кухонной лампочки, и, отпустив ошейник, пронзительно крикнула:
– Мэнсон, фас! Рви их! Рви на куски!!!
Собака, из оскаленной пасти которой сочились тонкие струйки розоватой слюны, коротко всхрапнув и щёлкнув зубами, рванулась вперёд и всей своей массой обрушилась на первого, кто оказался на её пути. Это был тщедушный очкарик Тимофей, который, естественно не выдержав такого бешеного напора, даже не охнув, как подкошенный, повалился на пол, смятый мощной рычащей тушей. Его приятели, уже оправившиеся от первоначального смятения, бросились было ему на помощь, но в этот миг прихожая и кухня вдруг погрузились в темноту – Алина, едва выпустив пса, кинулась к выключателю и потушила свет.
В объятом тьмой помещении началось нечто невообразимое. Громкие возгласы, крики, беготня, рычание, звон посуды, грохот опрокидываемой и ломаемой мебели… Внезапно наступивший мрак ослепил присутствующих, они не видели ни зги и метались туда-сюда как полоумные, охваченные паническим, парализующим разум ужасом, не зная, куда бежать и что делать и всем существом, будто самой кожей чувствуя присутствие смерти. Кто-то бросился к входной двери, но она оказалась запертой, и все старания выломать её не дали результатов: дверь стояла как влитая, даже не шелохнулась; кто-то, порезав руки в кровь, разбил окно и попытался вышибить ставни, но также безрезультатно: ставни оказались на удивление крепкими; иные сделали попытку пробиться на второй этаж, однако, встреченные энергичными ножевыми ударами, с проклятиями и матерной руганью вынуждены были отступить.
Димон был одним из немногих, кто в этой жуткой свалке, среди бестолково носившихся, налетавших друг на друга, сталкивавшихся тел, среди диких воплей, стонов и гвалта, сумел сохранить относительное хладнокровие и способность соображать. Быстро оглядевшись вокруг, он подался в сторону, скользнул вдоль стены и юркнул в узкий коридорчик, ведший в глубь дома, – тот самый, на другом конце которого находился подвал, место давешнего Гошиного заключения. Однако, не успел он сделать и нескольких шагов, как из темноты на его голову обрушился мощнейший, сокрушительный удар, и он с проломленным черепом замертво рухнул наземь.
Гоша тоже не остался в стороне от начавшейся суматохи. Едва лишь погас свет и вокруг воцарился хаос, он поневоле вышел из оцепенения, в котором пребывал после появления Алины, и не осознанно, а скорее машинально, подчиняясь властному инстинкту самосохранения, забился под кухонный стол и, точно это могло помочь, зажмурил глаза и заткнул уши. Но это слабо помогало: перед глазами продолжали носиться страшные, не менее яркие, чем наяву, картины резни и кровопролития, творившихся рядом, а слух чутко улавливал душераздирающие крики его гибнувших товарищей. Крики, становившиеся постепенно всё приглушённее, всё тише, крики, понемногу превращавшиеся в стоны и предсмертные хрипы.
Среди всеобщей сумятицы, безумия и паники Стас оказался единственным, кто не пытался бежать, не ломал дверь и не вышибал ставни, а искал возможность оказать сопротивление и нанести врагу хотя бы минимальный урон. Он выхватил свой нож и, крепко сжав его в руке, напрягшись и стиснув зубы, резко поворачивался то в одну, то в другую сторону, каждый миг ожидая нападения невидимого противника и не решаясь пустить своё оружие в ход вслепую, чтобы не ранить кого-нибудь из приятелей, беспорядочно метавшихся вокруг. Враг же, будто нарочно, не спешил атаковать его, словно решил оставить предводителя компании напоследок и расправиться с ним как-нибудь по-особенному.
Но, наконец, Стасу улыбнулась удача. Его глаза, более-менее привыкшие к темноте, различили прямо перед собой неясные очертания огромной собаки, накинувшейся на кого-то из его друзей и пытавшейся, по своему обыкновению, вцепиться ему в горло. Стас не колебался ни секунды: опрометью кинулся на остервенелого, опьяневшего от запаха и вкуса крови пса и всадил нож ему в шею.
Раздался пронзительный, визгливый вой. Собака, почувствовав тяжёлое ранение, оставила свою жертву и бросилась на нового врага. Но Стас опередил её: быстрыми, практически неуловимыми для глаз движениями, явственно изобличавшими его умение и опыт во владении холодным оружием, он несколько раз по рукоять вонзил лезвие в грудь и брюхо пса. Тот жалобно взвизгнул, обмяк, отрывисто, хрипло задышал. Затем в горле у него забулькало, и из пасти хлынула горячая чёрная кровь.
И в тот же миг помещение залил свет, озарив ужасающую картину кровавого побоища. Тимофей и Димон были убиты, Макс и Влад ранены, Гоша в страхе забился под стол и глядел оттуда на происходящее расширившимися, остекленелыми глазами. И только Стас неподвижно, точно изваяние, стоял посреди разгромленной, забрызганной кровью кухни, хмуро глядя на издыхавшую у его ног собаку-убийцу.
– Он убил Мэнсона! – раздался истошный, истерический крик. – Моя собачка… бедненькая!.. Замочи его, папка! Порви эту тварь!
Стас поднял глаза и спокойно, даже как будто равнодушно взглянул на ту, с которой ещё совсем недавно так хотел познакомиться, – на остервенелую, дрожавшую от ярости Алину, стоявшую у стены возле выключателя и потрясавшую ножом. Вперив в него ненавидящий, метавший молнии взор, она осыпала его ругательствами и проклятиями и продолжала призывать «папку» расправиться с убийцей Мэнсона, испустившего к этому времени дух.
Услышав за своей спиной тяжёлые шаги и сиплое дыхание, Стас обернулся и увидел в паре метров от себя могучего, обнажённого по пояс, разрисованного затейливыми татуировками атлета, державшего в руке толстую увесистую дубину и угрюмо, из-под низко нависших бровей глядевшего на него. Стас сразу же понял, кто перед ним, чуть усмехнулся и даже, будто здороваясь, слегка кивнул мощнотелому «папику», взглядом специалиста окинув его впечатляющую, необычайно развитую мускулатуру и отметив про себя, какая, должно быть, силища таится в этом громадном, бугристом, точно обломок скалы, теле. И сразу вслед за этим у него возникло ещё одно, довольно тревожное соображение, от которого по коже его пробежала лёгкая дрожь, а в сердце, словно холодная ядовитая змея, вполз страх. Он понял, что, как бы силён ни был он сам, этот огромный, татуированный, как папуас, громила с застывшим бездумным лицом и тупым, бессмысленным взглядом пустых мутных глаз неизмеримо сильнее его и предстоящая схватка, вероятнее всего, закончится для него печально.
Эта мало обнадёживающая мысль, молниеносно промелькнувшая в его мозгу, заставила его нахмуриться и невольно отступить на шаг. Когда он шёл сюда, полный самых смелых и дерзких планов, окружённый десятком друзей, спокойный и уверенный в себе, ему и в голову не могло прийти, что все его планы так стремительно и бесславно рухнут и он в конце концов окажется с глазу на глаз с грозным безмолвным «папиком», которого им так ярко описал Гоша. Один на один! Только он и этот мрачный звероподобный верзила с выдающимися надбровными дугами, квадратной челюстью, необъятной выпуклой
