Выйдя из машины, Сторми с протянутой рукой направился к создателю фильма.
– Привет, – сказал он. – Я Сторми Сэлинджер…
– Президент кинопрокатной компании «Монстр», – кивнул Родман. – Знаю.
– Вот Расс дал мне кассету с «Бойней», и, должен сказать, фильм произвел на меня большое впечатление.
Родман прищурился, спасаясь от яркого солнца.
– Спасибо.
– Сценарий написал ты? – спросил Сторми.
– Я написал сценарий, я был режиссером, – с гордостью промолвил Родман.
– Кто предложил тебе идею фильма?
Парень нахмурился.
– Она пришла ко мне во сне.
Во сне.
Сторми постарался сохранить лицо бесстрастным.
– Я подумал, на фильм тебя вдохновило… – он обвел рукой вокруг, – …все, что здесь происходит.
– Вы шутите? Первоначальный вариант сценария я набросал еще два года назад. Мне потребовался целый год, чтобы снять фильм.
Два года. Это было еще более тревожно. Сторми не мог избавиться от мысли, что фильм был снят специально для него, что какая-то неведомая сила вдохновила этого парня, зная наперед, что тот снимет этот фильм, его друг передаст кассету своему другу, а этот человек будет работать в фирме Сторми и покажет ему видео. Это был необычайно сложный план, спрятанный под чередой якобы случайных совпадений, и Сторми поймал себя на том, что уже один только масштаб всего этого, запутанные, тесно переплетенные связи вселяют в него страх.
Он не знал, то ли его запугивают, то ли просто предостерегают, однако мысль о том, что этот парень – лишь посланник, его фильм – сообщение, и все это предназначается для него и лишь для него одного, прочно засела у него в сознании.
Сторми облизнул пересохшие губы.
– Где находится этот дом? – спросил он.
– Спецэффекты, – ответил создатель фильма. – Это модель. Я сделал ее на основе дома из своего сна.
– Насколько близко фильм соответствует твоему сну? – обливаясь потом, спросил Сторми.
– Я полагал, вы хотите заняться прокатом моего фильма.
– Уважь меня, – не отставал от него Сторми. – Насколько близко?
– Они практически одинаковые.
– А было ли в твоем сне нечто такое, что ты не вставил в фильм? Какие-либо дополнительные образы, которые ты вырезал, чтобы они не мешали развитию сюжета?
– Какому развитию сюжета?
– Ты ничего не вырезал?
– Ничего.
Сторми продолжал расспрашивать Родмана, но тот ничего не мог ответить, и Сторми понял, что смысл послания он должен получить из фильма, и только из фильма.
– Ты видел мертвецов? – спросил он напоследок.
– А кто их не видел? – презрительно фыркнул Родман.
– Что это означает?
– Понятия не имею.
На том они расстались. Сторми по-прежнему пребывал в полном тумане, как и до приезда сюда. Его переполняли страх и отчаяние. Он намеревался просмотреть еще раз видеокассету, однако у него возникло ощущение, что ему надлежит сделать что-то другое. Быть может, он должен вернуться в театр? Взять ключи в агентстве недвижимости и снова заглянуть в туалет?
Что это даст? Он уже видел гуляющих качин, видел беседующих друг с другом мертвецов и появляющуюся из ниоткуда женщину, однако это ничего ему не дало. Сможет ли он узнать что-нибудь новое в театре?
Ему нужно вернуться домой.
Сторми почувствовал себя персонажем комиксов, у которого над головой внезапно взорвалась перегоревшая лампочка. Вот что он должен сделать. Ну почему он не понял это раньше? Все, что он чувствовал, слышал и ощущал, указывало в том направлении. А он был слишком туп и ничего не видел. Ему нужно вернуться в Чикаго, в тот дом. Ответ ждет его там.
Ответ на что?
Сторми этого не знал.
Высадив Кена перед зданием окружного правления, Сторми вернулся к себе в офис. Расс отправился в монтажную студию работать с кассетами, а Сторми попросил Джоан заказать ему на завтра билет на самолет до Чикаго.
Запершись в своем кабинете, он еще раз пересмотрел «Бойню».
Джоан забронировала место в самолете, вылетающем в полдень, и взяла обратный билет с открытой датой вылета. Сторми задержался на работе допоздна, инструктируя своих сотрудников относительно того, что им предстоит делать, если он задержится в Чикаго на несколько дней, и разбирая соглашения и контракты, требовавшие неотложного решения. Когда он наконец вернулся домой, было уже девять вечера. Сторми зажег в доме весь свет и, обессиленный, рухнул в кресло.
Даже в собственном доме ему было не по себе.
Сторми не мог сказать, стоит ли до сих пор его дом в Чикаго, но предполагал, что стоит. Рассеянно перебирая почту, он гадал, в каком состоянии сейчас дом. В его воспоминаниях дом был в точности таким же, как дом из «Бойни» – угрюмый, мрачный особняк, – но, возможно, со времен его детства дом перекрасили и перестроили.
По крайней мере, Сторми очень на это надеялся.
Внезапно его руки перестали перекладывать конверты; он затаил дыхание, уверенный в том, что услышал какой-то звук, какой-то стук, донесшийся из противоположного конца дома. Однако звук этот больше не повторился, и Сторми, осторожно пройдясь по комнатам, не обнаружил ничего необычного.
Почта состояла в основном из счетов и рекламных проспектов, но на одном конверте стоял штемпель Брентвуда, штат Калифорния, а отправителем значился Филипп Эммонс. Сторми был знаком с Эммонсом, пожилым писателем, еще по тому времени, когда жил в Лос-Анджелесе. Он с любопытством вскрыл конверт. Внутри была загадочная, но в то же время соблазнительная записка, в которой сообщалось, что Филипп по заказу Государственной службы телевещания работал над сценарием документального фильма о Бенджамине Франклине и в своих исследованиях наткнулся на нечто такое, что, на его взгляд, могло заинтересовать Сторми.
«Это запись из дневника Томаса Джефферсона, – написал Филипп, – относящаяся к какой-то заколдованной кукле. Я подумал, тебе будет интересно взглянуть».
Заколдованная кукла?
Вот что было странным в Филиппе. Казалось, он постоянно держал руку на пульсе жизни всех своих друзей и знакомых, готовый в любой момент предоставить ту информацию или предмет, в которых возникала необходимость. Филипп был из тех, кто, случайно или сознательно, всегда оказывался в нужный момент в нужном месте. Писал он крутые детективы про серийных убийц и триллеры, замешанные на сексе и крови, и, на взгляд Сторми, его настоящая жизнь слишком уж часто совпадала с сюжетами его произведений.
Филипп ему всегда нравился, но, положа руку на сердце, он его немного побаивался.
Достав из конверта вложенную ксерокопию, Сторми углубился в чтение.
Выдержка из дневника Томаса Джефферсона:
15 апреля
Я снова Проснулся задолго до Рассвета вследствие этого Дьявольского Сна, порожденного Фигурой, которую Мне Показал Франклин. Этот Сон мне Снится уже в Пятый Раз. Если бы я не был так хорошо Знаком с Франклином, я бы Предположил, что Он занимается Колдовством и Черной Магией.
Кукла, если это Действительно Кукла, Судя по всему, Сделана из Веток, Соломы и Частей Человеческих Волос и Ногтей на ногах. Отдельные Части Склеены вместе неким Неприятным Веществом, которое, по нашему с Франклином Заключению, является Высушенным Мужским Семенем.
Франклин Утверждает, что Он Видел Похожую Фигуру в своих Путешествиях, но не Может Вспомнить, Где именно. Со Своей Стороны, Я бы Никогда не Забыл подобный Предмет и то, Где я впервые Его Обнаружил, как Я Не Забуду Это Сейчас.
Вопреки Моим Пожеланиям и Совету, Франклин Забрал Куклу к себе в Дом. Он Намеревается Держать Ее в своем Кабинете, чтобы иметь возможность Проводить над Нею какие-то Эксперименты. Я Умолял Его Оставить ее в Доме Духов, где Он Ее Обнаружил, но Франклин не из Тех, кто Внемлет Совету.
Я Боюсь за Франклина и, если честно, за Всех Нас.
Внизу странички из дневника был рисунок, выполненный рукой самого Джефферсона. Подробный рисунок, который Сторми тотчас же узнал.
Это был дом.
Самолет совершил посадку в аэропорту О’Хейр вскоре после полудня, и Сторми, взяв машину напрокат, поехал прямиком домой.
Он не помнил, когда в последний раз бывал в этих краях и видел старый дом, но, очевидно, с тех пор прошло немало времени. Улица изменилась до неузнаваемости. Квартал был полностью перестроен, на месте старых зданий появились новые. Крутых ребят из польских банд, торчавших напротив винных магазинов, сменили крутые ребята из чернокожих банд, торчащие напротив винных магазинов. Многие здания, которые помнил Сторми, или пришли в запустение, или вовсе исчезли.
Однако дом остался в точности таким же, каким был прежде. Казалось, он был окружен силовым полем или прозрачным защитным колпаком. Выплеснувшееся на улицу разорение до него не докатилось. На стенах не было надписей и рисунков, во дворе не валялся мусор. Немногие особняки, уцелевшие вокруг него, пришли в упадок и теперь выглядели такими же убогими, как и многоквартирные дома, но он остался без изменений.
