– Задание? Нет. Небольшая просьба. Так сказать, для страховки. Мне просто интересно, сможете ли вы увидеть то, что произойдет через несколько часов.
– За несколько часов может много чего произойти, – заметил Егор. – Откуда я знаю, что именно из произошедшего вам понадобится?
– А я намекну, – снова как бы подмигнул Ожогин. – Вы будете знать время. Точное время. Все остальное – увидите сами.
– А если не увижу?
Лицо Ожогина мгновенно нахмурилось.
– Как это понимать? – спросил он.
– Ну, – сказал Егор, – я не Господь Бог, и у меня бывают осечки.
– Никаких осечек быть не должно! – отчеканил Ожогин. – Мы здесь, как вы уже поняли, не в бирюльки играем. Завтра должно произойти событие, которого я жду уже много лет. И вы скажете мне, произойдет оно или нет.
– Хорошо, – сдался Егор. – Я понял. В таком случае, почему бы не сделать этого сейчас?
Он посмотрел на телевизор.
Ожогин заколебался и тоже посмотрел на телевизор.
«Не согласится, – подумал Егор. – Хотя предложение и заманчивое: узнать об успехе на сутки раньше своих соратников. Побоится, что, узнав его тайну, я попытаюсь за ночь сбежать, чтобы сообщить все Чернышову. Не хочет рисковать. Правильно, и я бы не захотел – перед таким-то делом… А я на этот раз не оплошал, не-ет. Он теперь уверен, что я ни о чем таком не догадываюсь. Тем лучше».
– Нет, – сказал Ожогин, отворачиваясь от телевизора. – Сейчас не время. Утром.
– Хорошо, – ответил Егор. – В котором часу я должен быть готов?
– Идите отдыхать, – посоветовал Ожогин. – Думаю, вам стоит хорошенько выспаться. А утром вам все станет известно. Как говорится, утро вечера мудренее.
– Ладно, – согласился Егор. – Выспаться мне не помешает, а то предыдущая ночь оказалась слишком беспокойной.
Он улыбнулся, хотя заметил краем глаза, как сжались губы Курбатова.
– По вашей же вине, – заметил Ожогин.
– Может быть, и по моей, – не стал спорить Егор. – Что ж, спокойной ночи. И спасибо за ужин.
– Не за что, – ответил Ожогин.
Он довел Егора до его комнаты – само собой, в сопровождении Курбатова и его гвардейцев – и, не заходя, пожелал спокойной ночи и удалился.
Егор некоторое время постоял у окна, наблюдая за улицей и текущим потоком автомобилей – тем, что его всегда успокаивало и настраивало на мечтательный лад. Мечтать ему вроде бы было не о чем – завтра его ждали испытания столь серьезные и даже страшные, что все его мысли должны были быть поглощены ими, и только ими. Но Горину мечталось – да еще как, несмотря на сходство комнаты с одиночной камерой, соседство недремлющей охраны и невозможность связаться ни с одним из близких ему людей. А с некоторыми ему уже не суждено было связаться никогда.
«Багамы, Канары, что-то еще – разницы нет, – думал он. – Главное, что мы сможем оказаться наконец вдвоем, подальше от людей, от большого города, от всех этих бесконечных проблем. Лучше всего забиться куда-нибудь в деревеньку, возле речки и озера, где все друг друга знают и никому не придет в голову требовать от меня прогноза курса валют или еще какой-нибудь дряни. Кататься на лодке, ловить рыбу, сидеть у костра… Нет, Жанна слишком утонченная, слишком городская, чтобы довольствоваться лодкой и костром. Ладно, тогда на море, ближе к Сочи, но только не в сам Сочи, а в какой-нибудь тихий поселок. Сейчас бархатный сезон, накупаемся вволю, назагораемся… А потом с новыми силами – за работу! И ни одному сукиному сыну больше я не позволю использовать себя! Пусть хоть на куски меня режут, не позволю. Буду поступать, как учил отец Кирилл. Помогу конкретному человеку, если пойму, что помощь моя нужна и она не будет отвергнута. Но никакого насилия над собой, над своим даром… Я буду делать только то, что найдет отзыв в моем сердце. Это не так сложно, как мне казалось раньше. И, возможно, я даже научусь находить в этом радость. Радовался же отец Кирилл тому, что помогает людям. Вот путь! Помогать людям. Правда, далеко не всем можно помочь, и помощь эта – не оттаскивание силком от горящих углей, а нечто другое, более тонкое, требующее труда и терпения. Но я научусь, тем более что впереди у меня вся жизнь. И Жанна… Завтра я увижусь с ней. Жаль, что сразу всего не смогу сказать. Но она поймет. О, как она поймет! Ей и говорить не надо… Да, нужно будет попросить ее, чтобы она не пользовалась своей телепатией круглосуточно. Иначе я не смогу ни о чем думать, кроме как о том, что в ее присутствии я не должен ни о чем думать. Этак недолго и свихнуться… Но она умница, она поймет. О, Жанна, как я по тебе скучаю…»
И это было последнее, о чем он подумал перед сном.
Ночь Егор провел отвратительную. Задремав было поначалу, он через час проснулся и, обуреваемый мыслями, провертелся до самого утра, изредка погружаясь в короткое беспокойное марево.
То ему мерещился кавказец, у которого взрывом отрывает руки и ноги, и он летит к небу, превращаясь в Большую Медведицу. Егор стонал, просыпался, думал, как спасти кавказца, но ничего не мог придумать, так как передатчик у него отобрали, а связаться с Чернышовым как-то иначе он не имел возможности.
Потом, когда он немного успокоился и снова задремал, ему привиделось, как Курбатов, подняв пистолет, стреляет в него. Но Жанна бросается между ними – и пули попадают в нее. Она умерла на руках у Егора, и он, проснувшись, не мог понять, произошло уже это или ему только суждено произойти.
Чудилось и другое всякое, отнюдь не способствующее сну, так что, когда наконец наступило утро, он испытал облегчение и уже спокойнее начал обдумывать то, как ему лучше противостоять Ожогину.
Попытка заглянуть в свое будущее посредством зеркала в туалете снова ничего не дала. По-видимому, защита была установлена по всему периметру здания. Кстати, Егор заметил, что в здании, кроме тех, кого он уже видел, никого больше не было. Очевидно, на время операции Ожогин очистил этажи от посторонних, чтобы исключить малейшую возможность провала.
Утро, помимо неудачи с зеркалом, принесло и еще одну неприятность – мелкую, но чувствительную. Курбатова сменил Пронов, ходивший за Егором, как сторожевой пес. Он едва не вошел в кабинку, куда Егор удалился по своим делам, и остановило его только то, что Егор успел запереться на задвижку.
«Лучше бы уж оставался Курбатов, – думал Егор, – тот хоть и гад, но частично похож на офицера. Этот же – прирожденный надзиратель».
Надо было действовать. Времени у него не так уж и много. Скоро его призовет Ожогин, и после этого может получиться так, что будет поздно что-либо предпринимать.
– Я хочу увидеть Жанну, – заявил Егор после завтрака.
– Не положено, – выпалил Пронов.
Он важно посматривал на Егора, сияя очками и лысиной. Два новых молодца высились за его плечами, олицетворяя данную ему власть. На чувства Егора он плевать хотел – и всячески это демонстрировал. И дорого Егор дал бы, чтобы своими глазами увидеть, как эта сволочь будет корчиться в предсмертных судорогах.
– Мне нужно ее увидеть, – повторил он, сдерживая бившуюся в нем ненависть.
– Не положено! – еще раз с удовольствием выговорил Пронов.
– Николай Ильич говорил, что я могу видеть ее в любое время, – сказал Егор. – В любое, понимаете?
– С утра я такого приказа не получал, – невозмутимо ответил Пронов.
– Хорошо, – сказал Егор с угрозой. – Если я ее не повидаю, я не смогу помочь Николаю Ильичу. Она мне нужна для дела. Иначе я буду нервничать, и у меня может ничего не получиться. Так и передайте Ожогину. Слово в слово. А то будете крайним, я вам обещаю.
Пронов какое-то время раздумывал, ища подвох в словах пленника. От раздумий он даже побурел.
– Ладно, – наконец сказал Пронов. – Я передам…
Он поворотился к своим помощникам, глянул на них снизу вверх, выпятив грудь.
– Смотреть тут повнимательнее. Я скоро.
Егор вернулся в комнату, сел у окна, на свой любимый наблюдательный пункт. Оглядел машины, стоящие в отдалении. В одной из них должны сидеть люди Чернышова, ждать от него сигнала.
«Может, зря я отдал передатчик Ожогину? – думал Егор, скользя взглядом по автомобилям. – Надо было оставить его при себе и ночью, под одеялом, передать все Чернышову… Нет, это был бы заведомый провал. Они предусмотрели подобный вариант. Мой шепот был бы уловлен микрофоном, и все бы на этом закончилось. Ожогин отложил бы операцию, меня, скорее всего, увезли бы подальше и кокнули, как человека, посвященного в их тайные замыслы. И Чернышов в итоге остался бы ни с чем. Нет, все правильно я сделал. Отдал передатчик, показал свою лояльность. В поступки верят больше, чем в слова, и Ожогин не исключение… Сейчас Пронов доложит ему о моем желании увидеться с Жанной. Попроси я об этом после нашей встречи с Ожогиным, он бы отказал. Он ведь не знает, что я уже обо всем знаю, и будет думать, что мне обо всем станет известно только после просмотра телевизора. На этом я и сыграю. Он, конечно, разрешит мне увидеть Жанну, полагая, что ему это ничем не грозит, а я буду лучше работать. А потом мы посмотрим с ним телевизор, и я сообщу ему то, что он так жаждет услышать. И вся надежда с того момента будет только на Жанну. По сути, в ее хрупких руках будет находиться будущее страны. А имею ли я право взваливать на нее эту ношу?»
