Он вернулся к кровати и раскрыл саквояж. Порывшись в кармане помятых брюк, откопал пенягинский список трех телефонных номеров, текст факса из квартиры Руди и опознанный снимок Риты Бенц. Из свернутого пиджака достал видеопленку. Весь его дорожный гардероб уместился на двух вешалках и на одной полке шкафа. Список телефонов, факс и фотографию он сунул в футляр видеокассеты. Здесь было все его богатство, его опора. Потом пересчитал деньги, которые удалось выжать из Родионова. Сто марок. Насколько бы их хватило простому туристу в Германии? На день? Неделю? Надо быть крайне экономным, чтобы протянуть как можно дольше.
Положив кассету под рубашку, Аркадий вышел на улицу. Он пересек бульвар и вошел в здание вокзала, напоминавшее снаружи своими размерами современный музей. Дневной свет проникал внутрь сверху, сквозь матовое стекло и сетки от голубей. Ни тебе казанских бандитов в черных кожаных куртках, ни усыпляющего мелькания телевизионного экрана, ни бара «Мечта». Вместо всего этого — книжный магазин, ресторан, магазин, предлагающий всевозможные напитки, кинотеатр с эротическими фильмами. В киоске продавался план города на французском, английском и итальянском языках, ни одного — на русском. Купив план на английском, Аркадий вместе с толпой вышел через главный вход на улицу.
От доносившегося из кафе запаха хорошего кофе и шоколада у него подкашивались ноги, но он до того не привык бывать в ресторанах, да и вообще нормально питаться, что продолжал двигаться дальше в надежде увидеть более доступную тележку с мороженым. Он не обращал внимания на витрины, а лишь следил за отражениями в стекле. Дважды он заходил в магазины и тут же выходил, наблюдая, не следит ли кто за ним. Турист обычно осматривает достопримечательности. Аркадий же выключил из поля зрения толпы людей, фонтаны и статуи, ради того чтобы распознать советских людей по выражению лица, качающейся походке или по обычаю носить обручальное кольцо на правой руке. Словно шум морского прибоя, звучала вокруг него немецкая речь. Очнувшись, он увидел, что стоит на широкой площади, окруженной импозантными зданиями с узорами из кирпича, со ступенчатыми фронтонами, переходящими в остроконечные крыши из красной черепицы. Среди них особенно выделялось здание старой ратуши из серого камня. Сотни людей не спеша прогуливались по площади, отдыхали за столиками, потягивая пиво из глиняных кружек, рассматривали на больших часах ратуши движущиеся фигуры танцоров и музыкантов, исполненные в натуральную величину. Аркадий огляделся: бизнесмены в неброских костюмах и шелковых галстуках; женщины в темной, но не уныло-печальной, а элегантной модной одежде; молодежь, как и положено на каникулах, в теннисках, шортах, с рюкзаками за спиной. Все они громко перекликались между собой. На углу стоял книжный магазин — целых три этажа книг. Рядом была лавка, источавшая душистый табачный аромат. То из одной двери, то из другой доносился терпкий запах пива. С верхушки мраморной колонны вниз на площадь смотрела золотая мадонна.
Скорее с помощью жестов, чем своих познаний в немецком, он купил мороженое в вафельном стаканчике. Мороженое было таким жирным и сладким, что не уступало по вкусу сладкой глазури. Сигареты обошлись ему в четыре марки. Так или иначе, теперь он стал в Мюнхене своим. Он спустился на станцию подземки, купил билет и вскочил в первый же поезд, следовавший в сторону вокзала.
По обе стороны от Аркадия за поручни держались двое турок. У обоих был отсутствующий взгляд. На коленях сидевшей напротив женщины, словно младенец, покачивался окорок.
Велика ли вероятность того, что за ним следят? Принимая во внимание трудности слежки в городских условиях, не велика. По советским стандартам, для наблюдения за принимающим меры предосторожности перемещающимся объектом требовалось от пяти до десяти автомашин и от тридцати до ста человек. У самого же Аркадия никогда не было ни людей, ни машин.
Выйдя у вокзала, он вернулся в тот же зал ожидания, в котором был час назад. Некоторые телефоны висели прямо на стене, но на верхнем этаже он нашел телефонные кабинки и конторку из нержавеющей стали с телефонными справочниками различных городов. В Москве телефонные книги были такой редкостью, что хранились в сейфах, а здесь они просто лежали на столике.
В книгах было трудно разобраться и из-за сходства и непривычного написания немецких фамилий, и из-за множества рекламных объявлений, занимающих большинство страниц. Под фамилией «Бенц» единственный Борис проживал по Кенигинштрассе. Среди деловых фирм никакого «ТрансКома» не числилось.
Затем он позвонил Борису Бенцу.
Женский голос ответил:
— Ja?
Аркадий спросил:
— Herr Berz?
— Nein, — засмеялись в трубку.
— Herr Benz ist zu Hause?
— Nein, Herr Benz ist an Ferien gereist
— Ferien? — В отпуске?
— Er wird zwei Wochen lang nicht in Munchen sein.
He будет в Мюнхене две недели? Аркадий спросил:
— Wo ist Herr Benz?
— Spanien.
— Spanien? — две недели в Испании? Новость хуже не придумаешь.
— Spanien, Portugal, Marokko.
— Und Russland?
— Nein, er macht Ferien in der Sonne.
— Darf ich sprechen nut «TransKom»?
— «TransKom»? — название, видимо, было ей незнакомо. — Ich kenne «TransKom» nicht.
— Sind Sie Frau Benz?
— Nein, ich bin Reinmachefrau, — уборщица.
— Danke.
— Bis dann!
Вешая трубку, Аркадий подумал, что узнал самое существенное, что можно было выяснить, не прибегая к помощи изображений на бумаге. Итак, он говорил с уборщицей, которая сказала, что Борис Бенц в ближайшие две недели будет находиться в летнем отпуске и что она никогда не слыхала о «ТрансКоме». Короче, Бенц уехал на юг погреться под средиземноморским солнышком. Очевидно, для немцев это было привычным делом. Когда он вернется в Мюнхен, Аркадий, скорее всего, уже будет в Москве. Он вытащил из кассеты факс, посланный Руди, и набрал напечатанный сверху номер телефона, с которого передавался текст.
— Алло, — ответил по-русски женский голос.
Аркадий сказал:
— Я звоню насчет Руди.
После небольшой паузы голос спросил:
— Какого Руди?
— Розена.
— Не знаю никакого Руди Розена, — речь несколько неотчетлива, словно на том конце говорили с сигаретой в зубах.
— Он говорил, что вы интересовались Красной площадью, — сказал Аркадий.
— Мы все интересуемся Красной площадью. Ну и что?
— Мне показалось, что вы хотели знать, где она находится.
— Шутите, что ли?
Она положила трубку. «По существу, она поступила так, как поступил бы любой нормальный человек, задай ему эту глупую загадку, — подумал Аркадий. — Нечего винить ее в своей неудаче».
На том же этаже он отыскал камеру хранения багажа. Две марки в день. Он сделал еще один круг по залу, потом вернулся, опустил в щель монеты, положил кассету в пустую ячейку и спрятал ключ в карман. Теперь он мог вернуться к себе в квартиру или снова пойти на улицу, не боясь потерять вещественные доказательства. Учитывая его состояние, проделанное было серьезным успехом. Но, принимая во внимание ограниченное время пребывания здесь — один день, если верить Платонову, — проделанное было не таким уж и большим достижением.
Он вернулся к стойке с телефонными книгами, открыл мюнхенский справочник на букве «Р»: Радио «Свобода» — Радио «Свободная Европа». Набрав номер, он услышал голос телефонистки: «PC — РСЕ».
Аркадий по-русски попросил соединить его с Ириной Асановой, затем, казалось, ждал целую вечность, пока их соединят.
— Алло.
Он считал, что подготовился к разговору, но, услышав ее, настолько растерялся, что потерял дар речи.
— Алло. Кто это?
— Аркадий.
Он узнал ее голос: он ведь слушал ее передачи. Но почему, собственно, она должна была помнить его голос?
— Какой Аркадий?
— Аркадий Ренко. Из Москвы, — добавил он.
— Ты звонишь из Москвы?
— Нет, я здесь, в Мюнхене.
В трубке стало так тихо, что он подумал, что прервали связь.
— Поразительно, — наконец вымолвила Ирина.
— Может, встретимся?
— Я слышала, что тебя реабилитировали. Ты все еще следователь? — сказала она так, будто удивление быстро переходило в раздражение.
— Да.
— Зачем ты здесь? — спросила она.
— По делу.
— Поздравляю. Если тебе разрешают выезжать, значит, очень доверяют.
— Я слушал тебя, когда был в Москве.
— Тогда тебе известно, что через два часа у меня передача, — послышался шорох страниц как бы в подтверждение, что она очень занята.
— Я бы хотел тебя увидеть, — сказал Аркадий.
— Может, через неделю. Позванивай.
— Нет, раньше. Я здесь ненадолго.
— Как ты не вовремя!
— Давай сегодня, — настаивал Аркадий. — Ну пожалуйста.
— Извини, не могу.
— Ну Ирина!
— На десять минут, — снизошла она, дав прежде понять, что его она хотела бы видеть меньше всего.
