— Ох уж эта настойка! — наконец просмеялся он. — Хочешь поговорить об этом?
Голос его был непривычно хриплым и низким, словно звучал из самой груди. И это завораживало. Как и, совсем уж неожиданно, притягивали взгляд его босые, по-мужски красивые ступни. К ним даже хотелось прикоснуться. Ну, типа, пощекотать, что ли… Поймав себя на этой мысли, поспешно отвернулась.
— Нет, не хочу!
— Хо-о-о-чешь, — хитро сощурился он. — Как и напиться тогда хотела. Сама. Да-да-да, девочка моя, сама хотела… — Речь слегка несвязанная и неповоротлив язык. Голова так и норовит клюнуть носом. — Иди сюда, — похлопал свободной рукой по кровати. — Иди, не бойся. Не съем. Хотя… Не обещаю. Может и съём. Или хотя бы покусаю, это точно.
А я смотрела на него в полной растерянности и не понимала — это всё по правде, или просто очередная глубокомысленная воспиталочка?
— Ну давай, Славка! Кончай ломаться, хочешь ведь. Я же не слепой, все твои финты насквозь вижу.
— Да пошёл ты! — вспыхнула я и выскочила из комнаты. И уже через мгновенье услышала оттуда безразличное:
— Ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет…
Входная дверь номера оказалась заперта снаружи. Я растерянно сползла по ней на корточки. Театр абсурда какой-то! Но что, если это не розыгрыш? Если это действительно какая-то важная процедура, и я только зря трачу ценное время?
А если нет?
А если да?
Прислушиваясь к доносящимся из спальни надоедливым строкам, прошлась по комнате. Ладно, допустим, Гордеев страдает какой-то очередной хернёй — но тогда это значит лишь, что он снова проверяет мою реакцию, так? Допустим. И тогда выходит, что я снова веду себя как дурочка вместо того, чтобы просто выполнить поставленную задачу. Ну а если происходящее не провокация, то я и вовсе дура вдвойне, потому что время идёт, а ни одного вопроса ещё так и не задано.
Вернулась. Постаралась абстрагироваться от неотступно следующего за мной, странно волнующего кровь взгляда Гордеева. Аж мурашки от него бежали и томительно тяжелел низ живота. Но не на ту напал! Ещё посмотрим, кто кого!
— Готов?
— Ночь, улица, фонарь, аптека…
— Аптека, аптека, — кивнула я. — Итак, вопрос номер один: твоё имя Гордеев Игнат? — Занесла ручку, готовясь без промедления поставить плюсик…
— Нет.
Замерла.
— В смысле? Как нет?
— Бессмысленный и тусклый свет. Живи ещё хоть четверть века — всё будет так. Исхода нет!..
— Ладно. Нет, так нет! Хоть Вася Пупкин, меня это вообще не касается, — резко черканула я в нужной клеточке жирный «минус» — Второй вопрос: тебе сорок лет?
— Гордей Игнатов.
— Чего?
— Имя моё. Но это страшный секрет.
— Серьёзно, что ли?
— Умрёшь — начнёшь опять сначала. И повториться все, как встарь…
— Да блин! Скажи честно, ты издеваешься или это всё по-настоящему?
— …Ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь!
— Ффф… — окончательно разозлилась я. — Ладно, едем дальше. Повторяю вопрос: тебе сорок?
Но дальше поехать не получилось, потому что Игнат либо читал этот долбанный стишок, либо болтал о чём хочет, кроме того, что нужно мне. И свернуть его обратно на опросник не удавалось, хотя, как ни странно, в целом происходящее чертовски увлекало! Это было даже чем-то похоже на ту нашу больничную игру в вопрос-ответ, но только тогда тупила я, а сейчас заметно проседал Гордеев.
Сомнений не осталось — он действительно в неадеквате, причём с каждой минутой всё сильнее. Что происходило в его обычно ясной, холодной голове в эти минуты? Я не знала. Но была уверена почти наверняка в том, что не справилась с заданием Айболита.
Вопросы теста действительно были простые, но я запуталась. Где реакция минус, где плюс? Какой ответ с утвердительным контекстом, какой нет? Я заполняла лист едва ли не наугад, скорее додумывая нужный ответ, чем распознавая его в словах Гордеева.
Кроме того, я сильно отвлекалась на него самого. Он был неадеквашка, но такой милый! Особенно, когда начинал пошлить. А делал он это часто и всё откровеннее. И как классно у него это получалось! С каким щекотливым смаком и юмором! Мне словно неожиданно показали оборотную сторону луны — живого, вполне себе неидеального Гордеева. Вернее… идеального!
Всё чаще проскакивали шальные мыслишки — а что, если… Я ведь могла выпытать у него сейчас что угодно. Подумать только — что угодно! У Гордеева! И даже если не получу ответ — он всё равно не вспомнит и того, что был вопрос!
Отложила лист с вопросами и пересела на край кровати. Гордеев заторможенно вздёрнул бровь.
— А-а-а, всё-таки решила мною воспользоваться? А я не дамся. Я буду кричать! — и вдруг действительно заорал: — Помогите! Люди, помогите!
Я рассмеялась. Боже, ну какой же он милый… дурак! Шлёпнула его по голени:
— Ну хватит! Кому ты нужен, пользоваться тобой, неадекват! Просто скажи, для чего ты снимаешь этот номер?
И вот тут-то я, кажется, наконец взломала его операционку — он заторможенно моргнул, мотнул головой… И подвис. Как же не вовремя!
— Аллё, гараж! — пихнула я его в плечо. — Ты водишь сюда женщин?
— Каких ещё на хер женщин, Слав? — неожиданно зло прорычал он. — Я работаю сутками напролёт!
— Ну поэтому и номер под боком, чтобы далеко не ходить, так ведь?
Он рассмеялся и, медленно завалившись на спину, затянул вдруг, с выражением прирождённого чтеца:
— Мне бы женщину — белую, белую! А впрочем, какая разница? Я прижал бы её силой к дереву, и в задницу, в задницу, в… [9] — И замолчал вдруг.
Я посидела минутку, ожидая подвоха, но ничего не случилось.
— Игнат? Эй…
Несмело коснулась его колена.
— Э-эй…
Но он спал. Просто спал!
Осторожно подползла чуть ближе, замерла, с затаённым восторгом разглядывая его лицо, жилистую руку в кольце наручника, мерно поднимающуюся, крепкую грудь и широко раскинутые босые ноги…
Боже, как же меня к нему влекло! Как же торкало!
— Игнат, ты спишь?
Подползла ещё ближе. Теперь я могла даже рассмотреть морщинки в углах его глаз и пульсирующую жилку сонной артерии на запрокинутой шее. Слышать едва уловимое дыхание. Чувствовать сумасшедший, лишающий последних мозгов запах его тела — жаркий, терпкий. Мужской.
Приподнялась над ним на локте:
— Эй…
Ноль реакции, даже глаза под веками не бегают. Его просто вырубило. Полный аут.
И я не сдержалась, осторожно повела носом по его щеке… Тёплая, колючая. Нереальная! Обняла его, утыкаясь лицом в шею, устроила голову на плече. Такой сильный и близкий. Обняла ещё крепче, блаженно зажмурилась — как будто всё по-настоящему, и он мой. Только мой!
Приподняла голову, замерев в последней попытке сохранить разум. Всматриваясь в его лицо, обмирая от запретности и безнаказанности того, что делаю… И не устояла. Прильнула губами к губам.
Тёплые, крепкие, вкусные. Целовала их до головокружения и не могла остановиться.
Ой, ду-у-ура… Ну, дура… Но, если бы он только знал, сколько во мне нежности — для него одного! Как бы я его любила, как зацеловывала бы… С каким благоговением ловила бы каждое его слово и доверяясь ему без остатка! Это бескрайнее чувство распирало меня, требовало выхода, но всё, что я могла — лишь целовать украдкой его безответные губы, и фантазировать, что имею на это полное право…
И я настолько провалилась в этот омут, что пропустила возвращение Айболита. А когда до разомлевшего сознания наконец дошло — доктор уже поворачивал ручку!
В последний момент успела отлететь на свой стул и принять будто бы небрежную, нога на ногу, позу. Пригладила волосы.
— А вот и я, — показался на пороге Айболит. — Как тут у нас?
— Отлично! — с готовностью соврала я и, вспомнив, что опросник давно лежит где-то там, подскочила, схватила его с тумбы и сунула доку в руки: — Вот! Вроде всё, как вы и просили.
— Проблем не возникло? — с интересом глянул он на бесчувственного Гордеева.
