– Стой! Паспорт! – заорали милиционеры.
Холлис окликнул морского пехотинца:
– Побыстрее, сынок!
Ворота начали медленно открываться. Сэм пропихнул Лизу в образовавшуюся щель, затем проскочил за ней. Он оглянулся на двух милиционеров, свирепо смотревших ему вслед.
– Думаю, на сегодня мы наигрались в «плащи и шпаги», – облегченно вздохнула Лиза. – Пойду-ка я чего-нибудь выпью, а потом перенесу твои вещи к себе, пока ты будешь заниматься своими делами. Может быть, мне помогут Келлумы.
– Нет, лучше мы это сделаем вместе, когда я освобожусь. О'кей?
– Хорошо. Спасибо тебе за сегодняшний день, Сэм.
Холлис застегнул пуговицы на своем кителе ВВС и затянул галстук.
– Ну как я выгляжу?
– Сексуально, – отозвалась Лиза. – Ты научишь меня складывать твою форму?
– Не стоит. Я вполне могу сам это делать.
– А твоя жена делала это?
– По-моему, она не знала даже, что я служу в армии. У тебя есть виски?
– На кухне осталась бутылка. Помоги мне с молнией.
Холлис застегнул молнию на спине ее шелкового платья, обнял и поцеловал в шею. Они спустились вниз, в кухню. Холлис налил два стакана и добавил лед.
– Эти упакованные коробки действуют мне на нервы, – сказала Лиза.
– А где икона?
– Там, на книжной полке. Хочу послать ее моему боссу из Информационной службы в дипкорпусе. Я написала ему и попросила ее сохранить. Ты вложишь икону в дипломатический багаж?
– Я сказал, что сделаю это.
– Спасибо. Ты сможешь захватить ее с собой, когда поедешь в Вашингтон?
– Конечно. – Он снял икону с книжной полки и стал рассматривать. На ней был изображен какой-то святой, но Холлис не знал, кто именно. – Что это за парень?
– Это архангел Гавриил. Видишь трубу?
– Да.
– Эта икона написана на лиственнице. Многие иконы писались на сосне, но она деформируется и трескается.
– Понятно.
– Я люблю ее. Посмотри на лицо. Оно излучает свет и покой, тебе не кажется?
– О да. И сколько?
– Сколько она стоит? Ну, на Западе ее трудно оценить. Однажды я, правда, показала ее одному специалисту по исторической живописи. Он определил, что эта икона шестнадцатого века. Наверное, ее цена примерно двадцать пять тысяч.
– Боже! А что, если я ее потеряю?
Она подлила ему в стакан скотча.
– Даже представить себе не могу, чтобы шпион терял вещи. И я доверяю тебе.
– О'кей. – Он осторожно поставил икону обратно на полку.
– Меня немного волнует этот прощальный вечер, Сэм.
– Почему?
– Не люблю оказываться в центре внимания, особенно, когда вечер посвящен моему изгнанию из страны.
– Раньше я не замечал в тебе робости. А вообще все это довольно смешно. Однажды я угодил на такой вечер в Софии. Помощник шефа ЦРУ соблазнил жену какого-то болгарского дипломата или что-то в этом роде. Короче говоря, его застукали и дали пинка под зад. Тем не менее, вечеринка продолжалась весь уик-энд, и этот бедняга... Да что случилось?
– Какие мужчины все-таки свиньи! И вовсе это не смешная история, Сэм!
– О! Тогда это казалось очень забавным. Может быть, если бы тебе пришлось там побывать...
– Знаешь, все эти шпионские страсти – это что-то такое... во всяком случае, не твое. Ты мог бы оставить это? Вернее, хотел бы ты оставить это?
– Мне бы хотелось снова летать.
– Правда? Ты только сейчас счел нужным мне об этом сказать?
Холлис сел на коробку и замолчал.
– Извини, Сэм. Я слишком много выпила. Ты же не моя собственность. – Она допила скотч. – Выпьем еще по одной?
– Нет.
– А я, пожалуй, выпью. Очень нервничаю.
– Я заметил.
Раздался звонок в дверь.
– Я открою, – сказала Лиза, спустилась вниз и вернулась вместе с Чарлзом Бенксом.
– Привет, Сэм, – поздоровался тот. – Лиза уверяет, что я не помешаю своим несколько бесцеремонным приходом.
– Значит, не помешаете. Снимайте пальто, Чарлз.
– Нет, благодарю, я зашел всего на несколько минут.
– Выпьете? Правда, у нас только скотч.
– Совсем чуть-чуть. С содовой или водой.
Лиза подала Бенксу стакан со скотчем.
– Прежде чем начался прощальный вечер, позвольте мне первому искренне пожелать удачи в вашей работе и личного счастья.
Они чокнулись и выпили.
– За свою жизнь я довольно часто сталкивался с подобными скандалами, – продолжал Бенкс. – Мой отец ведь тоже был дипломатом. Он работал здесь в 1933 году в первой дипломатической миссии после революции. Тогда мне было восемь лет, и я немного Помню Москву. В то время она выглядела весьма мрачно. Когда мне было лет десять, я видел Сталина.
– Поразительно! – воскликнула Лиза. – Вы помните его?
– Помню запах табака, исходящий от него. Отец тогда в шутку сказал мне, что я вижу царя всех русских. Я рассмеялся, а моя мать чуть не упала в обморок.
– Значит, вы не всегда были таким вежливым и сдержанным, не так ли? – улыбнулся Холлис.
– Да, это была моя первая дипломатическая бестактность. – Он огляделся. – Было бы неплохо поставить какую-нибудь музыку.
Лиза кивнула и подошла к магнитофону.
– Чарлз, вы знаете Жанну Бичевскую – русскую Джоан Бейз?
– Боюсь, что я не слишком хороший знаток современной русской музыки.
Мягкие звуки гитары и чистый русский голос заполнили комнату.
– Ее песни навевают на меня меланхолию, – сказала Лиза. – Я попыталась устроить ее турне с концертами по Америке, но они не дают ей выехать из страны.
– У нее прекрасный голос, – согласился Бенкс. – По крайней мере ей не запрещают петь.
Он подошел к магнитофону и прибавил громкость.
– По-моему, вот так будет нормально, – сказал Бенкс. – Так вот что я хотел вам сказать. Первое. Вы снова отлучались на какое-то время, и у нас, и у Вашингтона возникли опасения, что вы влипли в какую-то грязную историю. Поэтому посол потребовал, чтобы вы оставались на территории посольства до тех пор, пока в сопровождении службы безопасности вас не отвезут в аэропорт утром в понедельник. Полагаю, что это решение не слишком расстроит вас.
– Мы с Лизой намеревались в воскресенье отправиться в церковь, – сказал Холлис.
– Почему вы так провоцируете их, подвергая и себя, и Лизу опасности? – с раздражением спросил Бенкс.
– Чарлз, неужели вы полагаете, что советские власти и КГБ станут покушаться на вашу жизнь в то время, когда наши дипломаты обсуждают вопросы о новой эре советско-американских отношений?
– Советское руководство, возможно, и не станет, – возразил Бенкс, – а вот действия КГБ ни я, ни вы не сможете предугадать. Эта проблема касается и мистера Айлеви, чья организация, похоже, проводит свою собственную политику. В сущности, у КГБ и ЦРУ одинаковая задача развалить любое возобновление дружественных отношений между нашими странами.
– Это чрезвычайно серьезное заявление, – заметил Холлис.
– Тем не менее именно так считают все дипломатические крути.
– Чарлз, мне очень не нравится, когда дипломаты морализируют. Моя работа, как и деятельность Айлеви, может не вызывать у вас симпатии. Но, к несчастью, она необходима. Всегда подразумевалось, что дипломатическая служба будет обеспечивать поддержку разведке, находящейся в пределах своей миссии. Мы никогда вас ни о чем не просили. Мы ни разу не скомпрометировали здесь дипломатический персонал. И единственное, на что мы вправе рассчитывать, – это взаимопонимание.
– Что касается меня лично, то я полностью согласен с вами. Тем не менее опасения посла, опасения самого Белого дома, если хотите знать правду, заключаются в том, что один из вас – вы, Сэз Айлеви, морской атташе, военный атташе или еще кто-то, кто работает на вас, – завладев нынешним делом Фишера и Додсона, использует его в качестве орудия разрушения дипломатической инициативы. Я сказал достаточно.
Холлис подлил Бенксу еще скотча.
– Боюсь, что последнее слово окажется за мной, Чарлз. Вы боитесь нас, как пещерных людей. Однако хочу, чтобы вы вспомнили, сколько достижений военных и разведки, за которые было заплачено кровью, пустили на ветер именно госдепартамент и дипломатическая служба. Я сражался на войне, мой отец и ваш отец... Я прекрасно помню имя Прескотта Бенкса. Вспомните Ялту и Потсдам, когда ваши предшественники отдали Сталину все, кроме западной лужайки Белого дома. Вот почему мы сейчас и оказались в этом дерьме.
Румяное лицо Бенкса стало еще краснее. Он глубоко вздохнул и сделал глоток скотча.
– Да, это были для нас не самые приятные часы. В старости мой отец весьма сожалел о своей тогдашней роли.
– Конечно, прошлое – это пролог к будущему, но вы чересчур углубились в события, случившиеся еще до моего рождения, – напомнила Лиза.
– Ну, поговорим теперь о наших делах. Как вам известно, родители Фишера потребовали вскрытия тела своего сына. Мы получили его результаты, – проговорил Бенкс.
