Гриша не стал уточнять, что в добавок к конфузу, у него еще и ноги отнялись.
— Да, — потупив взор, скромно ответил он.
— За это стоит выпить, — решил Агамемнон. — Официант!
Разлив водку, он поднял стопку.
— За настоящих мужчин! — провозгласил тост руководитель.
Грише было одновременно стыдно и приятно. Настолько, что захотелось вскочить, обнять и облобызать старого друга, прижав его к сердцу, как родного.
— За них, — коротко подтвердил он, еле справившись со своим порывом.
Агамемнон выпил и аппетитно захрустел капустой.
— Движение начинаем через час, — сообщил он Грише. — Как думаешь, лопаты там остались?
— Можем новые прихватить, — пожал Григорий плечами. — И фонарики тоже, на всякий случай. Вот только деньги…, — замялся он.
Агамемнон что-то быстро достал из кармана. Разжал ладонь. На ней лежал тот самый дорогущий червонец восемьсот второго года.
— Ну, ты даешь! — восхитился Гриша. — Разве они у тебя его не забрали?
— В трусы спрятал, — признался Агамемнон. — Туда, где отцовские часы в «Криминальном чтиве» держали. Как думаешь, получится быстро реализовать?
Гришина рука дрогнула, когда он принялся разливать водку.
— Тогда выдвигаемся через два часа, — твердо сказал он. — Надо будет еще к одному знакомому заехать, показать.
— У меня другое предложение, — не согласился Агамемнон. — Давай сейчас пока за машиной съездим. Если лопаты остались — прекрасно, проверим наш клад. Нет, так вернемся в Москву и прямиком к твоему знакомому. У нас же там, в машине, целая коллекция. А на электричку денег хватит, не переживай.
Гриша подумал мгновение и поднял стопку.
— Решено, — сказал он.
3
Машина стояла там же где они ее и оставили: кривовато уткнувшейся почти в ворота кладбища. Какие-то идиоты прямо на серебристом боку краской из баллончика нарисовали череп с костями.
— Вот сволочи! — разозлился Гриша. Он, подскочив к машине принялся судорожно оттирать краску.
— Оставь! — прикрикнул Агамемнон. — Только испортишь. В Москве отмоем.
— Поймал бы — убил! — с ненавистью объявил Григорий.
— Да-а, — задумчиво протянул начальник экспедиции. — А говорили, что кладбище заброшенное.
— Проходной двор, — хмуро поддакнул Гриша.
Они облазили все вокруг, но лопат так не нашли. Фонариков тоже не оказалось.
— Сперли все, — сплюнул Агамемнон. — Наверное, те же, кто и череп нарисовал.
— Хорошо, что в багажник не залезли, — заметил Гриша, открывая машину. — Проверь-ка.
Бабушкин короб лежал там же, на месте. Начальник экспедиции поднял крышку.
— Все на месте, — довольно вздохнул он. — Пойдем на могилу?
Гриша посмотрел на знакомую арку с глупой надписью. Дежавю, подумал он, передернув плечами.
— Может, в другой раз? — с надеждой глянул нумизмат на руководство. — Не руками же там рыться. Да и приятель мой ждет.
— Верно, — согласился Агамемнон. — Тогда, ладно, тронулись.
И через два часа они, оставив проклятое золото под охраной деда, уже подъезжали к МКАДу.
1.
На праздниках у родителей всегда было весело и шумно.
Тем более, по серьезному поводу.
Семьдесят восемь лет отцу — шутка ли!
Правда, с каждым юбилеем, гостей становилось все меньше и меньше — неумолимое время расставляло все и всех по своим местам.
Сегодня выбраться сумел только старый фронтовой друг отца — Иван Сергеич, да и то, наверное, потому что жил в соседнем микрорайоне. С ним приехала его дочь и красавица внучка, из-за которой уже, наверняка, не один паренек потерял покой и сон.
Пока хозяйка дома суетилась вокруг стола, гости разбрелись по квартире.
Женщины оккупировали кухню и начали свои недоступные мужчинам нескончаемые разговоры, именинник вместе с главным гостем принялись за воспоминания, а Тарас, не принятый ни туда (по причине принадлежности к сильному полу), ни сюда (Молодой ты еще, сказал батя), просто слонялся из комнаты в комнату. Он был спокоен и умиротворен, как человек, выбравшийся из пустыни и припавший, наконец, к вожделенному роднику. Он давно последний раз был у родителей. Где-то, с полгода, подумал он. Но ничего не изменилось. Все в старом доме оставалось неизменным и незыблемым.
Замечательно.
Это, наверное, и есть самое главное, чего не хватает человеку в нашем быстроменяющемся мире. Когда через полгода приезжаешь куда-то и твердо знаешь, что телевизор стоит там-то и там-то, что очки отца всегда лежат на серванте, а любимые с детства книжки аккуратно выстроились на книжной полке. И какие книжки! Он открыл полку и провел пальцем по переплетам. Разве такое сейчас найдешь! В книжном магазине одни детективы и фантастика, какие-то киллеры, проститутки и наркоманы, истории преступников, убийц и просто выродков. Куда делось очарование детства, когда в каждой книге открывался удивительный мир и был этот мир, однозначно, добрый. Господи, «Старик Хоттабыч», «Волшебник Изумрудного Города», «Страна Багровых туч», «Шел по городу Волшебник…»… Или, ниже: «Гиперболоид инженера Гарина», «Поднятая целина», «Прощай, оружие!..»… Как можно воспитать на том, что продают сейчас, чем заполнен телевизор с утра до ночи, о чем наперебой говорят радиостанции кого-нибудь кроме нового поколения подонков, не знающих жалости, не понимающих, что такое любовь и считающих, что доброта — врожденный недостаток? Или, может быть, ты уже стал старым, Тарас, подумал он. Многое не понимаешь и не хочешь принимать, как всегда бывало? Конфликт поколений, старина, извечный конфликт отцов и детей…
Многие книги из родительской библиотеки имели историю. Вот четырехтомник Джека Лондона — Тарас вспомнил, как они с отцом стояли в очереди на пункт приема макулатуры, боясь и переживая, что заветная мечта может раствориться в небытии. Левее — Шолохов. Том с «Тихим доном», который Петровский едва не потерял в такси, серьезно напившись первый раз в жизни. А вот книги-подарки. «Обитаемый остров» на тридцать пять лет подарил Громобой. А вот еще одна драгоценная книга. «Понедельник начинается в субботу», там даже автограф Вика был на форзаце.
Петровский достал книгу, раскрыл и, внезапно словно вновь очутился в осеннем лесу. Джипы, друзья и знакомый запах… Запах не травы и деревьев, а человека… Некто, выскочивший из темноты и вспышки выстрелов… Больно… Как же больно…
— Да что с тобой, сегодня? — спросила Майя, появившаяся на пороге комнаты. — Ты какой-то задумчивый и грустный весь день.
Руки Петровского дрогнули, захлопывая книгу.
— Воспоминания, — повернулся Тарас. — Я очень долго не был здесь. И теперь путешествую, словно на машине времени.
Она подошла и обняла его.
— Путешественник мой, — сказала Майя. — Пойдем к столу, а то все уже заждались.
— Не доставала тебя мама? — поинтересовался Тарас, хотя его мысли сейчас были совсем далеки от проблем деторождения. — С внуками?
Это был предмет постоянных обсуждений на всех семейных праздниках. Родители никак не могли взять в толк, почему за семь лет совместной жизни у Петровских так и не наметилось прибавление семейства. Этого не понимали ни его родители, ни ее.
— Сегодня — еще нет, — улыбнулась Майя, но Тарас увидел ее плохо скрытую боль. «Не трогай эту тему, — говорили, умоляли ее глаза. — Мне уже тридцать. Еще пять лет и — все. И тогда все вопросы отпадут сами собой».
— Ладно, пойдем, — кивнул он.
Что только они не делали! Ездили по врачам, сдавали бесконечные анализы, ходили по ведьмам, гарантировавшим моментальное зачатие. «Невозможно, — подвел черту мытарствам личный врач Петровского, Вадик Ганин. — Что вы хотите, вы же не человек. Может быть, вам пригласить донора?» «Это как?» — поинтересовался тогда Тарас, а когда узнал — как — чуть не удушил бедного Ганина. «Ты чокнулся?! — орал на него Петровский. — Ты предлагаешь мне отдать какому-то кретину свою собственную жену, которую я люблю?! Может, это тебя, идиота, передать педикам для порочного зачатия?!» «Донорство не подразумевает половой акт, — прохрипел врач, прижатый лицом к столу. — Можно взять сперму из банка». «И кто тогда будет? — спросил Тарас. — Кто прогарантирует мне нормального ребенка?» Никто, согласился Ганин. Даже господь бог.
После этого разговора, Петровский развернул при «Полночи» медицинский отдел. Огромную клинику, занимающуюся вопросами совместимости людей и нежити, к числу которой, с некоторых пор, Тарас начал себя относить. Каждый пациент клиники был, по-своему, уникален, а готовыми Нобелевскими премиями завалили весь архив. Но решения проблемы, ради которой, собственно, и создавался институт, не было. Как, впрочем, и детей у четы Петровских.
Он сел рядом с отцом по правую руку, Майя рядом.
