Кабина лифта была целиком вытесана из скальной породы. Скользя в двух слоях камня, Сид почувствовал смутную тревогу. Он отнес ее на счет клаустрофобии. До взрыва бомбы еще долгие минуты. По крайней мере, пока террористка не покинет отель. Достаточно, чтобы объявить тревогу, — придется-таки сделать доброе дело и заработать себе кучу заморочек, чтобы совершенно незнакомые люди не умерли раньше времени.
За исключением немого шофера, тискавшего кубик Рубика, площадка была пуста. Двести квадратных метров плоского камня, антрацит. На пустых шезлонгах пузырились матрасы. Никакой Анны Вольман. Волны лизали берег. Деревянный мостик уходил к горизонту. Под навесом из пальмовых листьев — бар в самом простом своем варианте. Холодильник, телефон и четвертинки лимона в чашах из потемневшего серебра. Сид позвонил на ресепшн и предупредил о бомбе. Повесил трубку, обрубив клерка и его лишние вопросы. Одежда Анны Вольман валялась на земле у ног шофера. Купальный халат с логотипом панотеля, трейсер с драгоценными камнями, пачки долларов, стянутые зажимом.
Сид отвернулся к морю.
Пока он выискивал погрешности в пространстве, за спиной зазвонил телефон. Звонок высокий, резкий, как дурное известие среди ночи. Телефонные звонки не прекращались, задавая ритм буйкам и гребням, выходящим из размытого фона, заглушая эхо выстрелов и хор воплей со стороны бульвара Чинечитта, плеск воды, зажатой в бухте. Вскоре остались только длинные полосы звона и безнадежная чистота моря. Сид пошел по мосткам.
Он сложил ладони козырьком над глазами и перенес взгляд так далеко, как смог, — за буйки, ограничивающие безопасную зону.
И тогда он увидел ее.
Она плыла медленно, не останавливаясь, по прямой к солнцу.
Сиду, ослепленному тем, на что невозможно смотреть в упор, пришлось опустить глаза. Он опустил глаза в тот самый миг, когда Анна коснулась линии горизонта. Он знал, что это мираж, простая игра перспективы. Он знал, что для Анны выбранная цель отступает по мере приложения усилий. Он знал, что Анна Вольман вскоре ослабеет и повернет к земле. Она просто увидит другой горизонт.
Копы против массовки. На стороне мундиров Сид разглядел нарукавные повязки спецслужб и армейский камуфляж. Ряды массовки умножились втрое. Они так и готовились наступать — в съемочной одежде. Гигантские кролики и злобные фараоны шли на штурм с охотничьими ружьями и бутылками зажигательной смеси. Перед студийными павильонами стояло три бронетранспортера.
Демонстрация слегка вышла из-под контроля.
Сидя внутри машины, остановившейся на вершине утеса, Сид нажал на зум, и картинка поплыла. Он снова навел на резкость и стал водить трейсером Анны Вольман справа налево, слева направо. Дождь гранат со стороны студийных павильонов. То там, то сям кто-то падает на землю. Служивые и клоуны — пока поровну. Бронетранспортер полыхал прямо перед решеткой здания администрации. Изнутри усеянного ранеными сада очаг пытались потушить кокетливой струйкой поливочного шланга.
На приличной высоте вертолеты чертили в светлом небе круги, бог знает чего дожидаясь, чтобы вмешаться, — возможно, пока рассосется потасовка на бульваре, путающая все карты. На пляже лежало несколько покойников.
Добро пожаловать в Херитедж. Фабрика грез. Земной рай.
Сид удобней устроился в машине и занялся собственными делами.
Он решил не слишком зацикливаться на исчезновении Анны Вольман. Он задвинул это в довольно плотно забарахленный угол памяти.
Он, как мог, утешил шофера и переманил его в свой лагерь: надо вернуться в Город как можно скорее. Эвакуация отеля для прикрытия бегства была как раз на руку. Из того, что он уловил, максимально опустив окно и зарывшись в заднее сиденье лимузина, минуя без лишних церемоний с десяток агентов в черном, маячивших на ступенях панотеля, — бомбу разрядили и девицу арестовали, но для пущей секретности людей решено было эвакуировать. Семьи работников администрации, звезды целыми пачками, увозящие кто тачки, кто детей в великой суматохе эвакуации, невероятно замедленной контрольными постами со сверкой трейсерных номеров. Чрезвычайная ситуация все-таки позволила ему проехать, машина была из списка А+, что подтверждал сигнал трейсера, который он держал под прикрытием тонированных стекол в горячей ладони, стараясь не смотреть на заставку — портрет умершей звезды. А теперь бульвар Чинечитта полностью специализировался на метании взрывчатых веществ и плотном пулеметном огне. Все же тачки продвигались вперед. Черепашьим шагом, но двигались. Сид понял, что дальше дорога огибает зады съемочных павильонов.
За несколько метров до джин-бара он понял, что так просто ему не выпутаться. Безымянный проезд — широкая полоса асфальта без тротуара — раскатывала зигзаг по всей длине зданий вдоль студий, потом сворачивала через пустыню к береговым стенам и их отрогам — дорогам-трубам. Прямо перед петлей, в которой угнездился джин-бар, был выставлен аванпост из трех армейских джипов и десятка людей.
Руководство осуществляли три агента в черном. В программе: проверка списков, определение личности по трейсеру, определение по банковскому импланту, обыск. Водителей и пассажиров. Без поблажек женщинам и детям.
Сид оглядел окрестности. Слева гектары пустынной равнины, нагретый добела песок и пыль, насколько хватает глаз. Несколько кустиков закачалось под ветром, стихшим так же резко, как он и возник.
Два десятка лошадей с блестящими крупами, на первый взгляд — чистокровные скакуны, бесились в карьере, обнесенном проволокой под напряжением: срывались в нервный галоп, били копытами, бросались в стороны, налетая друг на друга с испуганным ржанием. Если не считать сиреневых прозрачных полос от чахлых кустиков, ни дюйма тени на километры и километры до самых туч, сидящих на линии горизонта. Отсюда граница казалась нереальной: воистину въезд на землю кошмара.
Две машины проехали. Третью завернули, и она уехала ждать своей очереди на просторном паркинге, где соседствовали трейлеры артистов и полуприцепы. Там уже другие вояки в камуфляже охраняли задержанных беженцев. Право на проезд в Город имели только машины из списков А и Б. Сид подумал, что самое время поискать запасной выход.
Задние двери студийных павильонов тянулись метрах в пятидесяти от него. Стены облупились, окна отсутствовали: внутри наверняка были темные помещения, коридоры, закоулки и запустение. Сгодится, чтобы отвоевать у бега событий передышку, необходимую для размышления.
Цепочка машин проглотила еще несколько порций асфальта. В тот миг, когда его собственный транспорт двинулся с места, Сид почувствовал, что по спине течет холодный пот. Он знал, что попался. В приоткрытое окно продолжали доноситься выстрелы, упорные, беспрестанные, такие же постоянные, как прибой и угрызения совести. Ему показалось — да, — что беспрестанная пальба похожа на угрызения совести, на маету, на внутренний голос, который невозможно заткнуть.
Краткое прощание с шофером, и он вышел в дверцу со стороны павильонов. Побежал, согнувшись пополам, стараясь держаться под прикрытием машин, подальше от контроля. Он достиг тени контрфорсов. С дороги его видели несколько пассажиров. Вся надежда на их индивидуализм. Первая дверь не поддалась. Он заскользил вдоль стены до следующей двери, сокращая на десять метров дистанцию между собой и джин-баром. Лучше держать источник опасности на виду. Вторая дверь не поддалась. Он навалился на ручку всем телом. Закрыто на ключ. Он почти достиг следующего здания, когда забибикал первый водитель. Он сигналил и сигналил. Через несколько секунд эпидемия доносительства, как лесной пожар, стала перекидываться с машины на машину, от одного примерного гражданина к другому. Тридцать клаксонов расстреливали его в упор. Возле патрульного заграждения возникло движение, кого-то отрядили разобраться — разворот на месте и бегом-марш, оружие на уровне груди, направление — теневой участок опор здания, куда указывала руками целая куча благонамеренных идиотов.
Сид выхватил пистолет — черт с ним, с камуфляжем. Он пальнул в замок и вошел.
Внутри: логово, как на заказ. Сотни квадратных метров, кубатура, как в церкви, голые полы с кабелем, вокруг рушатся стопки каких-то кубов и ящиков, и все раскидано невесть как, как бог на душу положит, — выгородки на колесиках, стенки из папье-маше, ложные перспективы, расписные задники, являющие глазу пейзажи невиданных цветов, и плоскостные силуэты людей, словно оживающие в этой путанице. Темно, как в чаще, только кое-где блики белого света от идущих съемок, как свет маяка. Сид полностью использовал свой короткий отрыв. Он пошел в глубь лабиринта, вдоль стен заброшенных съемочных залов, пытаясь сохранять курс на бульвар Чинечитта и на выходящую туда — в гражданскую войну — дверь. Из глубин доносились отзвуки чего-то неясного. Отзвуки, лишенные смысла. Выстрелы, треск, шум шагов, дыхание, скрип дверей. Невидимые стычки отдавались раскатами божьего гнева. В нем Сиду слышались шаги преследователей, вот они вошли, посовещались и побежали в разные стороны с цоканьем набоек, тут же перекрытым новой волной звуков из павильона.
