В общем, я отправился в экспедицию с геологами бодрый и исполненный веры. Не требовалось никаких поварских книг: достаточно было уметь открывать консервы, готовить „pankeuques“ – разновидность лепешек – и не забыть хлеб. Этому не трудно научиться – быстро и хорошо.
Моего нового приятеля, начальника геологической партии, звали Крише. Он служил в компании «Калифорния эксплорейшн» и был откомандирован в компанию «Ричмонд». В геологии он знал почти все, а по части нефти – абсолютно все. Что до остального, то он имел представление о прошедшей войне, поскольку сам в ней участвовал, но не был вполне уверен, жил ли Александр Македонский до Наполеона или после. Да ему, собственно, было наплевать. Чтобы жить хорошо, иметь замечательную жену и детей, поставлять своей компании геолого-разведочные данные, необязательно знать мировую историю. Однако я подозревал, что он знал гораздо больше, чем говорил, и я научился не очень-то доверять юмору полуангличан, столь отличному от ардешского. Но мы с ним ладили.
Экспедиция такого рода длилась от двадцати до двадцати пяти дней. По возвращении участникам полагался недельный отпуск. В ее состав входили: начальник, два геолога и от двенадцати до восемнадцати носильщиков, или помощников, от которых не требовалось ничего, кроме силы, выносливости и дисциплины. У них были свои палатки и свой повар. Я же был прикреплен только к трем геологам. В общем, народ подобрался неглупый, был даже активист левой партии Д. Д. («Демократического действия»), который следил, чтобы не нарушались профсоюзные законы. Его звали Карлос. Среди участников похода царило полное взаимопонимание. Мне также было поручено вести учет сверхурочной работы. Рабочие сами подавали мне сведения, и, надо сказать, очень точные.
От первой экспедиции я был просто в восторге. Сбор геологических данных по нефтяным месторождениям оказался весьма любопытным занятием. Мы должны были подняться как можно выше по рекам в горы, вплоть до тех мест, откуда они берут свое начало, пробивая себе русло в скалах. Пока местность позволяла, мы ехали на грузовике, затем пересаживались на джипы. Там, где дорога обрывалась, мы пересаживались в лодки и поднимались еще выше. Если не хватало глубины, высаживались из лодок и тащили их волоком. Все дальше и выше, как можно ближе к истоку. Часть снаряжения несли носильщики из расчета сорок пять килограммов на человека. Геологи и повара передвигались налегке.
Зачем нужно было забираться так высоко в горы? Дело в том, что, следуя руслом реки, ты, как по учебнику, можешь проследить последовательность залегания геологических пластов. Затем собираются образцы породы. Их скалывают молотками с береговых обнажений и сбросов. Место отбора образцов заносится в журнал. Каждый образец маркируется и укладывается в отдельный мешочек. Геологи отмечают направление залегания различных пластов относительно равнинной местности. Таким образом, по этим сотням и сотням образцов, взятых в различных точках, строится геологическая карта залегания пластов, которые имеют соответствующее продолжение и должны быть найдены на равнинах местности с глубиной залегания от сотни метров до двух километров. На основании собранных данных и расчетов приступают к бурению пробной скважины, где-нибудь в ста километрах от поискового района. Там никто не ходил, но геологи заранее знают, что на такой-то глубине залегает нефтеносный слой. Об этой науке можно говорить до бесконечности. Я пришел от нее в полный восторг.
Все было бы хорошо, если бы не мотилоны. Их стрелы часто убивали или ранили участников экспедиции. Поэтому вербовать людей было очень трудно, и нефтяным компаниям эти походы влетали в копеечку.
Я побывал в нескольких экспедициях и провел много замечательных дней.
Один из геологов был голландцем. Его звали Лапп. Он очень любил крокодильи яйца. Прекрасное блюдо, если их высушить на солнце. Так вот, однажды Лапп отправился на сбор яиц. Найти их совсем не трудно, если пойти по следу самки каймана. Она вылезает из реки и ползет к сухому месту, где откладывает яйца. И там, где она пройдется своим брюхом, остается широкий след. Самка часами лежит на гнезде, согревая будущее потомство. Воспользовавшись ее отсутствием, Лапп вырыл яйца и спокойно возвращался назад. Едва он вышел на поляну, где мы расположились лагерем, как за ним следом из леса, словно метеор, выскочила самка каймана. Она преследовала вора в стремлении его наказать. Трехметровая рептилия пыхтела на ходу, издавая хрипы, как будто у нее болело горло. Лапп бросился наутек и забежал за толстое дерево, а я чуть не умер от смеха, видя, как этот негодяй в шортах скачет вокруг него и орет во всю глотку, взывая о помощи. Крише и другие кинулись на выручку: два выстрела разрывными пулями из карабина прикончили каймана. Бедняга Лапп, бледный как полотно, с перепугу шлепнулся на задницу. Всех возмутило мое поведение. Пришлось оправдываться, что я все равно ничего не смог бы сделать, так как хожу без ружья, чтобы оно мне не мешало.
Вечером в палатке во время ужина, который я приготовил из консервов, Крише сказал:
– Ты не очень-то молод, так ведь? Года тридцать четыре?
– Побольше. А что?
– Вот-вот, а живешь и ведешь себя так, будто тебе двадцать.
– Знаешь, а мне чуть больше: двадцать шесть.
– Неправда.
– Правда, и я объясню почему. Тринадцать лет я провел взаперти. Вот эти-то тринадцать лет мне и надо прожить так, как я их не прожил. Таким образом, от тридцати девяти отнять тринадцать получится двадцать шесть.
– Не понял.
– Не имеет значения.
И все-таки это была правда: у меня душа двадцатилетнего парня. Какие тут могут быть вопросы – я должен восполнить украденные у меня тринадцать лет, и точка. Надо прожигать жизнь, ни о чем не заботясь, как это свойственно молодым в двадцать лет, когда сердце поет от радости жизни.
Однажды на рассвете всех разбудил истошный крик: две стрелы поразили повара, готовившего для носильщиков, в бок и в ягодицу, когда он зажигал фонарь, собираясь приготовить кофе. Нужно было немедленно отправить его в Маракайбо. Мы соорудили что-то наподобие носилок, и четверо парней снесли повара в лодку. На лодке доставили его до джипа, на джипе доехали до грузовика, а грузовик доставил беднягу в Маракайбо.
Дни проходили в тяжелой, напряженной атмосфере. В джунглях чувствовалось присутствие индейцев, хотя мы их не видели и не слышали. Чем дальше мы продвигались вперед, тем сильнее становилась наша уверенность в том, что мы идем по территории, где индейцы охотятся. И действительно, дичи вокруг было полно, а поскольку все мы были с ружьями, то время от времени кто-нибудь не сдерживался да и подстреливал птицу или зверька, похожего на зайца. Все шли насупленные и мрачные, никто не пел, а когда вдруг раздавался выстрел, совсем по-дурацки начинали говорить шепотом, словно боялись, что их могут услышать. Постепенно всеми завладел страх. Люди начали высказываться: надо прервать экспедицию и вернуться в Маракайбо, пока не поздно. Начальник партии Крише не согласился и потребовал продолжать восхождение. Представитель профсоюза Карлос, хоть и был храбрым парнем, тоже был взволнован. Он отозвал меня в сторону:
– Энрике, возвращаемся?
– Почему, Карлос?
– Индейцы.
– Совершенно верно, но они могут на нас напасть и на обратном пути точно так же, как по дороге туда.
– Это еще как сказать, француз. Вероятно, мы очень близко подошли к их деревне. Посмотри на этот камень: видишь, на нем дробили зерно?
– Похоже, ты прав, Карлос. Пойдем поговорим с Крише.
Нашего янки не так-то легко было напугать – еще бы, он участвовал в высадке войск в Нормандии. К тому же он был влюблен в свою профессию. Крише собрал людей и объяснил, что мы находимся в богатейшем с точки зрения геологической информации районе и что надо идти дальше. Он разнервничался, разозлился и под конец, не сдержавшись, бросил фразу, которую ему не стоило произносить:
– Если боитесь, можете уходить! А я остаюсь.
Люди ушли. С Крише остались только Карлос и Лапп. Остался и я, но с одним условием: прежде чем идти дальше, мы зароем в землю все наше снаряжение. Я не хотел тащить груз. Дело в том, что в одной из неудачных попыток бежать из тюрьмы в Барранкилье я сломал себе обе ноги. С тех пор я не мог долго ходить с грузом и быстро уставал. За отобранные образцы теперь отвечал Карлос.
В течение пяти дней мы так и оставались вчетвером: Крише, Лапп, Карлос и я. Ничего особенного за это время не произошло, но, скажу откровенно, мне редко случалось попадать в такую напряженную, тяжелую атмосферу, когда чувствуешь, что за тобой круглосуточно наблюдают десятки, сотни пар невидимых глаз, пойди сосчитай, сколько их там. Мы решили уходить после того, как Крише, настроившись облегчиться у речки, вдруг увидел, как дрогнул камыш и пара рук стала медленно его раздвигать. Крише вынужден был прерваться в самый интересный момент. В свойственной ему манере он спокойно повернулся к камышам спиной и пошел обратно в лагерь как ни в чем не бывало.
