Касьянин осторожно посмотрел на настенные часы, и Марина тут же перехватила его взгляд.
— Не страдай, не страдай! — бросила она, проносясь мимо, и Касьянин понял, что жена знает о его состоянии. — Скоро, совсем скоро уедем, дорогой!
— Это хорошо, — сказал Касьянин. Марина резко остановилась, обернулась к мужу, некоторое время смотрела на него с насмешливым изумлением, но, видимо, решив, что сегодня ей не удастся пробить касьянинскую невозмутимость, помчалась дальше.
А Касьянин, передохнув после своих бензиновых забот, снова пошел на балкон, разыскал за шкафом доску, гвозди, молоток и заколотил дыру, оставшуюся после евладовского выстрела в дверной глазок. Гвозди ему попались великоватые, они проходили не только сквозь доску, но и сквозь дверь, вылезая наружу какими-то злобными шипами. Касьянин вышел на площадку и загнул гвозди, стараясь, чтобы они утонули в клеенчатой обивке двери.
Осмотрев свою работу, он остался ею доволен и, вернувшись в комнату, опустился в кресло.
— Надеюсь, ты проводишь нас? — спросила Марина.
— Да.
— Слава богу! Хоть какая-то помощь.
— А не пойти ли тебе высморкаться? — спросил Касьянин негромко, с явной заботливостью в голосе.
Марина замерла на какое-то время, вскинула брови, но, увидев, что Касьянин и не думает поворачиваться к ней и потому не увидит ее гневного удивления, промолчала.
Это у Касьянина было — он мог невозмутимо переносить любые выпады, намеки, подковырки, а потом вдруг, неожиданно даже для самого себя, произносил нечто настолько грубое и бесцеремонное, что дальнейший разговор терял смысл. Марина знала об этой его особенности и понимала, что в таких случаях лучше остановиться. Но просто проглотить ска-занное не смогла.
— Высморкаться после разговора с тобой? — спросила она. — С удовольствием.
И действительно, пройдя в ванную, шумно высморкалась.
— О господи, — прошептал Касьянин. — Когда же наконец наступит это утро...
Утром, когда Касьянины уже собрались выходить и присели перед дорогой на уложенные Мариной сумки, в прихожей раздался звонок. Его никто не ожидал, и все невольно вздрогнули. Марина посмотрела на Касьянина, Степан — на мать, а Касьянин медленно поднялся и прошел к двери. Постоял, прислушиваясь к звукам на площадке, но, ничего не услышав, спросил, вжавшись в простенок с вешалкой:.
— Кто там?
— Анфилогов, — прозвучал голос бодрый, даже какой-то вызывающе веселый.
Касьянин узнал следователя, но открыл дверь не сразу. Поколебавшись, оглянулся на Марину, которая стояла в комнате, прижав к себе Степана.
— Открывайте, Илья Николасвич! На этот раз вам ничто не угрожает!
— Ну что ж, — вздохнул Касьянин. — Если не угрожает, придется открыть.
И он распахнул дверь.
На площадке действительно стоял Анфилогов и улыбался, показывая не меньше половины потрясающих своих зубов необыкновенной остроты.
— Позвольте войти?
— Всегда рад.
— Приятно слышать, — Анфилогов решил продолжить обмен любезностями. Он перешагнул порог и обернулся назад, чтобы закрыть дверь. И вдруг увидел доску, грубо, но прочно приколоченную к двери. — О! — воскликнул он с непонятной радостью. — У вас перемены?
— Небольшие.
Все так же лучезарно улыбаясь, Анфилогов прошел в комнату и увидел сидящих на сумках Марину и Степана.
— Собрались в дорогу? — спросил он.
— Да, если не возражаете, — ответила Марина, которой нужен был виновник всех ее ночных волнений, а следователь для этой роли вполне подходил.
— Я знаю обо всем, что произошло этой ночью, — упредил он дальнейшие дерзости Марины. — Мне доложили. Я ознакомился с протоколами, поговорил с ребятами, которые были у вас... Значит, все-таки уезжаете?
— Да, — сказал Касьянин.
— Ну что ж, решение правильное, разумное, своевременное, — Анфилогов внимательно осматривал комнату, словно хотел увидеть еще какие-то следы ночных событий. — Повреждения, я смотрю, у вас небольшие, терпимые...
— И оснований для волнений нет никаких, — закончила Марина за следователя.
— Не думаю, — обернулся к ней Анфилогов. — Основания для волнений есть, и очень серьезные. Я даже чувствую свою вину в том, что произошло.
— Это радует, — заметила Марина негромко, но Анфилогов услышал, обернулся.
— Я вас понимаю, — сказал он. — Но что делать, что делать... Ребята сказали мне, что вы узнали нападавших? — повернулся Анфилогов к Касьянину.
— Да, — Касьянин помялся, не зная, стоит ли ему настаивать на своих показаниях, но потом решил, что терять, собственно, нечего. — Это был Евладов со своей бандой.
— Как я понимаю, ночка у вас была еще та...
— Да, знаете, как-то не спалось, — заметила Марина. — То гости, то комары... А тут уж и рассвет.
— Самолет? Поезд?
— Поезд, — ответил Касьянин. — Через два часа. — Я вас подброшу.
— Это было бы неплохо, — сказала Марина. — А... Вы не боитесь?
— Кого? — Евладова.
— Нет, не боюсь, — ответил Анфилогов с напором. — И вам не советую.
— Спасибо, мы постараемся воспользоваться вашим советом.
— Знаете, — Анфилогов повернулся к Марине и присел перед ней в кресло, — я еще не провинился перед вами настолько, чтобы вот так со мной разговаривать.
— Евладов с вами разговаривает более почтительно?
— Да, — помедлив, ответил Анфилогов.
— Это радует, — повторила Марина. — Вы, пожалуйста, извините меня за дерзости, но... Бессонная ночь дает себя знать. И я вот еще о чем подумала...
Если мы поедем на вашей машине... Его люди увяжутся... А мне бы не хотелось, чтобы они знали, каким поездом мы поедем, куда...
— Я постараюсь сделать так, чтобы они этого не узнали, — заверил Анфилогов, повернувшись к Касьянину. Тот хмыкнул, как-то соболезнующе покачал головой и отошел к окну. — Вы что-то хотели сказать? — спросил Анфилогов холодно — он явно не терпел снисхождения и ухмылок за своей спиной.
— Не хотел, но раз уж вы заговорили... Этой ночью, до того, как сюда выехала группа захвата, или как вы ее там называете... Из вашей же конторы по сотовому телефону Евладову позвонили сюда, на нашу площадку, и доложили... Так, дескать, и так, пора, дорогой друг, тебе сматываться, поскольку выехала группа крутых ребят в шапочках с дырочками. Вы меня поняли, Иван Иванович? У Евладова свои люди в вашей конторе. И, видимо, не на последних должностях.
Анфилогов помолчал, покивал головой, давая понять, что он все услышал, все понял. Поднявшись из кресла, постоял у окна, вернулся, снова сел.
— Надеюсь, вы не считаете, что и я человек Евладова? — спросил с непривычной печалью в голосе.
— И мы на это надеемся, — успела сказать Марина до того, как ответил Касьянин.
— Понимаю, — снова покивал головой Анфилогов. — Я разберусь с Евладовым.
Понимаю, что это звучит легковесно и, может быть, даже смешно... Но я его в покое не оставлю.
Касьянин, внимательно наблюдавший за Анфи-логовым, поразился происшедшей с ним перемене. В кресле сидел не улыбчивый следователь, всегда готовый показать удивительные свои зубы, нет, сидел совсем другой человек — с жестким лицом, с совершенно пустыми, без всякого выражения глазами. Прошло, наверное, не меньше минуты, прежде чем Анфилогов спохватился, вернулся откуда-то издалека и, часто поморгав глазами, смущенно улыбнулся, дескать, простите за столь долгое отсутствие. И понял Касьянин, что не знает он этого человека, совершенно не знает, а то, что видит перед собой, — самый верхний слой, маскирующий, обманчивый.
В этот момент из прихожей раздался звонок. Все, кто был в комнате, невольно замерли, да что там замерли — попросту окаменели. Никто не решился встать и открыть дверь. Взглянув на побледневшие лица Касьяниных, Анфилогов улыбнулся.
— Пойду посмотрю, кто к вам пожаловал.
— Осторожнее, — сказала Марина.
— Авось.
Анфилогов сразу разобрался в замках, быстро повернул запоры и решительно распахнул дверь. На пороге стояли трое — Евладов в расслабленной позе, а за его спиной два настороженных, будто приготовившихся к прыжку телохранителя.
— О! — удивился Евладов, склонив голову к плечу. — Где только тебя не встретишь, начальник... В какую дырку не залезешь, а ты уж там! Как тебе это удается?
— Спать надо меньше.
— Да, ночка была напряженная, бывает, и заспишься, — осклабился Евладов, колыхнувшись большим полноватым телом.
— Твоя работа? — спросил Анфилогов, показывая на заколоченную дыру в двери.
— Нет, начальник... Я работаю чище, надежнее и, главное, результативнее.
— Врешь, Евладов, — жестко сказал Анфилогов. — Ты работаешь грубо, бездарно и...
— Говори, начальник, не стесняйся!
— И трусливо, — закончил Анфилогов. — Иначе не попадался бы мне так часто на глаза. И вообще бы не попадался. А так попадаешься.
— И где же я? — щекастое лицо Евладова побелело от оскорбленности. — В зоне? За колючей проволокой? В каземате твоем вонючем?
