Выстраивать линию защиты, чтобы хоть как-то смягчить приговор, абсолютно не на чем. Я уже сотню раз успел просмотреть видео. Последний шквал ударов обрушился на лицо Шона Кинга, когда тот уже был без сознания. Найти эксперта, который скажет, что именно эти удары повлекли за собой смерть, будет проще простого. Но эксперт и не понадобится. До разбирательства в суде лучше не доводить. Самым лучшим вариантом для моего клиента будет, если мне удастся договориться о переквалификации обвинения в менее тяжкое в обмен на признание вины. Мне хочется надеяться, что тогда Тадео получит десять лет, а не тридцать, но я и сам понимаю, что это пустые мечтания. Ни один прокурор в Америке не упустит возможности отправить знаменитого убийцу за решетку на максимальный срок.
Я заставляю себя подумать о Шоне Кинге, но мы с ним не были знакомы. Не сомневаюсь, что для его семьи это ужасная трагедия, но мои мысли вновь возвращаются к Тадео.
В шесть часов я принимаю душ, одеваюсь и еду в тюрьму. Мне нужно сообщить Тадео, что его прежней жизни пришел конец.
В понедельник мы с Тадео Запатой вновь предстаем перед судьей, но настроение в зале суда уже другое. Тадео предъявлено обвинение в убийстве, а Интернет сделал его знаменитым. Судя по всему, мало кто смог удержаться от искушения посмотреть, как он убивал Шона Кинга голыми руками.
Как и ожидалось, судья отказывает в освобождении под залог, и Тадео уводят. У меня состоялись две короткие встречи с прокурором, и, судя по всему, обвинение настроено очень решительно. За умышленное убийство при смягчающих обстоятельствах максимальный срок тридцать лет. При признании подсудимым вины обвинение согласно на двадцать лет. При нашей извращенной системе условно-досрочного освобождения он отсидит не меньше десяти. Все это мне еще предстоит растолковать своему клиенту. Он по-прежнему не признает своей вины: да, он сожалеет, что так произошло, не понимает, как это случилось, но по-прежнему считает, что хороший адвокат может потянуть за нужные ниточки и вытащить его.
Сегодня не самый хороший день, но и назвать его совсем уж бесполезным тоже нельзя. В просторном холле у зала суда меня дожидается толпа репортеров. Запрета на передачу СМИ информации по делу пока еще нет, так что я вправе говорить всякие банальные глупости, которые адвокаты произносят задолго до начала процесса. Мой клиент — хороший человек, на которого нашло затмение, когда у него отняли победу. Он совершенно раздавлен тем, что случилось. Он скорбит со слезами на глазах вместе с семьей Шона Кинга. Он отдал бы все, лишь бы вернуть назад эти несколько злосчастных секунд. Мы будем активно защищаться. Да, конечно, он надеется снова вернуться на ринг. Он помогал своей бедной матери прокормить семью и многочисленных родственников. И все в таком роде.
Благодаря лихорадочной работе конторы двух Гарри по составлению документов и эмоциональным напутствиям, которыми судья Сэмсон снабжал адвокатов Города всякий раз, когда они оказывались возле зала суда, гражданский иск продвигался в необычайно быстром темпе.
Мы участвуем в гонке, победить в которой не можем. Мне бы хотелось, чтобы гражданское дело Дага Ренфроу рассматривалось в переполненном зале суда до рассмотрения его уголовного дела. Проблема в том, что правило ускоренного судебного рассмотрения распространяется на уголовные дела, а не гражданские. В теории уголовное дело должно быть доведено до суда или решено иным образом в течение 120 дней после предъявления обвинения, хотя срок обычно переносится по просьбе адвоката защиты для необходимой подготовки к процессу. При рассмотрении гражданских дел такого правила нет, и они могут тянуться годами. В идеале мне бы хотелось сначала покончить с гражданским делом, добиться решения суда о громадной компенсации, что попало бы на первые полосы газет и наверняка оказало влияние на потенциальных присяжных в уголовном деле. Интерес прессы к погрому в доме Ренфроу не иссякает, и я предвкушаю возможность вынуть из копов всю душу на перекрестном допросе на благо всего Города.
Если же сначала состоится слушание уголовного дела и Дага Ренфроу осудят, то выиграть гражданское дело станет намного сложнее. Из-за приговора к его свидетельским показаниям будут относиться с сомнением.
Судья Сэмсон это понимает и пытается помочь. Менее чем через три месяца после провального рейда спецназа он вызывает всех восьмерых полицейских в суд для допроса и дачи показаний под присягой. Ни один судья, будь то федерального или другого уровня, не станет обременять себя такой процедурой даже в отношении одного свидетеля, считая это ниже своего достоинства. Но чтобы выразить настрой и показать полицейским и их адвокатам, что их позиция вызывает большие сомнения, судья Сэмсон распоряжается снять показания под присягой на своей территории, причем в присутствии секретаря и магистрата[6]. Это жестокий марафон, требующий от меня исключительного напряжения сил и полной самоотдачи. Я начинаю с лейтенанта Чипа Самеролла. Расспрашиваю командира группы спецназа о его опыте, подготовке и других случаях вторжения в жилища граждан. Я намеренно держусь с безучастным, понурым и скучающим видом. Это же просто формальная процедура, цель которой — зафиксировать данные под присягой показания. Используя карты, фотографии и видео, мы часами разбираем все нюансы дела Ренфроу.
На снятие показаний с восьми полицейских уходит шесть полных рабочих дней. Теперь все они официально оформлены, и полицейские не смогут изменить их при слушании как уголовного, так и гражданского дела.
В суде по семейным делам я оказываюсь, только если приходится отвечать за собственные прегрешения. Я бы не взялся за дело о разводе или усыновлении даже под дулом пистолета. Джудит же зарабатывает на жизнь, ведя баталии на грязном поприще разводов, и это ее стихия. Председательствует на сегодняшнем разбирательстве некий Стэнли Лиф, уставший от дел ветеран, потерявший интерес к происходящему уже много лет назад. Свои интересы Джудит представляет сама, как и я — свои. По этому случаю она притащила с собой Эйву, которая сидит в зале в качестве единственного зрителя, причем в такой короткой юбке, что непонятно, зачем она ее вообще надела. Я вижу, как судья Лиф посматривает на нее, явно наслаждаясь зрелищем.
Поскольку мы оба адвокаты и представляем сами себя, судья Лиф опускает формальности и позволяет нам просто изложить свои позиции, как будто мы находимся на арбитраже. Однако все наши высказывания официально фиксируются стенографисткой.
Джудит начинает первой и преподносит все так, будто я самый отвратительный на свете отец, поскольку взял сына на бои без правил. Ведь всего через четыре дня после этого Старчер впервые в жизни подрался в школе. Налицо неопровержимое доказательство того, что я превратил сына в монстра.
Судья Лиф хмурится, будто это просто ужасно. С самым трагическим видом, на который только способна, Джудит требует, чтобы меня лишили всех прав на общение с сыном, чтобы ребенок больше никогда не подвергался моему пагубному влиянию. Судья Лиф бросает на меня быстрый взгляд, в котором читается немой вопрос: «Она что, сумасшедшая?»
Но мы находимся здесь не ради справедливости, а ради шоу. Джудит — разъяренная мать, и она в очередной раз притащила меня в суд. Моим наказанием является не потеря прав на общение с сыном, а сам факт новых с ней разборок. Она заставит с собой считаться! Она будет защищать ребенка любой ценой!
Я излагаю свою версию событий, ничего не приукрашивая. Джудит достает экземпляр газеты с «ее сыном» на передней полосе. Какое унижение! Он мог получить серьезные травмы. Судья Лиф начинает дремать.
Она предъявляет эксперта — детского психолога. Доктор Салабар, разумеется женщина, сообщает суду, что разговаривала со Старчером на протяжении часа, расспрашивала о боях без правил и драке на школьной спортивной площадке и пришла к выводу, что бойня, свидетелем которой он стал, пока находился под моим присмотром, оказала на него пагубное воздействие и способствовала тому, что он тоже начал драться. Подобное заключение повергает судью Лифа в состояние, близкое к коматозному.
При перекрестном допросе я задаю ей вопрос:
— Вы замужем?
— Да.
— У вас есть сын или сыновья?
— Да, два сына.
— Вы когда-нибудь водили их на бокс, борьбу или бои без правил?
— Нет.
— Хоть один из ваших сыновей когда-нибудь дрался?
— Ну, полагаю, что да, хотя утверждать наверняка не могу.
Сам факт, что она уходит от ответа, говорит о многом. Судья Лиф качает головой.
— А между собой ваши мальчики когда-нибудь дрались?
— Я не помню.
— Не помните? А разве вы не любящая мать, которая уделяет детям все возможное внимание?
