— Вот! — с торжествующим видом произнес Кауэрт.
— Надо полагать, это орудие убийства… — пробормотал опешивший лейтенант Браун.
Нож почернел от времени и воды, и Кауэрт испугался, что он вот-вот рассыплется в прах прямо у него в руке.
Смерив журналиста взглядом, Тэнни Браун взял нож за кончик лезвия, вытащил из кармана чистый носовой платок и аккуратно завернул в него находку.
— Я его забираю, — не терпящим возражений тоном заявил полицейский и спрятал нож в карман. — Жаль, что он так плохо сохранился, — пробормотал он, покачав головой. — Я отдам его на анализ в лабораторию, но вряд ли там много чего обнаружат. — Взглянув на дренажную трубу, полицейский скомандовал: — А сейчас уходим отсюда. И ничего больше не трогайте. Вдруг тут обнаружат еще какие-то улики!.. Если это место связано с каким-нибудь преступлением, его нужно сохранить в нетронутом виде, — заявил полицейский.
— Вы прекрасно понимаете, с каким преступлением связано это место! — огрызнулся Кауэрт.
— Какой же вы сукин сын!
Лейтенант Браун полез по откосу вверх. Он некоторое время стоял неподвижно, сжав кулаки, а потом внезапно пнул ногой открытую дверцу автомобиля. Звук удара громыхнул и растаял в раскаленном воздухе, как отзвук далекого выстрела.
Кауэрт сидел в кабинете и ждал. Тьма, выползшая из углов и из-под деревьев, внезапно опустилась на городок и поглотила Пачулу. Зимой здесь темнело очень быстро. От летних сумерек осталось одно воспоминание.
Журналист весь день не находил себе места, наблюдая за тем, как группа криминалистов из лаборатории прочесывает все вокруг дренажной трубы в поисках новых улик. Криминалисты рассовали по пронумерованным полиэтиленовым пакетам мусор, образцы почвы и еще что-то настолько бесформенное, что было непонятно, что это может быть. Кауэрт знал, что криминалисты больше ничего не найдут, но терпеливо наблюдал за их работой.
К концу дня они с Тэнни Брауном вернулись в полицейский участок, где журналиста привели в один из кабинетов и велели ждать там результатов лабораторной экспертизы ножа. За все это время они с лейтенантом не обменялись ни единым словом.
От нечего делать Кауэрт стал разглядывать висевшие на стене фотографии Тэнни Брауна и его родных на фоне церкви. Рядом с лейтенантом стояли жена и две дочери. У младшей были косички и брекеты во рту. Несмотря на строгое воскресное платье, она выглядела оживленной. У другой девочки, уже подростка, под белой блузкой вырисовывались женские формы. Лейтенант и его жена улыбались, стараясь выглядеть как можно естественней.
У Кауэрта защемило сердце. После развода он выкинул все фотографии, на которых был запечатлен вместе с женой и ребенком. Теперь он пожалел об этом.
Взглянув на другую стену, он увидел несколько дипломов за призовые места в ежегодных соревнованиях по стрельбе. Там же были грамота от мэра города и городского совета за мужество и медаль «Бронзовая звезда» в рамке, рядом с которой красовались копия приказа о награждении и фотография молодого и стройного Тэнни Брауна в тропической военной форме.
Открылась дверь, и в кабинет вошел лейтенант.
— За что вас наградили медалью? — спросил Кауэрт.
— Что?
Журналист кивнул в сторону медали на стене.
— А, это… Я служил санитаром. Наш взвод попал в засаду, и четырех солдат подстрелили на рисовом поле. Я их всех оттуда вынес, одного за другим. Собственно говоря, ничего особенного в тот день не произошло, но с нами был репортер из «Вашингтон пост». Наш лейтенант понял, что дал маху, когда завел нас прямо в засаду, и решил представить меня к награде, чтобы поднять настроение этого журналиста, который четыре часа провалялся вместе с нами в болоте, полном пиявок, под огнем противника… А вы были во Вьетнаме?
— Нет. Мне повезло в лотерее. Мой номер так и не выпал.
Кивнув, лейтенант уселся за письменный стол.
— Ничего, — сказал он.
— Отпечатки пальцев? Кровь? Что-нибудь другое?
— Нет, пока ничего. Мы отправим нож в лабораторию ФБР. Может, там что-нибудь обнаружат: у них более современное оборудование.
— Значит, совсем ничего?
— Патологоанатом говорит, что размер лезвия соответствует характеру ран, нанесенных Джоанне Шрайвер. Самые глубокие раны не глубже длины лезвия этого ножа. Это уже что-то.
Вытащив блокнот, Кауэрт стал быстро строчить:
— А вы можете определить происхождение этого ножа?
— Это обычный дешевый нож, какие продаются в любом магазине спортивных товаров. Мы попробуем что-нибудь выяснить, но на ноже нет ни серийного номера, ни клейма его изготовителя. — Лейтенант смерил Кауэрта взглядом. — К чему все это?
— Что?
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Хватит валять дурака. Кто сказал вам, где лежит нож? Это нож, которым убили Джоанну Шрайвер?
Кауэрт колебался.
— Мне что, ждать выхода вашей статьи, в которой вы об этом напишете?! — рявкнул полицейский.
— Могу сказать вам лишь одно. О том, где лежит этот нож, я узнал не от Роберта Эрла Фергюсона.
— Выходит, о том, где спрятан нож, которым могли убить Джоанну Шрайвер, вам сказал кто-то другой?
— Совершенно верно.
— Будьте добры, скажите, кто именно.
— Обещайте мне кое-что, лейтенант, — проговорил Кауэрт, поднимая глаза от блокнота. — Если я открою вам имя человека, который сказал мне про нож, возобновите ли вы следствие по убийству Джоанны Шрайвер? Потребуете ли вы этого от главного прокурора штата? Пойдете ли вы к судье с требованием пересмотра дела?
— Я не могу давать таких обещаний, пока ничего не знаю, — скривился полицейский. — Ну, говорите же!
— Я не уверен, что могу на вас положиться, лейтенант, — покачал головой Кауэрт.
Казалось, Тэнни Браун с трудом сдерживается.
— Я думал, вы уже кое-что поняли, — хрипло прошептал он.
— Что именно?
— Пока убийца не понесет заслуженного наказания, дело об убийстве Джоанны Шрайвер в этом городе никогда не будет закрыто.
— Согласен. Но не мешает понять, кто именно заслуживает наказания.
— А пока страдаем все мы, вместе взятые!!! — Браун стукнул кулаком по столу. — Говорите же, если вам вообще есть что сказать!
Некоторое время Мэтью Кауэрт лихорадочно соображал, что именно он точно знает, а в чем не уверен.
— О том, где спрятан нож, мне сказал Блэр Салливан.
Имя серийного убийцы произвело на полицейского должное впечатление — он был не просто удивлен, а потрясен:
— Салливан? При чем здесь он?!
— Вам следовало бы знать, что в мае тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года Салливан был проездом в Пачуле. На пути своего следования он убивал всех подряд…
— Мне это известно, но…
— И он сказал мне, где спрятан нож.
Некоторое время Браун переваривал услышанное, а потом спросил:
— Салливан сознался в убийстве Джоанны Шрайвер?
— Нет.
— Он сказал, что Фергюсон ее не убивал?
— Нет, так прямо не сказал, но…
— Что-нибудь в его словах входит в прямое противоречие с решением, вынесенным судом, приговорившим Фергюсона к смертной казни?
— Салливан знал про нож.
— Он знал про какой-то нож. Нам неизвестно, тот ли это нож, которым убили Джоанну Шрайвер. Без соответствующих доказательств это просто ржавый кусок железа. Послушайте, Кауэрт, вы же знаете, что Салливан не в своем уме! Он представил вам что-нибудь, что можно хотя бы с большой натяжкой назвать уликами?
Браун прищурился, анализируя полученную информацию, и Кауэрту подумалось, что полицейский не захочет создавать себе лишних проблем. Он уже поймал одного убийцу Джоанны Шрайвер, и этого ему было вполне достаточно.
— Нет. Никаких улик Салливан в мое распоряжение не предоставил.
— Тогда этого ножа недостаточно для того, чтобы вновь открывать дело, по которому уже вынесено судебное решение.
— Хорошо, готовьтесь прочесть мою статью в газете. Тогда посмотрим, для чего достаточно этого ножа.
Сверкнув глазами, лейтенант указал Кауэрту на дверь и рявкнул:
— Убирайтесь! Садитесь в машину и поезжайте в мотель! Пакуйте чемодан и бегом в аэропорт! Садитесь в самолет и летите в Майами! И чтобы ноги вашей здесь больше не было! Ясно?
Журналист побагровел от гнева:
— Вы мне угрожаете?
— Я вам даю дружеский совет! — покачал головой лейтенант.
— И?..
— И советую вам ему последовать.
Встав со стула, Кауэрт смерил лейтенанта долгим взглядом. Браун не опустил глаз. Некоторое время они буравили друг друга глазами, а потом полицейский стремительно отвернулся. Кауэрт вылетел из кабинета, хлопнув дверью, и быстро зашагал по коридору. Он просто кипел от ярости, и попадавшиеся на дороге полицейские шарахались в стороны. Журналист чувствовал спиной их взгляды, слышал, что, завидев его, все замолкают, а за его спиной пару раз с неодобрением пробормотали его имя. Он спустился вниз на лифте, в гордом одиночестве, и вышел на улицу. Только здесь он остановился и оглянулся на окна кабинета лейтенанта. Тэнни Браун стоял у окна и смотрел ему вслед. Их взгляды вновь встретились, и Мэтью Кауэрт едва заметно покачал головой.
