться кровью. Он скрежещет зубами и хрипит, глаза от боли закрываются, все его лицо — растянутая неподвижная маска.
Все его… лицо. У него есть лицо.
Распахиваю дверцу машины и бегу прочь.
Женский крик. Опускаю глаза и вижу пистолет у себя в руке. Видит ли его кто-нибудь еще? Автомобиль Броди продолжает двигаться, медленно ползет к боковой улочке и наконец с металлическим скрежетом врезается в другую машину. Женщина кричит опять — не от ужаса или злости, просто кричит. Что-то неразборчивое.
Снова смотрю на пистолет. Я убил человека. У него не было лица, и я его застрелил, а потом лицо вернулось. Как-то так. Было ли это взаправду? Скрывал ли он свою истинную природу, или я убил невинного человека?
Бегу во всю прыть, руки и ноги работают как в мультике. Ветер холодит грудь. Пистолет держу в правой руке. Боюсь, что он выстрелит, стараюсь ни на что случайно не нажать. Я помогаю себе другой рукой и медленно, неловко переворачиваю оружие — теперь держу его за ствол. Обхватываю пальцами спусковую скобу. Все видят, как пистолет скачет у меня в руке на бегу, словно флаг, вниз-вверх, вниз-вверх. Его нужно спрятать. Необходимо бежать.
Я должен взять себя в руки.
Ноги выводят на широкую улицу с невысокими грязными домами, которые бесконечно тянутся в обоих направлениях. Двое мужчин сидят на крыльце и провожают меня взглядом. Маленькая девочка на велосипеде, бесстрашно крутя педали, заворачивает за угол. Опускаюсь на край тротуара в тени мусорного бачка, наклонившегося в сточном желобе. Что мне делать? Следует выбросить пистолет, засунуть его в этот бачок и исчезнуть… Но мужчины, девочка и еще бог знает сколько людей, сидящих у окон, — они все свидетели. Они будут знать, куда я сунул пистолет, сообщат в полицию, копы найдут оружие и схватят меня. Нет, оставить его здесь я не могу.
А что, если меня будет искать Броди? Или другие безликие?
Встряхиваю головой, стараюсь дышать ровно. Неужели Джимми был одним из них? Я видел его всего в двух футах — у него не было лица, как и у того, в больнице. Но в больнице лекарство все еще действовало, а теперь прошло слишком много времени, и я не знаю, возвращаются галлюцинации или нет. Свисток локомотива, который различал лишь я, — что это было: моя галлюцинация или Джимми так запаниковал, что ничего не слышал? И почему его лицо вернулось, а лицо уборщика — нет?
