Он махнул остальным, чтобы следовали за ним, и направился к женщине в черном. Она все еще стояла, положив ладонь на гроб розового дерева, и, кажется, что-то бормотала — видимо, молитву.
Они дождались, пока она отойдет от гроба. И когда она повернулась к ним, Стоун сказал:
— Джонатан умер в расцвете сил. Очень грустно.
Глядя на него сквозь темные очки, она спросила:
— Откуда вы его знаете?
— Я работал с ним в библиотеке, — ответил Калеб. — Он был моим шефом. Нам его будет очень не хватать.
Женщина кивнула:
— Да, наверное.
— А вы откуда его знали? — небрежно спросил Стоун.
— Это было очень давно, — туманно ответила она.
— Давняя дружба — редкое явление в наше время.
— Это уж точно. Извините. — Она прошла мимо них, направляясь к выходу.
— И вот что любопытно, — громко произнес Стоун, чтобы она услышала. — Медики так и не сумели выяснить причину его смерти. — Замечание произвело надлежащий эффект. Женщина остановилась и обернулась.
— В газете было написано, что это сердечный приступ.
Калеб помотал головой:
— Он умер оттого, что сердце остановилось, но приступа у него не было. Газетчики поспешили с выводами, я так думаю.
Она сделала несколько шагов к нему:
— Я не знаю, кто вы.
— Калеб Шоу. Я работаю в читальном зале отдела редких книг библиотеки конгресса. А это мой друг…
Стоун протянул ей руку:
— Сэм Биллингс. Рад с вами познакомиться. — Он мотнул головой в сторону двух остальных членов «Верблюжьего клуба»: — Тот, что покрупнее, — Робин, а другой — Милтон. А вас как зовут?
Но она не обращала никакого внимания на Стоуна, а смотрела только на Калеба.
— Если вы работаете в библиотеке, то, наверное, любите книги, как любил их Джонатан.
Калеб просветлел лицом, как только разговор зашел о его любимом деле.
— О, конечно! Дело еще и в том, что Джонатан в своем завещании назначил меня своим литературным поверенным. И я сейчас как раз занимаюсь инвентаризацией его коллекции. Ее нужно оценить, а потом продать. Деньги пойдут на благотворительность.
Тут он замолчал: Стоун сделал ему знак заткнуться.
— Это вполне в духе Джонатана, — заметила она. — Его родители, я полагаю, уже умерли?
— О да. Отец уже много лет как умер. А мать — два года назад. Джонатан унаследовал их дом.
Стоуну показалось, что женщине потребовались немалые усилия, чтобы не улыбнуться при последнем сообщении. Что этот адвокат говорил Калебу? Кажется, что брак был расторгнут. И видимо, не женой, а мужем, но по настоянию его родителей…
— Я бы хотела взглянуть на его дом, — сказала она Калебу. — И на его коллекцию. Наверное, она здорово увеличилась.
— Вы знали про его коллекцию? — спросил Калеб.
— У нас с Джонатаном было очень много общего. Долго я здесь не пробуду. Это можно сделать сегодня вечером?
— А мы как раз и собирались туда сегодня вечером, — ответил Стоун. — Если вы остановились в отеле, можем вас захватить по дороге.
Женщина покачала головой:
— Нет, встретимся прямо на Гуд-Феллоу-стрит. — И быстро пошла к ожидавшему ее такси.
— Думаешь, это ничего, что мы ее пригласили в дом Джонатана? — спросил Милтон. — Мы ж ее совершенно не знаем…
Стоун снова вытащил из кармана фотографию и поднял ее повыше:
— Думаю, что все-таки знаем. По крайней мере скоро это выяснится. На Гуд-Феллоу-стрит, — задумчиво добавил он.
После того как завершились проводившиеся за закрытыми дверями слушания в комиссии по разведке палаты представителей, Сигрейвз и Трент выпили по чашечке кофе в кафетерии, а потом вышли на улицу и стали медленно прогуливаться по дорожкам вокруг Капитолия. Поскольку по службе они обязаны были много времени проводить в обществе друг друга, это не могло вызвать никаких подозрений.
Сигрейвз остановился, чтобы распечатать пачку жевательной резинки, а Трент нагнулся завязать шнурок на ботинке.
— Стало быть, вы считаете, что этот парень раньше служил в конторе? — спросил Трент.
Сигрейвз кивнул:
— Три шестерки; вы ведь знаете, что это за категория, Альберт?
— Только в общих чертах. Мой допуск не слишком высокого класса. Контора наняла меня для аналитической работы, а вовсе не для оперативной. У меня не те способности. Кроме того, после десяти лет ковыряния в этом дерьме с меня вполне довольно.
Сигрейвз улыбнулся:
— Перепрыгнули в политики, да? Конечно, это намного лучше, не так ли?
— Для нас обоих.
Сигрейвз понаблюдал, как его коллега причесывает оставшиеся на голове несколько жидких прядей, каким-то образом умудряясь без зеркала отлично пристраивать одну рядом с другой.
— А почему бы вам просто не завязать со всем этим? — ухмыльнулся он. — Вокруг полно дамочек, готовых запасть на таких мачо. А пока что можете заняться собственной персоной.
— После того как мы завершим свои карьеры, у меня будет столько денег, что в той стране, где я осяду, дамочки будут счастливы видеть меня таким, какой я есть.
— Ну как угодно.
— Этот малый с тремя шестерками может осложнить нам дело. Возможно, это уже грозовое предупреждение.
Сигрейвз покачал головой:
— Если им заняться, можно и впрямь осложнить ситуацию. Насколько я понимаю, у него сохранились кое-какие связи. Если бы я его убрал, пришлось бы убрать и его друзей. А при таком раскладе можно наломать дров и вызвать подозрения ненужных людей. Пока что он считает, что это работа Бина. Если он изменит свое мнение, тогда прогноз погоды будет звучать совершенно по-иному.
— Вы действительно считаете, что это наилучшая стратегия?
Сигрейвз чуть помрачнел.
— Ну давайте посмотрим в глаза реальности, Альберт. Пока вы спокойно сидели за своим жалким столом в тихом уютном Вашингтоне, я совал башку в такие гнусные дыры, на которые вы даже по телевизору боитесь смотреть. Так что продолжайте заниматься тем, чем занимаетесь, а заботы о наших стратегических планах уж оставьте мне. Если, конечно, не считаете, что у вас это получится лучше, чем у меня.
Трент попытался улыбнуться, но от страха не смог.
— Да я и не сомневаюсь в вас…
— А впечатление такое, что сомневаетесь, черт бы вас побрал! — Сигрейвз вдруг улыбнулся и обнял Трента за тщедушные плечи. — Не стоит нам сейчас ссориться, Альберт. Все идет слишком хорошо, не так ли? — Он стиснул его еще крепче и отпустил только тогда, когда почувствовал, что тому больно. Это было приятное ощущение — чувствовать, как ему больно. — Я правильно говорю?
— Абсолютно, — подтвердил Трент, потирая плечи с таким видом, словно вот-вот заплачет.
«Ты, видимо, в гимнастическом зале перекачался, сукин сын», — подумал он.
Сигрейвз между тем сменил тему беседы:
— Четверо связных Государственного департамента мертвы. Как и было задумано вначале. — Он лично знал одного из убитых; они даже служили когда-то вместе. Отличный агент, но миллионы долларов, выплаченные за него, легко перевесили дружеские отношения.
— Полагаете, что правительство вдруг проявит изобретательность? Что у нас дальше по списку?
Сигрейвз бросил сигарету и посмотрел на своего компаньона.
— Увидите, когда до этого дойдет дело, Альберт. — Ему уже несколько поднадоел этот его младший партнер. Их нынешний джем-сейшн был отчасти посвящен именно этому — показать Тренту, что он был и навсегда останется только подчиненным. А если положение станет рискованным и карточный домик накренится, Трента нужно будет убрать первым, и по весьма простой причине: слабаки под давлением всегда раскалываются.
Они расстались, и он пошел к своей машине, стоявшей в закрытой зоне. Помахал охраннику, который знал его в лицо.
— Охраняешь мои колеса? — улыбаясь, спросил Сигрейвз.
— Ваши и все остальные, — ответил охранник, покусывая зубочистку. — А вы все охраняете безопасность страны?
— Делаю все, что могу. — На самом деле следующим документом, который Сигрейвз вскоре передаст Тренту, был перечень основных положений новейшего стратегического плана Агентства национальной безопасности по отслеживанию международных террористов. Средства массовой информации всегда полагают, что АНБ работает, не считаясь с законами. Но они не знают и половины всего. Не знает и близорукая толпа на Капитолийском холме. А вот некоторые хорошо оснащенные оружием деятели, ненавидящие Америку и проживающие тысяч за семь миль от нее и по меньшей мере на восемь столетий в прошлом, готовы платить миллионы долларов, чтобы узнать об этом. А деньги всегда решают все — и наплевать на патриотизм. По убеждению Сигрейвза, единственное, что в итоге получают эти патриоты за все свои старания, — национальный флаг на свой гроб. И самая главная проблема в том, что надо быть мертвым, чтоб его удостоиться.
