Больше не раздумывая, Джонатан быстро подошел к кабине. Взобрался на подножку со стороны пассажирского места и потянул дверцу. Она оказалась открытой. Он залез внутрь и захлопнул дверцу за собой. Внутри никого не было. Ключи свисали из замка зажигания. Монитор GPS-навигатора занимал основное место на приборной доске, пепельница была переполнена окурками. Звучало радио, заполняя кабину слащавой итальянской поп-музыкой.
За сиденьями висела занавеска. Отдернув ее, он увидел две стоящие впритык незастланные односпальные койки с разбросанной поверх одеял одеждой. Вместо обычных журналов с голыми девочками лежала стопка газет — французских, итальянских и английских, номера «Шпигеля» и «Иль Темпо», том под заглавием «История стоицизма». Отлично, подумал Джонатан. Похоже, что водитель интеллектуал. Он посмотрел через плечо. Шофер вышел из билетной кассы и торопливо направился к грузовику, по-прежнему прижимая к уху телефон.
Джонатан протиснулся между сиденьями и задернул занавеску. Собрал ворох одежды и улегся на дальней койке, накрыв себя одеялами, а поверх них набросав смятые рубашки с пятнами пота. Он едва успел лечь, как дверца распахнулась и кабина колыхнулась под тяжестью водителя.
Грузовик дернулся вперед. Вспыхнула искра кремневой зажигалки, пахнуло табаком — водитель закурил. Он не умолкая говорил по телефону. Итальянец и, судя по акценту, — южанин. Разговаривал он с женщиной, вероятно женой. Тема беседы весьма серьезная: она потратила слишком много денег на новый матрас, в то время как семье нужен новый водонагреватель. Гражданская война казалась неизбежной.
С глухим шумом машина спустилась по пандусу, потом раздался стук — грузовик въехал на паром и остановился. Джонатан ждал, пока шофер выйдет из машины, чтобы насладиться мириадами удовольствий, ожидавших его на борту парома. Время путешествия через канал — час тридцать три минуты, а в прочитанном Джонатаном буклете рекламировались многочисленные не облагаемые таможенной пошлиной магазины, несколько баров, ресторанов и даже интернет-кафе.
Но водитель так и не сдвинулся с места. Последующие полтора часа он провел разговаривая по телефону со своей супругой, которую, как понял Джонатан, звали Лаура и у которой, видимо, было по меньшей мере три брата-придурка, задолжавшие семье водителя большую сумму денег. Все время пути шофер курил не переставая.
Паром прибыл точно по расписанию, в 8.30. Через десять минут грузовик сдвинулся с места, а еще через десять его колеса выехали на твердую землю. Потом он вновь остановился. Джонатан знал, что предстоит пройти таможенный и иммиграционный контроль. Он напомнил себе, что едет на новеньком восемнадцатиколесном грузовике с хромированными трубами, принадлежащем известной во всем мире транспортной компании. Обычно досматривают другие машины: независимых подрядчиков, недавно появившиеся компании грузовых автомобильных перевозок, водителей, чьи машины в плохом состоянии. И все же ощущение, что очередь движется мучительно медленно, было не только у Джонатана. Водитель то и дело тихо бормотал:
— Да давайте же! В чем там дело, черт возьми?
Так прошел час. Грузовик тронулся и тут же остановился. Но на этот раз водитель включил пневмотормоз, и кабину начало сильно трясти. Оконное стекло было опущено, и Джонатан услышал разговор.
— Откуда едете? — спросил таможенный инспектор.
— Из Бирмингема, — ответил водитель на вполне приличном английском.
— Лицензию и декларацию груза, пожалуйста.
Водитель передал инспектору оба документа. Прошло несколько минут, пока они были изучены и возвращены.
— Подсаживали кого-то по дороге?
— Нет. У нас в компании это запрещено.
— Видели кого-нибудь, кто пытался бы воспользоваться автостопом вблизи побережья?
— Было темно. Я никого не видел.
— Вы уверены? Не встречали человека ростом шесть футов, с темными седеющими волосами, американца?
— Нет, точно не встречал.
— Никого нет сзади в вашей кабине?
— Хотите посмотреть? Давайте я вам покажу.
Инспектор никак не прореагировал на это предложение.
— Не оставляли грузовик без присмотра?
— Ни разу!
Эта откровенная ложь укрепила надежды Джонатана. Похоже, он выбрал правильного водителя.
— Куда направляетесь? — продолжил допрос инспектор.
— В Берлин, Прагу и Стамбул. В бумагах все написано. Заканчивайте, мистер. Я очень спешу.
Шлепок по дверце на прощание.
— Проезжайте.
Не осмеливаясь пошевелиться, Джонатан слышал из своего укрытия, как грузовик набирал скорость, ход машины стал более ровным. Его везли через плодородные равнины Северной Франции в Берлин и Стамбул.
Фрэнк Коннор появился в больнице Святой Марии на Прэд-стрит в Паддингтоне ровно в одиннадцать часов утра. Надо отдать ему должное, он принес букет цветов, шоколад из магазина «Фортнум и Мейсон» и последний роман Джилли Купер. Одет он был как подобает для визита к больному родственнику: в серый костюм от «Брукс бразерс», свободный в плечах, тесноватый в спине и едва сходившийся на внушительном животе. Жесткие седые волосы были аккуратно уложены вопреки жуткой сырости, норовившей испортить прическу.
Что касается оборотной стороны медали, Коннор пил без перерыва с прошлого вечера, когда ему не хватило каких-то полутора минут, чтобы схватить Джонатана Рэнсома, и когда он обнаружил в придачу, что Пруденс Медоуз застрелила собственного мужа. Несмотря на душ, переодевание и пригоршни лосьона «Аква велва» на каждую из покрытых пятнами обвислых щек, от него по-прежнему пахло спиртным и сигарами.
Коннор поднялся на лифте на четвертый этаж. Здесь не было кондиционеров (еще одна причина ненавидеть Англию), и, когда он добрался до поста медсестер, его рубашка промокла насквозь. Он назвал свой рабочий псевдоним — Стэндиш — и объяснил, что является родственником потерпевшей. Дежурная медсестра подтвердила, что такая фамилия есть в списке членов семьи, и провела его мимо двух офицеров лондонской полиции, ожидавших возможности побеседовать с Пруденс Медоуз, когда она будет в состоянии говорить.
Оказавшись в отдельной палате, Коннор быстро потерял самообладание. Он был вне себя от ярости, с тех пор как два дня назад упустил Рэнсома в отеле, и вид его раненой, беспомощной сотрудницы мгновенно привел его в бешенство.
— Где она? — спросил он, швырнув цветы на столик у стены, а книгу — на поднос для еды.
— Он не знает, — ответила Пруденс Медоуз, устремив взор прямо перед собой.
— Брехня! — сказал Коннор, который к этому времени полностью отказался от решения избегать грубых выражений, забыв, впрочем, что вообще его принимал. — Он провел с ней два часа прошлым вечером, а вчера под утро они уединились в гостиничном номере. О чем они, по-вашему, разговаривали? О погоде?
— Все, что мне известно: он хочет найти ее раньше, чем это сделает полиция.
— Значит, он собирается ее выследить? Как? — Пруденс не ответила, и Коннор ударил ладонью по ее обеденному подносу. — Как?
Пруденс взглянула на Коннора, но тут же отвела взгляд:
— Спросите его сами. Однажды ему это уже удалось.
— Куда он направился? Он должен был как-то намекнуть.
— Не имею представления.
— Вы в этом уверены? Продолжаете упорно стоять на своем из-за мужа? Надеюсь, вы не забыли о лояльности по отношению к организации?
Пруденс повернулась лицом к Коннору, ее щеки залила краска.
— Моя лояльность закончилась три месяца назад, когда вы меня уволили!
— Тут вы не правы, милашка, — парировал Коннор. — Мы вроде тех ублюдков из Белфаста.[8] Уж если к нам попал, назад дороги нет. Надеюсь, вы об этом помните.
Пруденс отвернулась, уставившись в давно не мытое окно.
Коннор обошел койку, закрыв ей обзор.
— Как прошла операция?
— Насколько я знаю, успешно.
— Что они сделали?
— Поставили на место кости, сшили нервы. Я была под наркозом и мало что помню.
Коннор потянулся, схватил ее руку, приподнял и стал рассматривать.
— Не трогайте! — крикнула Пруденс.
— Очень больно?
— Прекратите! Вы порвете мне швы!
Коннор уронил ее руку на постель.
— Я причиню вам куда больше вреда, если вы не расскажете мне о том, что случилось прошлым вечером. Я хочу знать, что было на самом деле.
Пруденс, поскуливая, прижала руку к груди.
— В любое время, когда будете готовы, — сказал Коннор.
С испуганным видом она глотнула воды и изложила события предыдущего вечера настолько точно, насколько их помнила. Она была умной женщиной, и отчет получился близким к стенографическому.
— Вы не объяснили одну вещь, — сказал Коннор, когда она закончила. — Если вы застрелили мужа, почему вы не проделали то же с Рэнсомом?
