Юра зажмурился и нажал на спусковой крючок. Выстрела не последовало. Я, даже будучи пьяным, сумел сообразить — пистолет на предохранителе! Ай, какая оплошность! Если пистолет у тебя не взведен, нельзя целиться в опытного бойца, находясь от него всего в четырех метрах — пока ты будешь приводить оружие в боевую готовность, боец успеет отобрать у тебя ствол и вставит его куда-нибудь не по назначению.
— Пили мушку, урод! — прохрипел я, кувыркаясь через левое плечо к длинному, который начал лихорадочно возиться с пистолетом, пытаясь взвести его.
Войдя в полуприсед, я оказался лицом к лицу с длинным и с ходу заехал ему ребром правой раскрытой ладони в горло, одновременно ухватывая его правую руку за кисть и отводя ее в сторону. Нехорошо хрястнул кадык — длинный задергался в конвульсиях и успел два раза оглушительно выстрелить над самым ухом. Действуя по инерции, я коротко рубанул длинного кулаком в висок и, как учили, аккуратно вытащил из расслабленной руки пистолет, удерживая его стволом вверх. Любитель Ван Дамма мягко сполз на землю, не подавая признаков жизни.
Остро запахло порохом — где-то за забором забухали тяжелые шаги, сопровождаемые громкими криками. Я быстро ощупал артерию на шее у длинного — пульс отсутствовал.
— Пи…ц, приехали, — потерянно пробормотал я, обращаясь к ударенному в пах, который ползком отодвигался от меня, подвывая, как волчонок. — Помер Юра…
— УБИЛ!!! УБИЛ!!! — суматошно заорал ударенный. Крик его привел меня в чувство: показав водиле пистолет — для вящей убедительности, чтобы не вздумал свалить без нас, — я ухватил оторопевшую Оксану за руку, и мы оперативно загрузились в салон.
— Надо ехать очень быстро, — сообщил я водиле. — Могут стрелять вслед.
Водила моментально перегазовал, и спустя несколько секунд мы улепетывали в ночную мглу, оставив позади злополучный ресторан, подаривший мне вторично радость общения с самой прекрасной женщиной мира и летальные осложнения со всей центральной братвой, весьма некстати оказавшейся без централизованного командования…
В понедельник хоронили Феликса. Если помните, пятая глава начинается примерно так же, только там речь идет о Ник-Нике. Да, в последнее время жизнь моя стала чрезвычайно насыщенной и богатой приключениями — отчасти по прихоти ПРОФСОЮЗА, отчасти из-за моей собственной безалаберности. То и дело хоронят кого-то из моих знакомых или знакомых моих знакомых, в общем, так или иначе связанных со мной людей. И мне это здорово не нравится — кому понравится, когда вокруг тебя умирают вроде бы неплохие товарищи, которые тебе лично ничего дурного не сделали? Но, увы, помешать этому процессу я не в состоянии — даже при всем желании. Я тут совсем даже и ни при чем, ситуация от меня не зависит. Потому что, с одной стороны, я — солдат ПРОФСОЮЗА и обязан выполнить свою работу независимо от личных качеств клиента и степени его причастности к деструктивному процессу, давно и безнадежно прогрессирующему в нашей многострадальной стране. ПРОФСОЮЗ потратил на меня массу времени и сил и полагает, что я достаточно подкован идеологически, свято верю в правоту профсоюзного дела и не сверну с дороги, которая, как утверждает управление нашей конторы, в конечном итоге приведет к полному избавлению от сволочей-захребетников, паразитирующих на хилой спине российского люда, и полной же декриминализации нашего общества. Если же у профсоюзных деятелей возникнут сомнения в моей лояльности, жить я буду очень не долго — как раз до прибытия бригады ликвидаторов.
С другой стороны, я не волен переделать свою натуру, изнасиловать ее и заставить адаптироваться к окружающему нас бандитскому произволу. Нас в этой жизни не очень много таких, побывавших в мирное время на войне, научившихся убивать всевозможными способами и почувствовавших себя личностью в полном смысле этого слова — личностью, до которой никто не имеет права дотронуться грязными руками. Основная масса терпит. Человек такая скотина, что привыкает ко всему — за исключением, пожалуй, явно агрессивной среды. К серной кислоте, полагаю, даже самому терпимому было бы трудновато адаптироваться. А вот адаптироваться к бандитскому произволу — запросто. Обычные людишки — скотинка, привыкают, что их бьют, обирают, оскорбляют и насилуют их женщин. Бандиты привыкают, что людишки безропотно сносят любое попрание своих прав, и в результате у обеих сторон вырабатывается форма взаимососуществования, исключающая конфликт: одни жиреют и борзеют не по дням, а по часам, другие подобострастно хихикают в ответ на оплеухи и ласково щебечут что-то невразумительное — дескать, временное явление это, господа, веяние времени, не более, а в свой срок все утрясется, после чего наступит всеобщее благоденствие.
Я бы, например, тоже мог так. Остался бы тогда сидеть на месте, когда «быки» Оксану насиловать волокли, — и ничего бы не случилось. На вокзале, когда Стаса встречал, дал бы себя отоварить — потом разобрались бы, глядишь, те пацаны еще бы прощения прибежали просить, пожалуйся я Феликсу. Бросил бы Оксану на произвол судьбы при разборке с мамедами — не было бы сейчас головной боли, связанной с этим вопросом… В общем, терпел бы — не было бы сейчас никаких забот. Увы мне, увы — не могу я так. Я много раз смотрел в лицо смерти и утратил реальное ощущение стоимости человеческой жизни. Поэтому за обиду, нанесенную мне или моим близким, могу тут же перегрызть горло. А терпеть я не могу — отсюда частые конфликты с братвой, привыкшей к безусловному повиновению среднестатистической массы.
В отличие от прошлого понедельника я не рискнул участвовать в процессии — меня, как мне кажется, неправильно бы поняли товарищи павшего вчера в схватке Юры, заявись я с наглой рожей на похороны босса Центральной группировки и займи место во главе внушительной колонны первых лиц области, шествовавшей за гробом. Нет, я не настолько испорчен, чтобы играть на нервах у скорбящих товарищей усопшего. А потому я скромно сидел в «Линкольне» своего патрона, чувствуя себя в безопасности за тонированными стеклами и под защитой грозного имени Дона, отвлеченно размышляя о превратности судеб сильных мира сего (на похоронах самое время размышлять о подобных материях) и пялясь на процессию через свою испытанную в профсоюзных акциях подзорную трубу. Как и на похоронах Ник-Ника, здесь присутствовал весь областной ареопаг: губернатор с молодой женой в траурном наряде (при виде ее у меня что-то сладко екнуло внизу живота!), мэр — без жены, начальник УВД с замами, прокурор области — с ними же, новотопчинский вор Пахом с немногочисленной свитой, иные не менее уважаемые товарищи регионального разряда и, помимо этого, естественно, вся Центральная группировка. Процессия выглядела очень солидно: за разношерстным авангардом, представлявшим областной ареопаг, ровными рядами следовали две сотни похожих друг на друга здоровенных парней, имевших одинаковую прическу (а именно — полное отсутствие таковой) и одинаково одетых. На всех «быках», не смотря на влажную жару, были черные кожаные куртки — создавалось впечатление, что по кладбищенским просторам марширует какое-то подразделение, облаченное в специфическую униформу. Чувство однообразия дополняли траурные черные повязки, красовавшиеся на лбу у каждого члена группировки. Внушительное зрелище, я вам скажу! Если не знать, по какому поводу собрались все эти нехилые ребята, можно предположить, что кто-то решил продемонстрировать свою мощь и единство. Сразу видно, что это — самая многочисленная, самая организованная и самая крутая группировка как города Новотопчинска, так и Новотопчинской области. Когда мы ехали сюда, кортеж иномарок численностью под сотню автоединиц растянулся на пару километров и часа на полтора парализовал движение на дорогах города. А как мы ехали! Ммммм… Гроб с телом Феликса на открытой платформе, заваленной цветами, провезли по всем местам, где глава Центральной группировки любил бывать при жизни. А поскольку вождь центральной братвы любил бывать почти повсеместно, мы колесили полтора часа по городу, и гаишники, заботливо выделенные УВД для сопровождения процессии, провожавшей в последний путь такого важного парня, зачастую впадали в панику, когда нужно было протаскивать колонну по встречной полосе или выруливать на непроездные улицы центра. Если права молва, и душа почившего действительно некоторое время витает где-то рядом с телом, желая проследить, какие почести близкие воздают своему усопшему собрату, можно пребывать в твердой уверенности, что душа Феликса осталась довольна. Помимо великолепных похорон, бандитскому главарю накануне были оказаны почести несколько иного характера — весьма специфические по нашим современным меркам. В воскресенье утром вся Центральная группировка организованно выдвинулась в Городовиковский заказник и до обеда прочесывала пустоши, паля во все живое, что попадалось под руку. Не удовлетворившись масштабами возмездия, братва скромно пообедала и… подпалила заказник с четырех сторон, задействовав для этого двадцать пятитонных горючевозов с бензином. Старшему егерю заказника с семейством лишь чудом удалось спастись — хитрый Жуков еще накануне удрал на потаенный островок среди непроходимых Гадючьих болот, и теперь центральная братва предпринимала попытки его розыска, дабы покарать за нерадивое отношение к исполнению служебных обязанностей. И хотя все это я узнал на уровне сплетен повышенной проходимости, сомневаться в этом не приходилось: облака черного дыма сплошной стеной застилали северо-западный сектор на подступах к городу, и в любой точке Новотопчинска ощутимо воняло гарью. В средствах массовой информации никто не осмелился указать на действительную причину этого — в вечернем выпуске теленовостей лишь скромно упомянули, что вновь начался сезон лесных пожаров, и на этот раз на месяц ранее обычного, поскольку для нашего региона таковой сезон характерен для второй половины сентября.
