«Бойня».
Сторми покрутил кассету в руках. На фоне всего того, что происходило с ним сейчас, возможно, ему не помешает посмотреть на кровь на экране. Это отвлечет его от реальности, которая его окружает. Сторми предстоял большой объем бумажной работы: нужно было составить соглашения, которые откроют лучшим его фильмам дорогу на экраны Канады, однако сегодня утром ему не удавалось сосредоточиться на работе, и он, попросив Джоан взять на себя все звонки, закрыл дверь, вставил кассету в видеомагнитофон и устроился в кресле, приготовившись смотреть фильм.
Название не соответствовало сюжету. Никакой бойни в фильме не было. Не было даже никакой крови. Вместо этого был особняк в готическом стиле с хитроумным, коварным дворецким и мальчиком, живущим вместе с сумасшедшей бабкой и родителями, которым нет до него никакого дела.
Смотря фильм, Сторми чувствовал разливающийся в груди холод, к которому примешивалось нарастающее чувство ужаса.
Он знал этот дом.
Он знал эту историю.
Это был дом его родителей в Чикаго, а безымянный мальчик… это он сам в детстве бороздил опасные воды своей жизни в том угрюмом доме, стремясь оставаться самим собой, несмотря на непрекращающиеся неясные угрозы со стороны этого странного замкнутого мирка. Многое Сторми уже успел забыть – он забыл дворецкого, забыл страшный дом, забыл чувство постоянного отсутствия опоры под ногами, забыл, что ему приходилось постоянно барахтаться, чтобы не пойти ко дну. Но теперь, когда он смотрел фильм, воспоминания вернулись, и когда мальчика совратила коварная дочь дворецкого, Сторми беззвучно произнес губами ее имя:
– Дониэлла…
Если бы его попросили отнести фильм к какому-либо конкретному жанру, он бы назвал его психологическим фильмом ужасов, однако это узкое определение не передавало всех масштабов работы. Расс прав. Фильм был потрясающе снят. Он ничем не уступал работе парня-хопи. В «Бойне» была создана своя собственная тревожная вселенная, и, несмотря на довольно неспешный темп повествования, он приковывал к себе внимание зрителя, заставляя сопереживать главному герою.
Однако Сторми захватили не художественные заслуги фильма, а личные воспоминания, связь со своей жизнью, со своим собственным детством. После того как фильм закончился, он еще несколько минут тупо смотрел на покрытый «снегом» экран.
Это что-то означало, но Сторми опять не мог понять, что именно.
Он вспомнил то, что видел в театре, и установилось недостающее звено.
Театр.
Фильм.
Эта ниточка связывала его детство в том жутком, страшном доме с исчезающей фигурой, с фруктовым салатом в унитазе, с розой в сыре в сливе раковины. Связующая ткань была тонкой, практически неосязаемой, но она была, она существовала, и Сторми внезапно ощутил непреодолимое желание встретиться с человеком, снявшим этот фильм.
От всего этого исходило ощущение неотложности, как будто в любой момент все могло рассыпаться подобно карточному домику, уничтожив тонкие связующие нити.
Сторми вихрем выскочил из кабинета. Сидевшая за столом Джоан подскочила от неожиданности.
– Где Расс? – выпалил Сторми.
– В монтажной студии.
Пройдя по коридору, Сторми распахнул дверь в монтажную студию и поднял в руке видеокассету.
– Откуда у тебя этот фильм? – спросил он.
Расс изумленно оторвался от оборудования.
– Э… ну… мне его дал один приятель. А он получил его от П. П. Родмана, того типа, который его снял.
– Где этот Родман?
– Вы хотите купить права на прокат?
– Я хочу встретиться с человеком, который снял этот фильм.
– Он живет в резервации.
В резервации.
Все было связано между собою: дом и куклы, театр и покойный отец Тома Утчаки, и отчаянное стремление Сторми встретиться с создателем фильма мгновенно усилилось. Речь шла о чем-то огромном, истинные масштабы чего трудно было представить, однако Сторми захлестнула беспочвенная, нелепая, но непоколебимая уверенность в том, что, если сможет установить первопричину всего этого безумия, он успеет положить всему конец до того, как произойдет непоправимая катастрофа.
Катастрофа?
С чего он это взял?
– У тебя есть телефон этого Родмана? – спросил Сторми растерявшегося Расса.
Тот покачал головой.
– У него нет телефона.
– Ты знаешь, как с ним связаться?
– Мой приятель ездит с ним вместе на учебу. Я могу ему позвонить.
– Звони.
Спешно вернувшись к себе в кабинет, Сторми позвонил Кену. Тот гораздо лучше него был знаком с резервацией, знал там многих, и Сторми, вкратце обрисовав, куда и почему отправляется, спросил у своего друга, не присоединится ли он к нему.
– Я на работе. Захватишь меня по пути.
В дверь постучал Расс.
– Дуг говорит, у П.П. сегодня занятий нет. Так что он должен быть у себя дома.
– Адрес у тебя есть?
– Я знаю, где это находится.
– Тогда ты едешь со мной. Идем!
Полчаса спустя Сторми, Расс и Кен тряслись по пыльной проселочной дороге, ведущей по плато к пуэбло, выполняющему роль административного центра племени.
Рассказы Кена о сверхъестественных событиях оказались непреувеличенными. Наоборот, они не передавали в полной степени масштабы чуждого проникновения. Сторми остановился перед зданием. Куклы-качины действительно разгуливали повсюду, причем в открытую. На пустыре перед пуэбло их было несколько десятков, ковыляющих, ползающих, бредущих в разные стороны. Несколько кукол стояли подобно часовым на площадке над дверью. На противоположном берегу ручья, пересекающего пустырь, стояла кружком группа мертвецов, беседующих между собой.
Какое-то время Сторми сидел в машине. Масштабы происходящего поразили его, и он с изумлением отметил, что редкие люди, которых он увидел, не обращали никакого внимания на кукол и мертвецов. Наверное, человек ко всему может привыкнуть.
Но, вероятно, то, что стояло за всем этим, прекрасно это понимало. Быть может, все началось именно здесь, поскольку культура индейцев более открыта в отношении сверхъестественного и с большей готовностью принимает нематериальный мир. Быть может, это только первая волна полномасштабного вторжения призраков, духов, демонов и монстров. Быть может, они просачиваются постепенно, дают людям привыкнуть к ним, прежде чем… Прежде чем что? Прежде чем они захватят весь мир?
Сторми подумал, что он просто насмотрелся фильмов ужасов.
Но кино оставалось единственным реальным аналогом происходящего. В действительном мире не существовало никаких параллелей, никакой исторической привязки к фактам.
Кен выскочил из машины.
– Я сию минуту! – воскликнул он, устремляясь в здание администрации племени. – Я только предупрежу о том, что мы здесь.
Сторми обернулся к сидящему сзади Рассу. Лицо студента было мертвенно-бледным.
– Что здесь происходит? – спросил он.
– Не знаю, – покачал головой Сторми.
Куклы оказались далеко не такими страшными, как он предполагал. Наверное, это объяснялось тем, что они находились на открытом месте, при свете дня, в окружении людей. В индустрии фильмов ужасов давно бытует мнение, что призраки и чудовища внушают больший ужас, если их поместить в обычную повседневную жизнь, однако Сторми никогда его не разделял. Призрак в многолюдном супермаркете совсем не так страшен, как призрак в старинном мрачном особняке, и сейчас это наглядно проявлялось здесь. Не вызывало сомнений, что качины живые, их деревянные тела и покрытые перьями лица двигались с пугающей неестественностью, так, как не должно было быть, однако Сторми не испытывал того страха, который охватил его при мысли об одинокой кукле, крадущейся по дому…
…по заброшенному театру.
Кен бегом вернулся назад.
– Всё в порядке. Пошли.
– Две улицы вперед, – сказал сидящий сзади Расс. – Белый дом.
– Жутковато здесь, твою мать, – пробормотал Сторми, включая передачу.
– Согласен, – кивнул Кен и бросил взгляд на собравшихся в кружок мертвецов. – Мне бы очень хотелось посмотреть на одного из них вблизи.
– Не надо! – поежился Сторми.
– Что здесь происходит? – снова спросил Расс.
Ему никто не ответил.
У Сторми мелькнула мысль, что он находится в какой-то чужой стране. Или вообще на другой планете. Нет, тут все было еще более сюрреалистичным. Казалось, он попал в мир Феллини, в мир Дэвида Линча[17] или… Нет. Здесь обрывались даже аналогии с кино.
На обочине из ниоткуда появилась женщина. Мгновение назад ее здесь не было, но вот она уже стояла, улыбаясь и махая рукой.
– Поверните здесь, – указал Расс. – Вот его дом.
Сторми затормозил на грунтовой дорожке, ведущей к маленькому убогому дому. П. П. Родман уже вышел на крыльцо и направился к машине, еще прежде чем Сторми заглушил двигатель. Создатель фильма оказался тощим жилистым индейцем-полукровкой. На вид ему было лет шестнадцать. Расс говорил, что Родман еще учится в средней школе, но если б Сторми этого не знал, он предположил бы, что парень уже перешел в выпускной класс.
