Несколько секунд Макэвой стоял с закрытыми глазами. Представлял, какое впечатление такая цитата произведет в суде. Представлял, как адвокат порекомендует Чандлеру признать себя виновным и принять предложение обвинения о смягчении приговора. Представлял, как скалится Рэй, принимая поздравления.
– Дважды два, – победно произнесла Арчер, и слова эти не прозвучали шпилькой в его адрес. Простая констатация очевидного.
– Чем все кончилось? – сипло спросил Макэвой.
– Издатель пригрозил судом, и агент отказался от такого клиента. – Арчер забрала у него папку, сунула под мышку. – Он и сам получил от Чандлера немало интересных электронных посланий. Все в подобном ключе. Письма одержимого маньяка. Сейдж уверяет, что еще не встречал настолько зацикленного, отчаявшегося типа. Готового на убийство, лишь бы увидеть свое имя на книжной полке.
Макэвой нахмурился. Бессмыслица какая-то. В глазах Чандлера он не заметил ничего, что делало бы эту историю правдоподобной.
– Глаза! – спохватился он. – У человека, с которым я дрался, были голубые глаза. У Чандлера – нет.
– Да чтоб тебя, Макэвой! – зло прошипела Арчер. – Может, он контактные линзы надевал. У нас тут целая гора убийств и арестованный, на котором клеймо «убийца» просто негде ставить. Это тебе что, дерьма кусок?
– Но если окажется…
– Тогда он не подпишет признание.
Макэвой достал из кармана пальто листки, распечатанные после того, как получил от Спинка сообщение.
– Просмотри список, – попросил он почти умоляюще. – Есть и другие, кому грозит опасность. Взгляни на эту женщину. Активистка благотворительного движения, ранена в Ираке. Единственная уцелевшая в теракте. Нам нельзя ошибиться. Среди них может быть следующая жертва…
Макэвой оглянулся на Спинка, но тот демонстративно смотрел в сторону.
Из приоткрывшейся двери высунулся Колин Рэй. Лицо его было в испарине, джемпер смят и перекручен. Смерив Макэвоя коротким, как удар сердца, взглядом, он подмигнул Арчер:
– Заходи, Шер! Наш калека желает сознаться.
Выхватив распечатки из обмякшей руки Макэвоя, Арчер скрылась в допросной.
08.43. Куинс-Гарденс. Десять дней до Рождества.
Низинный уголок парка укрывало лоскутное одеяло снега, простеганное тропинками, голыми ветками шиповника, торчащим из клумб мусором.
Одна цепочка следов была особенно глубокой.
Вела к скамейке с отломанной спинкой.
Эктор Макэвой. Локти уперты в колени. Шляпа низко опущена на лицо. Глаза закрыты.
Он вытянул из кармана телефон: восемнадцать пропущенных звонков.
Макэвой прятался. Скрылся в снегах, не в силах наблюдать, как кто-то другой жмет руку главному констеблю и распивает виски в окружении хохочущих коллег.
Расс Чандлер.
В 06.51 ему предъявили обвинение в двух убийствах.
Расс Чандлер.
Безжалостно зарезал Дафну Коттон на виду у прихожан церкви Святой Троицы. Поджег Тревора Джефферсона, а затем еще раз – прямо в больничной палате.
Расс Чандлер. Человек, отвечавший «никаких комментариев» битых четыре часа, а затем нагромоздивший достаточно лжи, чтобы услышать обвинение в убийствах.
Три ближайших часа он проведет в камере в ожидании решения суда о своем аресте. Утекут месяцы, прежде чем обвинители наткнутся на нестыковки в его деле.
К тому времени следственный отдел сократят или отдадут под начальство Рэю, и Макэвой, по всей вероятности, уже будет перекладывать бумаги в глухомани, где его умение управляться с базами данных едва ли кого восхитит.
Он убрал мобильник. Поднял литровую бутыль с шипучкой, стоявшую между ног. Открутил пробку и жадно глотнул. Он пьет оранжад, как бездомные хлещут сидр. Уже сжевал три шоколадных батончика и пакетик желейных конфет. Сахар не давал успокоиться, и в прорехах между тоскливыми мыслями Макэвой уже пару раз помечтал о плотной мясной трапезе.
Он вытянул ноги. Расправил спину, потер окоченевшие бедра. Поерзал на скамейке и снова приложился к бутылке. Может, остаться здесь навсегда? Объявить этот укромный уголок Куинс-парка своим убежищем? Прямо здесь, в присыпанном снегом уединении. Пальто не спасало от ветра, шоколад таял на языке, озябшие кости ныли, а мозг свербила боль, сродни орудию дантиста, – проделывала пустоты в мыслях, лишая их цельности.
В парке тихо. В этот час, в это время года он пуст. Гулль и сам опустел. После череды морозных дней внезапно выпавший снег обратил городскую сеть ухабистых переулков и извилистых двухполосных улиц в отороченные сугробами ледяные катки, и Макэвой не исключал, что жители пригородов, по утрам стекавшиеся в городской центр, сегодня позвонят на работу и уведомят, что надумали нынче начать рождественские каникулы чуть пораньше. Иные, конечно, рискнут. Усядутся в старенькие автомобили с лысыми покрышками и немощными моторами и покатят по остекленевшему асфальту. Сегодня немало людей ждет беда. К ночи спасатели будут выпутывать сломанные конечности из смятых машин. Полицейские отправятся со скорбными вестями к рыдающим родственникам. Откроют новые уголовные дела. Журналистам раздадут пресс-релизы. И колесо закрутится дальше.
Неужто никому нет никакого дела, спросил он себя.
– Пингвинов кормишь, Макэвой?
Подняв взгляд, он увидел тощий силуэт Тома Спинка, хрустевшего к нему по снежной целине.
– Сэр, я… – начал было Макэвой и замолчал.
– Не стану тебя упрекать, – беззаботно сказал Спинк. – Посидеть на холодке бывает на пользу. Прочищает голову. И легкие в придачу, если куришь. Ничего, если присоединюсь?
Макэвой кивнул на скамью.
– Мокро тут, – буркнул он на случай, если Спинк не углядел слой снега, прикрывший скамейку.
– Сойдет. – Спинк уселся. – Прохладно. – На нем тонкая кожаная куртка поверх рубахи и вельветовые брюки. – В твоих краях, поди, и посерьезнее снегопады случаются, а?
Макэвой не ответил.
– Фарао успела доехать до моста Хамбер, – как ни в чем не бывало продолжил Спинк. – Сумела прорваться, несмотря на штормовое предупреждение. Добралась до Бутферри-роуд, когда зазвонил мобильник и начальство посоветовало не рисковать и отдохнуть несколько дней. У Колина Рэя все схвачено.
– И она послушалась?
– И да и нет. Не захотела портить им веселье. И поехала к себе на Прайори-роуд.
– Как она это приняла?
– Сам подумай. Сумела вовремя прикусить язык, но разыгрывать свою партию ей придется очень осторожно. Если не высовываться, финал устроит всех. Ведь это Фарао вела следствие, убийца схвачен, и все довольны. А начнет дергаться, поднимет хай – и ее личное дело сразу украсят ненужные пометки.
Заметив, что вминает сжатые кулаки в колени, Макэвой заставил себя расслабиться.
– Расс Чандлер не убийца. У меня было время подумать, пока я тут сидел. Ни о чем другом не думал. Это не он.
Спинк добрые полминуты вглядывался в лицо Макэвоя, словно пытался проникнуть в содержимое его головы. Затем отвернулся, приняв какое-то решение.
– Часто так и бывает.
Макэвой поморщился.
– Часто так и бывает, сынок. Ты и сам это знаешь, да получше других. Будешь и дальше рассуждать в том же духе – плохо кончишь, парень.
– Что плохого в том, что мне не насрать?
– Ничего, дружок. Ничего плохого в этом нет. Но за это приходится платить. Приглядись, и сам все поймешь. Увидишь копов, что приходят в участок, работают спустя рукава и отправляются домой, даже не оглянувшись. Ты, должно быть, видел, как они произносят тосты за никчемные выводы и сомнительные приговоры. И наверное, спрашивал себя: а я-то почему так не могу?
– Просто мне это кажется важным… – начал Макэвой, но слова застряли в горле.
– Это важно, Эктор. Важно, чтобы злодей оказался за решеткой, потому что тогда люди снова почувствуют себя в безопасности и успокоятся, зная, что парни в синей форме готовы ответить на вызов, уберечь их от психопатов. Вот почему это важно. И это важно для журналистов, потому что помогает продавать газеты. И это важно для начальства: статистика раскрываемости греет им сердце. И это важно для политиков: их избиратели не желают жить в обществе, где девчушку можно покромсать ножом в церкви прямо по ходу вечерни. А важнее всего это для копов. Они не желают получать по шее от вышестоящих, в придачу большинство из них пошли служить в полицию в надежде как-то изменить этот мир. Кроме того, есть еще люди вроде тебя, сынок. Люди, которым необходимо, чтобы это было важно на каком-то непонятном космическом уровне. Люди, которые ищут справедливость так, словно это один из прочнейших элементов нашего мира. Словно справедливость – какой-то редкий минерал, который можно добыть, вытащить на поверхность.
Спинк помолчал. Устало помахал рукой:
