— Где наши вещи? — свистящим шепотом осведомился Волин, когда дверь встала на место.
— Зачем они тебе понадобились?
— Мне сейчас показалось… В общем, как хочешь, но оставаться здесь я больше не могу…
— Значит так… — Лобанов коротко, но почти слово в слово пересказал Алексеевы видения.
Волин ошеломленно заморгал.
— Ты тоже?.. Как тогда, в вагоне?! И ты невозмутим, как стадо мамонтов?! Ну, знаешь!..
— Беда в том, что ничего-то я как раз и не знаю, — со вздохом произнес Сергей. — А если о чем и догадываюсь, то… то, может быть, это не ты псих, а именно я.
— Давай-ка ты не крути. Говори, как есть.
— Да что тут скажешь?.. — Лобанов замолчал, и Волин заметил в его глазах необычную темную глубину, словно зрачки заполнились водой из потаенного, глухого омута. Полумрак и игра светотени здесь были ни при чем. Алексей догадался, что за чернота поднялась в вечно насмешливых глазах друга. В них стояла тоска, больно уколовшая Волина в сердце. Таких глаз он не видел у Лобанова никогда.
— Знаешь, — тихо продолжал Сергей, — если бы я был мистиком, верил в загробную жизнь, реинкарнацию и прочие подобные штуки или действительно сошел с ума, мне было бы легче. Я решил бы, что мы… что с нами… ну, в общем, как бы тебе сказать… — он помедлил и закончил с трудом, — что нас уже нет в живых. Но я поганый ползучий матерьялист, а потому…
— Стоп! — недослушав, перебил Алексей. — Материалист, идеалист… Что ты плетешь? — От странной Сергеевой тирады его пробрала дрожь. — Давай говорить о конкретном факте. И по возможности разумно. Предположим, что это был не сон, а, например, какая-то разновидность виртуальной реальности или как ее там?
— Виртуальная, говоришь, реальность? — теперь не дослушал Лобанов. — Очень хорошая мысль. Ты когда-нибудь с компьютером дело имел? Представляешь, как сей эффект достигается?
— Ну, не знаю. Мы же задремали. Концентрация внимания, помноженная на сумеречное состояние мозгов — вот и вся причина.
На этот раз разговор был прерван новым, неожиданным звуком, донесшимся из дальнего конца комнаты. Там что-то пискнуло, прошуршало, и темноту прорезал яркий прямоугольник второй открывшейся двери. В «вычислительный центр» явилось новое действующее лицо. Раздался щелчок, и под потолком вспыхнули яркие плафоны.
Друзья зажмурились.
— Ага, вот вы где! — удивился рослый молодой человек в малиново-черной клубной паре. — Как вы сюда попали? — В голосе пришельца скрипнуло раздражение.
— Нас, собственно, сюда препроводили, — отозвался Лобанов, вставая. Волин тоже поднялся.
— Кто? — напористо осведомился малиновый пиджак, но тут же проворчал себе под нос: — Хотя, да, ясно. Старый идиот. — И добавил любезнее: — Что ж, прошу со мной.
Волин на ходу дернул Лобанова за рукав:
— Мы же не договорили.
— Успеем. Надо идти, раз кличут.
Место, куда попали приятели, походило на знакомый зал станционной ресторации. Да это и был тот самый зал, с тяжелыми бархатными драпировками по стенам, ковровой дорожкой на полу и даже стойкой бара слева от входа. Волин опасливо покосился в ту сторону и отметил, что за стойкой сейчас никого нет, а кофейный автомат поблескивает на своем месте целехонек.
Многое, однако, здесь изменилось. Все люстры и бра сейчас ослепительно сияли.
Столы, сдвинутые вплотную друг к другу, образовали гигантскую букву «П». Но главное — в ресторане было полно народу, душноватый воздух вздрагивал от приглушенного гула множества голосов.
Лобанов неопределенно хмыкнул, а Волин, истомленный ирреальными похождениями, оказавшись посреди нежданного многолюдья, даже испытал облегчение. Но в памяти тут же всплыла пословица: на миру и смерть красна. Тьфу!
Впечатлений хватало с избытком. Например, упомянутый стол.
— Р-р-раблезианство, — пророкотал вполголоса Сергей.
Стол действительно ломился от изобилия выпивки и жратвы, навевая воспоминания об изредка прорывающихся на телеэкран репортажах с очередного дипломатического раута, презентации, собрания учредителей или как там нынче стали именоваться титулованные застолья на халяву за счет средств вкладчиков и налогоплательщиков.
Воображение Волина особенно поразила чудовищная рыбина, покрытая колючим панцирем, с грозно воздетым серпом хвоста, возбуждающая скорее ужас, нежели аппетит.
Волин дернул приятеля за рукав.
— Слушай, это же сюр какой-то. Я вообще не понимаю…
— Сюр, — согласился Лобанов. — Ты еще не привык? Да и мало ты его раньше повидал? Сам же повторял: сюр бледнеет перед бытом.
— Не обессудь, но как-то не привыкается.
— Трудно первых десять лет.
— Блестящая острота! Ты меня очень утешил. И что же я должен делать?
— А ты будь самим собой, будто никакого сюра нет.
— У меня не получится.
— Получится. Вот освоимся маленько…
Разговаривать с ним, порой, было невозможно. Впрочем, Волин и сам понимал, что ничего другого им пока не остается.
Вдоль стола, по обе его стороны, сидели гости. Или хозяева. Или черт их знает, кто они были такие. Мужчины и женщины, молодые и старые, привлекательные и не очень. Рядом с седоватым красавцем без возраста и в смокинге бойко орудовал ножом и вилкой похожий на Кощея тип с бордовым пятном во всю щеку и, кажется, слегка горбатый. Кощей жадно поедал что-то мясное, губы его лоснились от жира, а кости скул, туго обтянутые кожей, ходили ходуном.
Алексею бросилась в глаза разномастность нарядов, от изысканных смокингов и вечерних, мало что скрывающих платьев до бесполой «джинсовки». Удивительно часто мелькала военная форма, в основном полевая, на манер давешнего спецназовца, любителя компьютерных игр.
На эстраде среди синтезаторов толклась кучка безликих субъектов, откуда истекала негромкая мелодия, одна из тех, что стало принято именовать «музыкой для богатых». К слову, Волину она нравилась, хоть «мерседеса» и долларового счета в банке он не заимел. А что? Хорошая, спокойная музыка. Надо же когда-нибудь отдохнуть от бесконечного бедлама.
На танцевальном «пятачке» переминались с ноги на ногу пары. Алексея вдруг неудержимо потянуло скорее усесться за этот бессовестно изобильный стол, рядом с томной брюнеткой в красном, или нет, лучше вон с той, пышненькой в кудряшках и с пудовыми серьгами в ушах. Да уж, декольте у дамы, нечего сказать.
— Толста, глупа и блондиниста… — Сергей умел перехватывать чужие взгляды.
— Не жлобствуй, — сердито отмахнулся Волин. — Лучше на себя погляди. Чучело огородное. Физиономия небритая…
— Смотрю в тебя, как в зеркало… — ехидно пропел Лобанов.
Алексей ощутил неловкость. После скитаний по буранной тайге видок они оба имели непрезентабельный. Не к случаю шевельнулось раздражение. Живут же люди. Такой стол!.. А тут бьешься, бьешься, но даже в собственной квартире чувствуешь себя как в осажденной крепости. Душевной подруги — и той нет… Верочка-Веруня из забегаловки, грошовая шлюшка. Тьфу!.. Заморочил себе голову всякими глупостями, потащился на идиотскую охоту, в результате чуть не замерз, угодил Бог весть куда, и вообще неизвестно, каких еще сюрпризов ждать. А все ты, милый друг Лобанов. Нашел панацею от всех бед: переться в лес за сто верст киселя хлебать.
Но и это по-человечески устроить не сумел. Был ты раздолбаем, таковым и остался.
И друзья у тебя под стать. Может, ты ошибся, и Егорыч твой как раз того лесника и укокошил. А если и не укокошил, все равно сволочь, раз не встретил. Пропойца!
А теперь Сергей Николаич иронизировать изволят. Женщина, видите ли, не по ним…
«Нас уже нет в живых». Надо же такое измыслить! Не хватало еще, чтобы вы, любезный, затащили человека в какое-то болото да сами умом-то и рехнулись. Когда вернемся — пожалуйста, сколько угодно. А сейчас даже думать не смейте!..
В глубине души Волин осознавал и собственную несправедливость к Лобанову, и что совершенно бессмысленно в нынешних обстоятельствах приплел Егорыча, оставшегося где-то в другой жизни. Но томительный страх и рожденная им злость требовали конкретного приложения.
Алексею пришли на помощь как нельзя более вовремя. Надежда Андреевна, та самая, что вместе со стариком встретила охотничков в прихожей, появилась рядом с топтавшимися не у дел приятелями, без лишних слов, отыскивая свободные места, легонько подтолкнула Волина к пустующему креслу, усадила чуть не насильно и тут же исчезла, увлекая за собой слегка упирающегося Лобанова.
В мягком плюшевом кресле, за белоснежной скатертью Алексей сперва почувствовал себя крайне неуютно, сидел, прижав локти и спрятав руки под стол. Но очень скоро он убедился, что до его бродяжьего обличья здесь никому нет дела. Встречали тут не по одежке, что-то другое свело вместе разномастную публику.
