Ведь все дело в подлинности, правда? Если картина является подделкой, то люди могут с таким же успехом посмотреть ее изображение на экране компьютера, не выходя из дома.
54
Так, Американец вышел из Лувра, красная точка на экране телефона зашевелилась. Но уходить не хочется, ведь не так часто удается спокойно посидеть в уютном парижском кафе. Он откусил кусочек круассана, сделал глоток кофе и откинулся на спинку стула. Зачем спешить? Можно и отсюда понаблюдать, куда движется Американец. А позже догнать и выяснить, что он узнал в музее, и может быть, получить ответы, которые они оба ищут.
55
Шагая по парижским улицам, я думал о том, как все-таки странно воздействует на меня «Мона Лиза», как она приковала мое внимание и потрясла меня. С этими мыслями я прошел по Марэ и остановился на площади Вогезов. Это одна из старейших площадей Парижа, считающаяся и одной из самых красивых: большой сад, в центре фонтан, а по сторонам – здания из красного кирпича, с инкрустированными каменными полосами. На минутку я представил, как мы с Аликс живем в одном из этих прекрасных домов. Мысль о том, чтобы жить в одной квартире с этой женщиной, от которой у меня голова кружилась, как только что в Лувре, сама по себе казалась невероятной, но отчего бы не помечтать иногда.
Слабость еще немного ощущалась, и я заглянул в киоск пополнить запас конфет. Изучив ассортимент, я выбрал нечто под названием «Арлекин» в ярком цветастом пакете. Каждый леденец был завернут в свой фантик, и я надеялся, что конфеты качественные. Меня ждало разочарование в виде искусственного и переслащенного вкуса тутти-фрутти.
Но к тому моменту, когда я добрался до рю де Перш, 67, я успел съесть три штуки. Дом оказался трехэтажным особняком; на двери висел молоток в виде львиной головы, которым я и воспользовался.
Дверь открыл мужчина в синем атласном халате, лет сорока с лишним, высокий, с эффектной внешностью.
– Qu’est-ce que c’est? [65] – спросил он холодно и отрывисто.
– Этьен Шодрон? – уточнил я.
Он кивнул.
– Я Люк Перроне. Я вам звонил недавно…
Какое-то время он вспоминал, кто я такой, а когда вспомнил, то не стал любезнее.
– Кажется, я ясно сказал, что мне нечего вам сообщить.
– Да, но я подумал, что раз уж все равно еду в Париж, то… – и я выпалил давно заготовленную фразу. – Я читал дневник Винченцо Перуджи, и там немало сказано о вашем двоюродном дедушке Иве. Мне нужно обсудить с вами кое-что важное.
– И что бы это могло быть?
– Можно войти? Обещаю, что не отниму у вас много времени.
Он неохотно впустил меня в дом. Мы прошли через фойе со старинной, местами потрескавшейся, но еще красивой лепниной на потолке в виде переплетающихся лент. На полу стояли рядком несколько чемоданов.
– Куда-то уезжаете?
– Короткий отпуск, на юг Франции, – ответил Шодрон, ведя меня мимо деревянной винтовой лестницы с красиво изогнутыми перилами в небольшую гостиную с мраморным камином, хрустальной люстрой, встроенными книжными шкафами и двумя удобными кожаными диванами. Он жестом предложил мне сесть, но сам остался стоять, и я тоже встал.
– Что же вы хотите сказать такого важного?
– Я считаю, что Ив Шодрон был в сговоре с моим прадедом Винченцо Перуджей в деле кражи «Моны Лизы».
– И что?
– Вы не удивлены?
– Я уже много раз это слышал.
– В дневнике Перуджи ясно сказано, что ваш двоюродный дед сделал несколько копий картины во время ее двухлетнего отсутствия в Лувре.
Шодрон вздохнул.
– Каждый год я слышу очередную историю о моем печально известном двоюродном дедушке и тех подделках, которые он якобы написал, но никто не предъявляет доказательств, что он действительно это сделал.
– Это именно то, что я ищу – доказательства. Способ опознать поддельные картины, написанные вашим двоюродным дедом.
Этьен Шодрон провел рукой по волосам и снова глубоко вздохнул.
– Даже если эти копии существуют, это невозможно доказать.
– Если верить дневнику, Перудже досталась одна из копий, так что в Лувре сейчас висит поддельная картина.
– Месье Перроне… – Покачав головой, Шодрон вздохнул еще раз. – Будь это правдой, то это была бы замечательная мистификация, но я ничего об этом не знаю.
– Стал бы Перуджа это выдумывать?
– Серьезно? Вы задаете этот вопрос о человеке, укравшем самую знаменитую картину в мире. Вам не приходило в голову, что qu’il etait fou? [66]
– Что он был сумасшедшим? Я думал об этом, но не нашел в его дневнике ничего, что подтверждало бы эту версию, – и я вручил ему вырванную из дневника страницу.
– Так, страничка из дневника Перуджи, – констатировал он. – Вы считаете это доказательством?
Я не ответил, осознав вдруг, как быстро, без всяких пояснений Шодрон понял, что у него в руках.
– Я плохо понимаю по-итальянски, – сказал он, возвращая мне страницу, хотя я заметил, что он успел бегло ее прочесть. – Так что?
– Я надеялся, что вы поможете мне узнать остальное: как именно ваш двоюродный дед пометил свои картины, чтобы отличить их от оригинала.
– Понятия не имею. – Он поджал губы и словно сдерживал себя. – А теперь, прошу прощения, но у меня есть неотложные дела.
Сложив страницу, я сунул ее обратно в нагрудный карман. Я чувствовал, что он знает больше, чем старается показать, и лихорадочно соображал, что мне еще сказать, как склонить его к сотрудничеству.
– Я хочу написать об этом.
– О чем?
– О краже, об участии вашего двоюродного деда в изготовлении подделок.
– Я бы вам не советовал этого делать, – заметил Шодрон с интонацией скорее предостережения, чем угрозы, провожая меня к выходу.
В фойе я на секунду остановился и посмотрел в гостиную через открытый дверной проем в виде арки. Большая часть мебели там была закрыта простынями – уезжая ненадолго, так обычно не делают. На стене я увидел картину.
– Это Вермеер? – спросил я и подошел ближе, чтобы рассмотреть ее, пока Шодрон не остановил меня. На картине была изображена женщина, играющая на пианино, другая женщина держала письмо; черно-белый клетчатый пол напоминал цепочку бриллиантов; все залито знаменитым вермееровским светом.
– Это работа вашего двоюродного дедушки?
– Вынужден попросить вас уйти, – Шодрон коснулся моей спины.
И вдруг я вспомнил эту картину. Она когда-то висела в бостонском музее Изабеллы Стюарт Гарднер. [67] Эта картина, вместе с двенадцатью другими, была украдена в 1990 году, и это преступление до сих пор не раскрыто. Что это – очередная подделка Ива Шодрона, а может быть, даже оригинал?
– Восхитительно, – сказал я.
– Да, да, – раздраженно произнес Шодрон. – Это написал мой двоюродный дед. Сами видите, как тщательно он работал.
Действительно. Если это подделка, то не приходилось сомневаться, что Ив Шодрон мог написать совершенно точную копию любой картины. Потом я вспомнил, что Ив Шодрон умер задолго до кражи в музее Гарднер. Когда же он успел сделать такую точную копию? Я решил выяснить, где побывала эта картина до того, как попала в Гарднер.
– Как она вам досталась? – спросил я.
Пауза, затем очередной вздох.
– Она была в числе прочих вещей, оставшихся после его смерти. У него не было детей, так что все досталось моей старшей сестре. А теперь я должен попросить вас…
– А ваша сестра?
– Умерла.
– Соболезную. Значит, вещи вашего двоюродного дедушки перешли к вам?
– Да. Вот эта картина, бумаги… – он замолчал, прикусив губу, как ребенок, который случайно проболтался.
– Бумаги?
Шодрон не ответил, продолжая теснить меня к двери. Он уже практически подталкивал меня в спину, когда сверху кто-то сказал: «Бонжур!» На верхней ступеньке лестницы, затягивая пояс шелкового халата, стояла симпатичная молодая женщина.
