В предыдущий поход впервые пошли два приятеля Цацы – Боля и Паша. Тот самый ночной каньонинг стал для них переломным моментом, который расставил все точки над i.
За два года самостоятельных походов были исхожены вдоль и поперек все знакомые тропы, которые они узнали от Индейца. Изредка в нитку известных маршрутов добавлялись новые места. Скорее даже не новые места, а новые объекты уже знакомых мест. Например, были на Демерджи, но не видели крепость Фуны19. В следующий поход планировали маршрут так, чтобы можно было посетить и ее.
А больше всего хотелось попасть на Роман-Кош20, высшую точку Крыма. Разрешенных туристических маршрутов к ней нет. Это заповедник. Но Крым практически весь состоит из заповедников: Крымский, Ялтинский, Ай-Петринский…. И тем не менее разрешенные маршруты там значатся.
Роман-Кош находится на яйле Бабуган21. Если ехать вдоль побережья из Симферополя в сторону Ялты, то справа, в районе села Виноградное, можно увидеть красивую скалу Парагильмен22, как будто отклонившуюся от основной гряды. За ней и находится Бабуган. Эта яйла считается самой суровой. Она сплошь состоит из карстовых воронок различных размеров с кое-где зацепившимися и чудом выросшими карликовыми соснами. На Бабугане находятся несколько высших точек Крыма: Зейтин-Кош, Орман-Кош. Говорили, что этот заповедник охраняется особенно тщательно, там раньше находились охотничьи царские угодья, а сейчас это президентские владения. Есть только один официальный способ попасть туда – заказать экскурсию на побережье. На автобусе тебя отвезут, дадут минут тридцать постоять на верхушке и отвезут обратно. Конечно, ни Вику, ни ее друзей такой расклад не устраивал. Но идти самостоятельно – большой риск. Интернет пестрил рассказами о встречах с пограничниками, охраняющими заповедник. Чаще всего турьё отлавливали и отправляли обратно вниз.
По Романовскому шоссе23, которое ведет к высшей точке, передвигаются только туристические автобусы и пограничные машины. Те, кому довелось своим ходом взобраться на Роман-Кош, отправлялись, как правило, рано утром из Краснокаменки24. И через шесть часов ходу по красивейшему буковому лесу оказывались наверху. Но, насладившись всеми красотами, видом на Аю-Даг25 и море, они непременно возвращались назад той же дорогой. Некоторым везло и они не встречали по пути пограничников. Вику такой способ не устраивал. Обычно маршрут планировался так, чтобы все семь дней не спускаться вниз, к людям. В этом была огромная ценность похода. И она долго ломала голову, как органично вплести Роман-Кош в маршрут, тем более на Бабугане нет ни одного надежного источника воды. Непростая задача, но Вика не сдавалась. В итоге, через какое-то время, маршрут родился. Вику распирало от желания со всеми поделиться.
Нитка маршрута выглядела так:
СИМФЕРОПОЛЬ – КРАСНОКАМЕНКА – СКАЛА КРАСНЫЙ КАМЕНЬ – ЯЙЛА БАБУГАН – РОМАН-КОШ – ГУРЗУФСКОЕ СЕДЛО – НИКИТСКАЯ ЯЙЛА – ЯЛТИНСКАЯ ЯЙЛА – СКАЛА ТАРАКТАШ – ПОЛЯНА СКАЗОК, СПУСК К ЯЛТЕ.
Дух захватывало от предвкушения. Но оставались две сложности. Первая – вода есть только у подножия Бабугана. Источник один и скрыт в лесу. Описаний как его найти – масса, даже фотографии есть, но Вика по опыту знала, как это не просто. Планировалась ночевка наверху, а это значит, что водой надо затариться под завязку и затащить ее наверх, переночевать там, а потом двинуться дальше, до следующего источника. Исходя из описания на форуме, он находился где-то в районе Беседки Ветров, недалеко от Романовского шоссе. Вика распечатала описания расположения источника, фотографии. Но тревога оставалась. Ставки велики. Необходимо найти два новых источника подряд, чтобы группа не осталась без воды. Дальнейший путь был более-менее понятен. Ялтинская яйла, Ай-Петринская яйла – практически прогулка над морем и облаками. По пути родник Беш-Текне. Потом урочище Таракташ и исток Учан-Су26. Там они были с Индейцем, этот путь она хорошо помнила. Далее спуск по Таракташской, а затем Боткинской тропам к Поляне Сказок27 и выезд в Ялту, к морю.
Восхождением на Роман-Кош заболели все. А Вику, Кнопу и Цацу еще и не покидала мысль о пещере, Пещере Восходящего Солнца… И началась подготовка к походу. Вика, Цаца и Кнопка имели уже все необходимое, поэтому сосредоточились на разработке меню, просчитывая все до граммов, а также инструктировали Болю и Пашу, что им необходимо приобрести из личного снаряжения. Боля даже проявил инициативу и приобрел для общего снаряжения мягкие ведра28 вместимостью пятнадцать литров ярко-оранжевого цвета и зачем-то моток альпинистской веревки толщиной десять миллиметров. Эта покупка удивила всех. Дело в том, что без Индейца никто не отваживался делать спуски со скал. Но следующим его приобретением стал кремень точь-в-точь как у Беара Гриллса29, причем за данным походным артефактом Боля охотился по всей Москве недели две. После этого Болю в его страстно-потребительском состоянии оставили в покое и спокойно, снисходительно, с улыбкой выслушивали его эмоциональные рассказы о посещении огромного спортивного туристического торгового центра на Речном вокзале30. Боля как инженер восхищался всевозможными прибамбасами для походов и с азартом планировал следующие покупки. Паша покупал все для двоих. Жанна только лишь хлопала в ладоши и мило улыбалась, когда он доставал из фирменного оранжевого пакетаскладной набор «Ложка. Вилка. Нож» или быстросохнущие полотенца из какой-то чудной синей ткани. Но больше всего Жанну восхитила компактная мыльница с тонкими, прозрачными как бумага листиками мыла. Оказалось, что невесомый листик, соприкоснувшись с водой, моментально превращался в пену и отлично справлялся со своей задачей.
Боля и Лёля
Анима31 и Анимус,32 или Полусеамские близнецы.
В школе они, как и большинство близнецов, сидели за одной партой. Боля учился, а Лёля плелась за ним. Все, на что ее хватало – это внимательно и аккуратно списывать у брата домашние задания. Боля не был против, он всегда чувствовал ответственность за сестру и буквально все делал за нее. На контрольных успевал решить свой вариант и принимался за Лёлин, иногда наоборот. И после окончания школы, начав самостоятельно зарабатывать, он решал, куда ехать в отпуск, какие места посетить, какая культурная программа у них будет, а Лёля со всем соглашалась. Они были единым целым. И ощущали себя единым целым. Окружающие, даже если обращались к одному из них, все равно называли оба имени: «Боля-Лёля, ты пойдешь на футбол?», «Боля-Лёля, тебе так идет эта кофточка!». Но была и обратная сторона такого симбиоза. Они воспринимали друг друга как продолжение себя. Отсюда и упреки, критика, наставления, которыми они засыпали друг друга, как только поведение другого выходило за рамки их внутренних правил. Боля мог критиковать сестру за нерешительность, а Лёля брата за чрезмерную активность. И это были не просто наставления, а жесткие требования. Никто из них даже помыслить не мог, чтобы принять особенности друг друга как данность.
Обычно Лёля не чувствовала своих желаний отчетливо. Нет, конечно, записаться в какой-нибудь кружок, танцевать или вышивать крестиком – это ей удавалось без посторонней помощи. Но подобные увлечения были скоротечными, интерес угасал быстро и приходилось выбирать какое-либо другое из женских занятий. Острые, жгучие желания Лёле были незнакомы. А нет желаний – нет и необходимости принимать решения. И так Лёля плыла по течению. И на работу устроилась совершенно неинтересную, и обязанности выполняла абсолютно незначительные и для компании в которой трудилась, и для себя лично. Брат же был успешен в своей профессии. Инженерный труд выбрал не случайно. Ему нравилось создавать новые, сложные конструкции. И в свои двадцать два года он работал в солидной компании и был там на хорошем счету.
У Боли была одна особенность. Он не мог участвовать в серьезных разговорах, даже если чем-то желали поделиться самые близкие друзья. Он старался скрывать свое неумение адекватно реагировать на то, например, что папа Вики чудом спасся, провалившись под лед на рыбалке, или на душещипательную историю Цацы, которая разбила (с серьезными последствиями) коленку, катаясь на велосипеде в дождь по мостовой, или на уход из жизни любимой бабушки Паши, которая его воспитывала в детстве. При первых словах глаза Боли расширялись от ужаса, откуда-то из легких вылетал естественный звук, похожий «ох…», а потом лицо его маскообразно застывало, хаотично, не к месту передергиваясь различными группами лицевых мышц. Про себя в такие моменты он отчаянно желал завершения этой муки. Создавалось впечатление, если, конечно, вглядеться, что перед вами инопланетянин, напяливший кожу человека, который старается всеми силами походить на человека, а сущность его рвется наружу. И нельзя сказать, что его не трогало горе или несчастья близких и родных. Конечно, нет. Он просто боялся любого проявления сильных чувств. Ему казалось, что они как-то уж сильно обнажают его, делают беззащитным, срывая панцирь. Это с одной стороны, а с другой – шло противоречие с его жизненным кредо: «Быстрее. Позитивнее. Еще быстрее и еще позитивнее». Неприглядные, сложные стороны жизни отрицались Болей. Он старался постоянно поддерживать тот самый позитиff, а если не получалось – начинал ускоряться. Нырял с головой в какое-то дело, действие, задачу, отдаваясь этому полностью, анестезируя боль, страх, отчаяние, а время тем самым выполняло роль доктора. По той же самой причине Боля не любил мелодрамы, драмы и арт-хаусное кино. Жизнь должна быть легкой, приносить удовольствие и ты должен дарить только позитиff.
