А Марис с энтузиазмом работал. Он уже загнал на крышу длинного Оке, командуя ему с какого края начинать её перестилать. Оке хрустел сапогами по крыше, а в такт шагам блеяла беременная коза, как бы напоминая, что бросить работу никак нельзя.
Дайнис неумело тесал что-то выданным ему слишком тяжёлым для нетренированных рук топором, Оке возился на крыше, Марис, исполняя роль прораба, отдавал распоряжения и показывал, что и как делается. Байба пыталась угомонить вопящего малыша, почему-то не желавшего гулять под стук топоров.
Художницу, стоящую посреди всего этого бедлама с раскрытым ртом, Марис тоже пробудил к действию, сказав, что другой возможности запечатлеть зимнюю жизнь хутора у неё не будет. Оказалось, что, несмотря на намерение изображать, практическое исполнение задуманного крайне затруднительно – вода, так необходимая для акварельных красок, естественно, замерзала на ветру. Но Марис и тут не растерялся. Добыв из недр своего пикапа строительный карандаш – толстый, треугольный, он вручил его художнице, едва не в приказном порядке велев делать наброски.
Этот сюр продолжался несколько часов. Художница, переминаясь в своём не слишком теплом пальто на морозе, вынужденно что-то чиркала в блокноте, Байба наворачивала круги вокруг дома, накатав коляской изрядную колею, а мужчины, у которых, несмотря на холод, на лбу выступал пот, старательно завершали утепление хлева для беременной козы.
По ходу дела заодно сильно утеплили и домик Ральфа, отсиживающегося пока в тепле под защитой Евы.
К обеду гости уже были еле живые.
Марис, забрав из дома тут же принявшегося громко протестовать Ральфа, запустил замерзших до состояния полуледышек женщин, за которыми потянулись мужчины. Если Оке, привыкший к строительному труду, не слишком устал, то Дайнис вымотался вконец. Он буквально еле переставлял ноги, держась за натруженную поясницу.
Ева, своевременно скрывшаяся в комнате Густы, в застолье не участвовала. Всей этой гоп-компании пришлось самостоятельно, еле шевеля замерзшими руками, разогревать то, что осталось от вчерашнего ужина. Марис, как бы «не желая мешать», удалился проведать больную и вышел, только когда по домику уже разносился запах жареного мяса и свежесваренной картошки. Естественно, тарелка с едой была отнесена больной.
Сам же хозяин – а кем его считать-то, как не хозяином, все уже давно это поняли – принялся с прежним энтузиазмом расписывать боевой план на завтра. По его словам выходило, что раз тут подобралась такая дружная строительная команда, будет очень здорово завтра же с утра утеплить сени, ведущие в дом. А для этого хорошо бы сегодня после обеда начать заготавливать какие-то особенные «плашки». Что такое «плашки», Дайнис не знал. Но представив себе, что ему придётся снова махать тяжёлым топором на морозе под аккомпанемент злобного лая, он «сломался». В чем бы ни заключалась для него цель этого визита, очевидно, что она не стоила того, чтобы убиваться на строительстве чужого дома, да ещё и забесплатно. Как присяжный адвокат, Дайнис, разумеется, был записан в так называемый график «pro bono». Это – документ, согласно которому каждый адвокат обязан принять на себя защиту человека, совершившего преступление, но не имеющему средств, чтобы адвоката нанять. Таким образом, за счёт бесплатно работающих адвокатов, государство обеспечивает соблюдение конституционного права каждого гражданина на судебную защиту.
Впрочем, этим его «список добрых дел» и кончался. Будучи коммерсантом, Дайнис прекрасно умел считать деньги и был совершенно не готов работать бесплатно, тем более не по профессии.
Поэтому, переглянувшись с хлопотавшей над хнычущим ребёнком окончательно осатаневшей Байбой, сразу же после обеда он объявил о необходимости как можно скорее покинуть этот гостеприимный дом. Инга, которая так и не смогла согреться и сидела, нахохлившись и обхватив себя за плечи руками, мгновенно распознала возможный путь к спасению. И тут же напросилась в попутчицы. Даже нахмурившаяся поначалу Байба не возражала.
Всеми забытый, ни слова не понимающий по-латышски Оке какое-то время переводил взгляд с одного на другого, пытаясь, как видно, сообразить, что происходит. Но увидев, как бросилась собирать детские шмотки и бутылочки Байба, а вдогонку за ней – и художница свои принадлежности, быстро понял, куда ветер дует.
Недолго мешкая, он тоже принял решение – бежать из этого дома, пока его одного не заставили перестилать очередную крышу. Поэтому он тоже обратился к Дайнису, от волнения добавив к своему английскому сильный готландский акцент, и попросил «политического убежища». Каковым должна была служить машина, на которой Оке надеялся добраться до транспортного узла, с которого он мог бы выбраться в свою любимую Швецию. Поскольку местом этим мог стать только Рижский порт с прямым паромом до Стокгольма, и никакого другого транспорта до завтрашнего утра не предвиделось, то Дайнису ничего не оставалось, как согласиться.
Уже через сорок минут забитый под завязку пассажирами белый Х5, выезжал со двора. Со времени вторжения прошли ровно сутки.
Ева, вышедшая из комнаты, чтобы помахать ручкой в окно, наконец-то вздохнула. Столпотворение кончилось. И кажется, она никому из них ничего лишнего не сказала.
Хотя сам факт того, что так много людей воспылали неодолимым интересом побывать на далёком хуторе, наводил на серьёзные размышления.
Проводив визитеров и закрыв за ними ворота, Марис некоторое время стоял во дворе в раздумьях. Придя к какому-то решению, он, как и всегда, решительным шагом – Марис всегда был таким решительным и, однажды что-то задумав, тут же принимался за реализацию идеи, как правило, доводя её до конца – направился не в дом, как ожидала с некоторым трепетом ждущая его возвращения Ева, а к домику Ральфа.
Ева, глядя в окно, устыдилась, что сама не подумала о том, что надо бы забрать щенка в дом. Но Марис, как видно, думал иначе. Подойдя к обрадовавшемуся псу – тот не помнил зла и был счастлив получить наконец-то внимание хозяина – он присел перед ним на корточки так, чтобы его глаза оказались на уровне глаз собаки. Удивлённый Ральф тоже присел своей лохматой утеплённой попой на им же утоптанный снег и приготовился слушать. Судя по тому, что видела в окно Ева, во дворе состоялся какой-то сугубо мужской разговор. «Собеседники», несмотря на то, что один из них был взрослым умным человеком, а второй – хоть и большим, но псом, к тому же совсем недавно вышедшим из щенячьего возраста, явно понимали друг друга. Марис что-то говорил, а Ральф время от времени склонял свою большую голову на бок, словно прислушиваясь повнимательней. Пару раз оба как по команде оглядывались на дом, где, выключив на кухне свет, чтобы лучше видеть происходящее, у окна стояла Ева, силуэт которой хорошо выделялся на фоне света в большой комнате.
Очевидно, согласие было достигнуто. Потому что Марис отстегнул от троса пса и, оставив того так и сидеть на снегу, пошёл к дому. Ральф – Ева это видела отчётливо – хоть и понимал, что больше никакой трос его не держит, догонять Мариса не спешил. Посидев немного, он встал, встряхнулся и, ещё раз посмотрев на дом, потрусил к запертым воротам, решив, видно, убедиться, что они надёжно закрыты. Проверив ворота, он не спеша двинулся вдоль забора, обходя двор по периметру.
Когда пёс скрылся за углом, дольше смотреть в окно стало невозможно. Давно уже вошедший и снявший куртку Марис молча стоял в дверях кухни, ожидая, когда же, наконец-то, Ева повернётся к нему. Марис ждал объяснений.
Отступать было некуда и не оставалось ничего другого, как решиться рассказать любимому мужчине то, что он имел право знать.
Повернувшись, Ева сделала пару шагов, чтобы включить на кухне свет.
– Кофе будешь? – спросила она, поднимая руки, чтобы развязать клетчатый платок, по-прежнему обмотанный вокруг горла.
– Буду.
Марис стоял в дверях, ожидая продолжения разговора, который просто обязан был состояться. Молчание продлилось ещё пару минут, пока кофеварка с шипением не начала выливать тонкую струйку тёмного густого напитка в любимые Евой чашки в горошек.
Вместо того чтобы поставить чашки на стол, Ева достала спрятанный за хлебницей поднос и, поставив на него, кроме чашек, вазочку с любимыми ею разноцветными цукатами, направилась в сторону комнаты Густы.
– Открой мне дверь, – попросила она, чуть повернув голову к наблюдавшему за ней Марису.
Поставив поднос на стол, прямо под зелёную лампу, она в очередной раз оглядела комнату, как бы размышляя, с чего начать. Марис ждал, ни слова не говоря.
– Садись сюда, – показала Ева на то место, где она сидела сама, впервые собираясь исследовать эту комнату.
Марис послушно выполнил распоряжение. Он был полон решимости узнать всё, но не торопил события, позволяя Еве собраться с мыслями.
– Через день после твоего отъезда случилась гроза…
