— Разумеется. — Бородянский встал, прошел к столу, достал пакет и вернулся обратно. Марина протянула руку, но Бородянский не торопился разжимать пальцы.
— Помнится, мне причитается шампанское…
— Я надеюсь, вы не считаете меня дешевой шлюхой? — возмутилась Марина. — Наш проект еще не закончен.
"Ничего себе дешевой", — с неудовольствием подумал Бородянский. — "Пятьдесят тысяч зараз… Да за такие деньги кто угодно хоть к горилле в постель прыгнет".
— Хорошо. Какие новости в "Крюке"?
— Все идет по плану. Цеха построены почти все, многие, кстати, ангарным методом, чтобы потом было легко разобрать. Оборудование завезено. Думаю, к утилизации можно будет приступать недели через две.
— Хорошо. — Повторил Бородянский. Значит, рассуждал он, я затащу ее в постель через 2 недели. "Можно потерпеть. А отвертеться захочет — не получит остальных денег".
Марина в этот момент как раз оценивала на ощупь толщину конверта.
— Вам не кажется, что он слишком тонок?
— Полста штук. Как в прошлый раз.
— Через ваш трест пробежало уже около 3 миллионов долларов господина Жальгириса. То есть около полутора миллионов осело у вас, я правильно говорю? — Марина делала вид, что ей ничего не известно о дополнительной переделке сметы, осуществленной Бородянским. Об этом знал, естественно, Чеботарев, но Марина делала вид, что он перед ней не отчитывается. — Следовательно, я должна была получить 750 тысяч, а пока получила лишь 300 тысяч…
— Не беспокойся за свои деньги, Марина. Они у меня сохранятся надежней, чем в банке.
— Дело не в беспокойстве. Мне нужны мои деньги, и именно сейчас, потому что я планирую сама вложить их в акции якобы существующего завода.
— Для того, чтобы появились акции, завод надо приватизировать.
— А чем, по вашему, сейчас занимается Чеботарев? Вы меня поражаете, Лев Семенович. Неужели вы не разбираетесь в собственных подчиненных, пусть даже бывших? Неужели вы думаете, что Чеботарев со спокойной душой смирится с тем, что мы облапошили его со сметой? Да он уже сейчас исподволь готовит завод к приватизации!
— Пусть себе готовит, для приватизации нужно мое согласие. А я его давать не собираюсь.
— Святая наивность… Мои компаньоны планируют оценить завод примерно в 10 миллионов долларов, если не больше. Иначе зачем, по вашему, там строятся все новые и новые цеха? А оборот "Золотого Крюка" уже сейчас составляет около 4 миллионов долларов, и еженедельно растет. Распоряжаясь такими суммами, они найдут способ протащить через Комитет по имуществу все бумаги, даже если на них не будет вашей подписи. Им и Тщедушный поможет, он деньги тоже любит.
— Деньги все любят, — настороженно произнес Бородянский. Он понимал, что в словах Марины есть логика. Потом его трест, конечно, может обратиться в суд, но это будет все равно, что пытаться догнать улетающий самолет на самокате. Поэтому он стал внимательнее слушать своего новообретенного шпиона.
— Я могу ошибаться, но кажется, у Чеботарева уже есть на примете какой-то клиент, — продолжала Марина, — работа по приватизации в последнее время форсировалась, да и сам он пару раз выезжал на какие-то переговоры, причем без меня. Раньше он так никогда не делал. Все-таки я старший юрист их компании.
— Может быть, он догадывается о нашей связи?
— Не знаю, но скорее, просто перестраховывается. Может быть, не хочет посвящать в это дело Витаса.
— Я могу заблокировать процесс в Комитете по имуществу, у меня там есть друзья и связи, — уже с меньшей долей уверенности произнес Бородянский. Марина только рукой махнула.
— Покажите мне, где водятся друзья, которые не отрекутся от вас за взятку в пару сотен тысяч долларов — я с удовольствием тоже прикуплю парочку.
— Почему они решили оценить завод именно в 10 миллионов?
— Это приблизительная цифра. Разумеется, для Комитета имущества будет названа другая — миллиона в 3–4. Они могут оценить завод весьма приблизительно, потому что многих бумаг по основным фондам не осталось даже у Тщедушного. А до архивов вашего треста они добраться не могут. Пока…
— Что значит "пока"? Они что, ищут ходы?
— Я же говорю, вы недооцениваете Чеботарева. У него здесь остались приятели, бывшие сослуживцы. Думаете, никто из не хочет подзаработать? Вот, например, Галушкин, — вспомнила Марина имя начальника отдела, на которого Чеботарев до сих пор точил зуб за отсутствие приглашения на день рождения. — Он, кстати, и в "Золотой Крюк" деньги вложил, и не только он. Так что поверьте, скоро у них будут все цифры.
— Галушкин? Ах сволочь! Да все они сволочи! — разволновался Бородянский. — Мало с меня имеют, что ли? Мне в руки смотрят, эти же руки и обкрадывают… А Чеботарева я и в самом деле недооценил, тут ты права. Думал, что он мелкий подхалим и тряпка, а он, оказывается, со мной в кошки-мышки играть вздумал? Я из него отбивную сделаю, если захочу.
— Меня ваши разборки мало интересуют, — призналась Марина. — И весь этот разговор начала, чтобы объяснить, почему все-таки я хотела бы получить именно сейчас. Я собираюсь вложить их в акции завода, и немало на этом выиграть. Если вы верите в торжество закона, то не смею настаивать, но я то почему должна прогорать?
— Никто не собирается прогорать, разве что ваш разлюбезный Чеботарев. Вот жизнь! Я его из грязи вытащил, а он теперь меня в ней измазать хочет! Ничего… Ты говоришь, у него уже есть кто-то на примете?
— Мне так кажется.
— Выведешь его на меня, — скорее приказал, чем попросил Бородянский.
— Каким образом? Я же говорю, Чеботарев секретничает…
— Придумай что-нибудь. Если понадобиться, я сам отдам завод на приватизацию. И сам же его потом продам. 10 миллионов!
— А что насчет моих денег?
— Так получишь долю в заводе, не волнуйся! Ты же понимаешь, у меня тоже будут определенные издержки!
— Имейте в виду, крошки с барского стола меня не устроят, — предупредила Марина. Она хотела, чтобы Лев Семенович сам стал добиваться от нее помощи в новой афере. Особо трудиться для этого уже было не нужно, Бородянский завелся от одной только цифры, которая могла упасть ему в руки. тем более — в обход Чеботарева, которого он теперь считал почти что своим кровным врагом. Благо, и дочь о том же напоминало разве что не ежедневно. Она наблюдала, как он ходил по кабинету, в действительности напоминая льва, мечущегося по клетке и выжидающего момента, когда можно будет разорвать неосторожно приблизившегося глупого туриста.
— Какие крошки, останешься довольна, — пообещал Бородянский. — Но клиента ты у него из под носа уведи, уж сделай милость. Знаешь, совладельцами предприятий тоже просто так никто не становится, нужно ведь и потрудиться немного. — Зайдя за кресло, в котором сидела девушка, он опустил свои руки на ее плечи.
— Я попробую, — пообещала Марина, понимая, что пора уходить, пока начальник треста не перевозбудился от близости красивой женщины и больших денег окончательно. — Как раз сегодня он, кажется, вновь собирался на встречу. Попробую навязаться с ним.
— Так иди быстрее! — потребовал Бородянский, который, напомним, никогда не ставил развлечения превыше дела. И они расстались.
В "Золотом Крюке" и в самом деле балансовую стоимость завода оценить могли лишь весьма приблизительно — даже Тщедушный не понял, что именно и в каком количестве было разворовано за минувшие годы. Витек ненавязчиво поинтересовался валом асфальтоукладчика, который, якобы, обнаружил на заводской территории.
— Понятия не имею, откуда он там взялся, — честно признал Тщедушный. — Может, дети играли, приперли откуда-то?
Так что требовать от директора завода точных цифр было бесперспективно. Но тот факт, что многие сотрудники треста и в самом деле приобретали аккредитивы из АО, был истинным, тут Марина душой не кривила. Видя, что их шеф дал добро на какие-то работы, зная, что трест начал весьма активно финансироваться из-за рубежа и помня, что Бородянский никогда не подписывался под сомнительные проекты, они, по старой привычке, следовали в его фарватере. Вернее, думали, что следуют, потому что некоторые даже полагали, что и за самим "Золотым Крюком" стоит все тот же начальник их треста.
Деньги от этой категории вкладчиков Чеботарев принимал с особым удовольствием. Как раз им он ничего потом возвращать не собирался. Пашка получил указание звонить ему на сотовый телефон при появлении любого человека из заранее составленного им списка, где бы Чеботарев в тот момент не находился.
— Галушкин пожаловал, принес пятнадцать тысяч, — докладывал вполголоса юноша, запираясь в своей комнате, чтобы слова не доносились до приемной, где дожидался вкладчик. — Брать?
— А, тот, который на день рождения не позвал, — припоминал Сергей Степанович, и сердце его ликовало. — Думаю, такой грех на пятнадцать тысяч все же не тянет. Возьми пять.
