— Даже миллиардер может стать банкротом. Утром я пыталась писать. Я обнаружила аналитическую записку Группы Ваксберг, которую никогда не должна была видеть. Опасно допускать журналистов к таким материалам. Это было письмо Саши финансовому директору — инструкция, как повысить рыночную оценку компании, как будто все его казино работают. Но на самом деле он — банкрот.
— Как же он тогда финансировал аукцион роскоши?
— Есть только один путь. Деньгами, которые он получил, он оплатил затраты на аукцион. Он снимал сливки несколько последних месяцев.
— Что ты собираешься делать?
— Ничего. В будущем никто не даст детскому фонду ни копейки. Теперь они найдут причину не делать этого.
— Чем я могу помочь?
— О, да. Ты можешь открыть консультацию для десятилетних девочек — как натягивать презерватив на половой член взрослого мужика. …И все помашут рукой дяде Аркаше, потому что он сваливает, — громко добавила Анна.
* * *
Сначала Аркадий просто хотел забыть о насмешках Анны. Потом стал бесцельно колесить по Москве, потому что некуда было ехать.
Кроме дачи.
Дача перешла к нему от отца и находилась в двух часах езды от города. Это был ветхий домик с участком, поросшим сиренью и ежевикой. Возле ручей, а через сосновый перелесок можно было напрямую пройти к озерку не больше пруда. Пожилой сосед время от времени заглядывал, чтобы проверить дом — не пробрались ли воры, не протекает ли водопровод. Борису сейчас должно быть почти девяносто. Всякий раз, когда он видел, что Аркадий приехал, он возникал в дверях — как крот — в длинном шарфе. Он приносил поднос с закусками, хлебом и графином самогона. Зачем? Аркадий и сам всегда предлагал зайти и опрокинуть стаканчик. С горящими глазами Борис наливал стакан до самого края — того и гляди перельется.
— Какой маленький стаканчик! — говорил он всякий раз. Потом они шли к церкви и навещали могилу его жены. Кладбище представляло собой лабиринт из белых крестов и черных ограждений из железа, некоторые располагались так близко друг к другу, что к могилам невозможно было пройти.
Борис ставил в банку на могиле анютины глазки или вешал на крест венок ромашек. Летом он менял цветы каждый день. У могилы была скамейка, где можно было молча сидеть. Зимой все повторялось без цветов. Аркадию церемония напоминала подледный лов наедине с Богом. Наступали мгновения, когда он чувствовал себя неотделимым от этого мира: его дыхание превращалось в облако, а березы, как балерины, стояли напротив друг друга и кланялись.
Вместо дачи он свернул на Кольцевую дорогу и отправился в отстойник, куда эвакуировали машины. В отличие от кладбища, там не было никаких березок, только — фонари и система, организованная так, чтобы создать максимальные неудобства любому, кто хотел вызволить свой эвакуированный автомобиль. Через окно фургона хозяин стоянки договаривался о мелких взятках, а владельцы молча мокли под дождем. Машины, задержанные в качестве доказательств в уголовных делах, стояли в особой зоне — за них нельзя было получить никакого выкупа.
Охранники узнали Аркадия и махнули ему, разрешая проехать.
— Помните, договаривались, что бы вы ни нашли, немедленно сообщаете мне.
— Так точно. Машина вся ваша, — отрапортовал охранник и засеменил назад, к своему посту. «Мерседес» Саши Ваксберга, казалось, извлекли из трясины, да и выглядел он как старый боевой конь. Аркадий насчитал пять отверстий в правом заднем крыле и в двери. «Мерседес» — самой последней модели. Так что, скорее всего, не долго ему здесь осталось скучать, если Ваксберг не затребует назад. Миллиардер может позволить себе купить новый «Мерс»: это так — обыкновенный расходный материал. Использовали один раз и выбросили.
В салоне автомобиля ничего интересного не было. Аркадий проверил бардачок, карманы на дверцах и на спинках сидений, заглянул под коврики.
Открыл багажник. На стенке, куда крепится запасное колесо он, наконец, нашел небольшую «награду»: билет, напечатанный на дешевой бумаге, билет почти распадался в руке. Он был оторван по диагонали, на оставшемся клочке написано: Центральный Моск… — билет …15 — 100 ру… — Куда билет? В кино? На концерт? В цирк? Он принадлежал Тупому или Ваксбергу, или его мертвому водителю, или телохранителю? Или, может быть, человеку, который последним менял колесо? Аркадий понятия не имел. Просто издевка какая-то — даже хуже, чем ничего не найти. Надо же, до чего он дошел — мокрая бумажка…
Дождь полил с новой силой. Аркадий сел в машину, махнул рукой и выехал через ворота. Охранник махнул в ответ — довольный, что его не стали выуживать из-под навеса.
Дождь умывал улицы. Вода прибывала, фуры перекрывали дороги, машины выстраивались в разноцветные полоски, росли пробки, словно хвост петуха. В разгар ливня «дворники» зависли на середине ветрового стекла. Зажим, которым на «дворник» крепилась резина, сломался. Аркадий свернул на обочину… Что дальше? Аркадий задумался. Снег? Туман? Снег и туман? Он винил только себя. Виктор вспомнил про «Мерседес», и Аркадию пришлось поехать отсмотреть его.
Ливень поутих, пробки рассосались. Расплывающийся из промзоны свет маячил на несколько километров впереди. Аркадий молча сидел, приоткрыв дверь «Лады». Зажим «дворника» был погнут. Его надо было отогнуть назад, не снимая. Он помнил времена, когда дождь вызывал на дороге всеобщую суматоху — машины останавливались, чтобы поправить драгоценные «дворники» на ветровом стекле. Тогда у каждого водителя был с собой целый набор инструментов.
Аркадию нужны были плоскогубцы — выпрямить «ножки» держателя, а их и не было. Он понимал, что не стоило садиться за руль «Лады» Виктора, пока ее полностью не отремонтируют. Теми же плоскогубцами и надувной лодкой, чтобы не протекала. Да, такое авто делает жизнь настоящим приключением.
…Краем глаза Аркадий отметил свет от высоко расположенных фар приближающегося авто, двигавшегося почти по обочине дороги. Он вышел из машины, заслонил глаза от ярких лучей. Успел подумать — чья-то шутка, как понял, что стоит прямо в центре лучей. Он только и успел, что заслониться от света… Авто повернет в следующую секунду…
Аркадий нырнул в «Ладу». Дверь «Лады» со скрежетом пролетела вперед. Когда Аркадий пришел в себя, машина почти исчезла в темноте.
— Ты когда-нибудь ехал под дождем без двери? — спросил Аркадий.
Виктор не ответил, он в недоумении ходил вокруг своей машины. Она стояла на улице под утренним солнцем перед отделением милиции на Патриарших — фактически в зоне «не для „Лад“».
— Нам повезло, шарниры сразу отлетели. Рабочий в мастерской никогда не видел, чтобы срезали так… аккуратно, — рассказывал Аркадий.
— Это не моя дверь. Что это — привязана проволокой? — сказал Виктор.
— Ну, еще немного надо доделать. Главное, что открывается. И закрывается. В мастерской пытались подобрать краску.
— Черная дверь к белому автомобилю! Почему бы тебе в следующий раз не сигануть со скалы?
— Я стоял на обочине. Кто-то попытался на меня наехать.
Аркадий сдерживал искушение напомнить Виктору, что его машину уже однажды отправили вниз со скалы.
— Вот что я нашел. — Он открыл конверт и вытряхнул половину билета, найденного в багажнике «Мерседеса» Ваксберга.
Виктор уставился на мятую бумажку:
— Ты это нашел — что это?
— Какой-то билет.
— Билет?
Аркадий пытался пошутить, но шутка не произвела впечатления на Виктора.
— Бумага — как тряпка.
Бросив на Аркадия острый взгляд, Виктор провел его в приемную отделения.
— Ты же знаешь, в это время по шоссе гоняет всякая шпана. Просто кто-то вышел из-под контроля. Номера запомнил?
— Нет.
— Гаишникам сообщил?
— Нет.
— Ты стрелял в них, по крайней мере?
Виктор включил ноутбук и загрузил базу архивных дел — тысячи. В каждом — рапорт следователя, показания, судебные фотографии и отчеты о вскрытии трупов женщин, которые умерли по неестественным причинам в Москве за последние пять лет, в том числе все нераскрытые случаи. Аркадий внимательно изучал данные, он сразу исключил обычную бытовуху, но и после этого остался довольно большой список — только за последний год более двенадцати тысяч москвичек умерли при странных обстоятельствах.
Он думал и неуклюже чертил в блокноте балетные позиции.
— А я и не знал, что ты такой знаток балета, — заметил Виктор.
— Похоже, Вера должна была стать жертвой № 4.
— …Или ее ноги и руки случайно оказались в таком положении, которое ты и только ты считаешь балетной позицией. Единственное, что отметил бы любой нормальный человек, — ее голые ляжки. — Виктор следил за полетом мухи — она облетела комнату, побродила по пластмассовым ложкам и картонным коробкам из-под еды на вынос. — И, знаешь, это все имело хоть какой-нибудь смысл, если бы что-то дало Вере. Ее дело закрыто. Нет тела — нет преступления, а значит — не будет и приговора.
