— Тонны две с половиной, — ответил задумчиво Сергей. И тут, очевидно, зацепил мысли Гарина. — Ты что?! Сдурел совсем, что ли?!
— Тонны две с половиной, — повторил Виктор, не обращая на него никакого внимания, и повернулся к Геннадию. — Какая, приблизительно, масса нужна для прорыва поля?
— Несколько тонн, — ответил растерянно маг, не понимая к чему готовиться. — А что?
— Хорошо, — сказал Виктор, рывком включая заднюю передачу. — Очень хорошо.
Под звенящее гудение двигателя, туман впереди начал стремительно удаляться.
— Виктор, очнись, — сказал Сергей, нервно оглядываясь в заднее стекло. — Мы разобьемся вдребезги… Нас даже собрать не смогут… Одумайся…
— Э… Виктор, — начал было Геннадий, но машина резко остановилась, словно уткнувшись в преграду, и он замолк, стукнувшись о ствол водомета носом.
Максим покосился на Виктора.
Гарин напряженно смотрел вперед, в расчищаемое дворниками окошко на стекле.
Ровно, убаюкивая, урчал двигатель, а в свете фар расстилалась залитая водой дорога с уходящими в черноту стенами. Коридор, подумал Максим. Последний, только не белый…
— Значит, так, — произнес Виктор жестко. — Я принял решение. Сейчас мы попробуем прорвать поле. Джипом. Это опасно, и велика вероятность того, что попытка не удастся. Это последняя возможность. Я никого не заставляю. Кто не хочет рисковать, пусть сейчас же выйдет, наши из других групп его подберут. Решайте.
Дождь неистово колотил по крыше машины и только повизгивающие дворники скрашивали его однообразные удары.
— Мы все разобьемся, — произнес в повисшей тишине Сергей.
Максим решительно вытянул ремень безопасности и, с резким щелчком, загнал его в замок.
— Водометы лучше на пол, — произнес он, — а то, не дай бог, изуродуемся.
— Вы все спятили, — повторил Сергей.
— Ты выходишь или нет? — спросил Виктор, не оборачиваясь.
Вжиии…. Щелк!.. Два щелчка ременных замков прозвучали почти одновременно.
— Говорила мне мама, держись, сынок, подальше от кладбищ… — произнес Геннадий, потирая нос.
— И не вяжись с ненормальными, — пробурчал Сергей.
— Держитесь, — сказал Виктор. — Все… Крепче держитесь… А ты, Макс, лицо прикрой… Аэрбэги сработают — всю морду разобьешь…
Машина взревела, и кладбищенские ограды по сторонам начали набирать скорость. Через мгновение они слились в низкую, окружающую дорогу стену.
Свет фар выхватил стену тумана впереди. Ближе, ближе…
— Держись! — рявкнул Виктор.
Максим собрался.
Стена тумана надвинулась спереди, он сжался, непроизвольно стараясь уменьшиться до размеров молекулы. Удар, хруст, еще удар, что — то белое проскользнуло мимо, джип подпрыгнул и вдруг завалился на бок. Придавленный к стеклу Максим увидел проносящуюся внизу землю, его подбросило вверх, а водомет Гарина, твою мать, что ж он его не спрятал, гад, больно ударил его в поясницу.
Где-то вдалеке дико заорал Сергей, а джип внезапно словно рухнул вниз. Грохот, закладывающий уши. Обжигающая боль. И что-то белое, пузырящееся, с хлопком взвившееся прямо перед лицом.
1
В кабинете Петровского горел свет.
«Тоже домой не поехал, — подумал Тополев. — Волнуется».
Он осторожно постучал.
— Тарас Васильевич?
— Заходи, Антон.
Петровский сидел в любимом кресле, окутанный плотным облаком дыма. Перед ним на столе стояла початая бутылка коньяка, несколько стаканов и потрескивающая рация.
— Не могу уехать, — произнес Тополев, присаживаясь. — Как подумаю, что наши там… Что у них слышно?
Петровский молча налил коньяка в чистый стакан и подвинул его Тополеву.
— Защитное поле, — ответил Петровский. — Я распорядился, за Вепрем уже поехали. Нужен очень сильный маг.
— Начинается… — пробормотал Антон. — Господи… Может, зря мы все это затеяли?…
— Теперь уже поздно, — сказал Тарас и, не чокаясь, залпом выпил. — Теперь мы можем только наблюдать, Антон. Машина запущена и я, если честно, очень рад, что там есть Гарин. Он выберется… И наших вытащит, я уверен.
— Да, он может, — кивнул Тополев и пригубил из своего стакана. — А Тензор… Что нам с ним потом делать?
— Меня сейчас волнуют две вещи, Антон, — произнес Петровский. — Немченко и воскрешаемая девушка.
— Немченко?
— Старшим его людей на операции выступает вовсе не он, — объяснил Тарас. — Какой-то Костя. Для человека, исступленно ищущего свою дочь, это более чем странно. Ведь мы же гарантировали ему присутствие Тензора.
— Может, еще от болезни не отошел? — предположил Тополев. — Все-таки его здорово покромсали.
— Он сбежал из больницы, — задумчиво произнес Петровский. — Его люди где-то столкнулись с ожившим мертвецом. Ясно, что не там, где он мне сказал. Но где?
— Разве нам теперь не все равно? Все наши силы сосредоточены на кладбище.
— Конечно, нет, Антон. Мне кажется, что Немченко каким-то образом вычислил убежище Тензора, но нам ничего не сообщает. Хочет сам его взять. Боюсь, великого стратега поджидает неприятный сюрприз.
— Вы имеете в виду оживленных? Этих, с захоронения?
— Конечно, — кивнул Петровский. — Если Тензор будет на кладбище, то на охрану своего укрытия он поставит лучших сторожевых псов. А там есть из кого выбирать.
— Ханины, Роберт, кто там еще был?
Петровский толкнул ему по столу распечатку. Фамилии, клички, имена в столбик с краткими пояснениями.
Антон поднял лист.
— Мама родная! — произнес он, быстро пробежав самое начало. — Свирель, Череп, Муха Цокотуха…
— Вот именно, — кивнул Петровский, окутываясь дымом. — А что сталось с ними теперь — одному Господу известно. Помнишь, Леву Хирурга? Мы эту мразь полгода искали. Скольких он расчленил, помнишь?
— Больше трех десятков, — произнес Антон.
— А теперь он гуляет где-то на свободе. Тензор подарил ему вторую жизнь.
— Секундочку, Тарас Васильевич… Демиург, — ткнул пальцем в список Тополев. — Неужели тот самый?
— Ага, — горько кивнул Петровский. — Именно.
— Это же…!
— Меня только одно в этом радует, — перебил его Тарас. — Тензор пока только людей поднимать научился. У нас ведь еще одно местечко есть. Вот если бы Петя Авалкин туда добрался…
— Да-а…, — протянул Тополев. — Но, согласитесь, это проблемы Немченко.
— Не факт, — покачал головой Петровский. — Вполне возможно, что Тензор кого-нибудь из них с собой на кладбище притащит.
— Это плохо.
— Это очень плохо! — хлопнул по столу Тарас. — А я сижу здесь и ничего не могу сделать!
— Вы еще что-то о воскрешаемой девушке говорили? — после паузы напомнил Антон. — Почему она вас беспокоит?
Петровский потер пальцы рук.
— Я боюсь, что Виктор не сможет ее остановить, понимаешь? Что не сможет… Как бы это сказать?…
— Не сможет ее отправить обратно, если она станет не человеком?
Петровский затянулся, потрескивая табаком в трубке.
— Вот именно, — кивнул он. — Тензор отнюдь не дурак, Антон. Он выискивает самые слабые места, даже те, о которых мы толком сами не подозреваем. И использует их. Думаешь, он просто так взялся за оживление этой Наташи? Нет, Антон. Мне кажется, все гораздо сложнее. Он просчитал нас в очередной раз. Он знал, что операцией будет руководить Виктор. И, поэтому, только поэтому, объектом оживления стал не чей-то любимый пес соседа по подъезду, а утраченная кем-то обожаемая любовь.
Тополев сделал глоток, поморщившись. Он не любил коньяк.
— Ничего не понимаю, — признался он. — Вы хотите сказать, что слабое место Гарина — это женщины?
— Да нет же, — с досадой ответил Тарас. — Не то. Просто… параллели, понимаешь? У Виктора была любовь. Настоящая, как в кино. Давно, несколько лет назад, он даже, помнится, как-то фотографию матери моей присылал. Сам Виктор и девушка его… Элеонора… Милая такая, тонюсенькая, как березка. Виктор грозился жениться и наделать кучу детей. Н-да… А потом… Потом что-то случилось… Он ничего не рассказывает толком, ты же его знаешь. Только, как-то поддали мы с ним крепко и проговорился он. Погибла его девушка. Убили ее прямо на его глазах… И похоронена она там же, в Калининграде…
— Так он недавно в Калининград мотался, — вспомнил вдруг Тополев. — Я ему еще командировку оформлял…
— Он каждый год туда ездит, — кивнул Тарас. — В годовщину смерти. Он виновным себя считает. Понимаешь теперь?
— Вы думаете, что Тензор постарается превратить свою Галатею в оружие возмездия, а Виктор не сумеет ее остановить?
— Я этого боюсь, Антон. Сижу здесь, черт, и боюсь! Надо было мне возглавлять операцию. Я бы сумел. Ведь каждый Пигмалион отвечает за свое создание, — вздохнул Петровский. — И каждый стремиться вложить в него частичку души…
