А вот это уже не было нормально. Дежурный не помнил такого случая, чтобы спецобъект запускали бы на полную мощность. Его иногда включали по ночам, чтобы не «застаивался». Но днем… Никогда.
Сообщение диспетчера с центрального пульта было четким и лаконичным. Он ни словом не обмолвился о том, что явилось причиной экстренного запуска, просто приказал – и все.
Дежурный подошел к дальней торцевой стене и положил руки на большое темно-красное колесо, торчавшее посередине зеленой чугунной двери. Напряг мышцы и рывком повернул колесо против часовой стрелки. Задвижки на трех сторонах щелкнули, резиновые уплотнители, почувствовав свободу, сдвинули толстую чугунную плиту с места, и дверь слегка подалась.
Дежурный с усилием распахнул дверь и перешагнул низкий, как на корабле, порожек.
Здесь, в последнем зале, размещался сам вентилятор. Его крыльчатка.
Дежурный осмотрел гигантские лопасти, матово блестевшие в ярком свете мощных электрических ламп. Полагалось еще подняться по лесенке, визуально проверить каждую лопасть на наличие усталостных и динамических трещин, но на это не было времени. Да он и так уже все осмотрел, заступая на смену.
Нижний край лопасти был довольно высоко над полом, дотянуться до него можно было, только встав на мыски. Верхний же край лопасти, стоявшей диаметрально противоположно, терялся где-то там, под высокими сводами.
Дежурный осмотрел вентиляционное окно, сделанное в бетонной стене напротив крыльчатки. Оно было таким огромным, что в него свободно могли проехать четыре поезда метро одновременно. Вертикальные жалюзи, каждая створка размером с крыло авиалайнера, пока были закрыты.
Дежурный стоял, чувствуя, как его охватывает благоговейный трепет при виде этакой махины. Вроде бы за четыре года работы можно было привыкнуть к величественному виду спецобъекта, но всякий раз, заходя в этот зал, он ощущал одно и то же – трепет от сознания фантастической мощи вентилятора.
«Ну, с Богом!» – мысленно сказал дежурный и поспешил обратно, на пульт.
Подъем по лестнице занял не более двух минут. Дежурный вошел в пультовый зал, но садиться на вращающийся стул не стал.
Он ходил взад-вперед перед пультом, боясь пропустить сигнал.
Время от времени он поглядывал на индикаторы температуры. Когда двигатели первой очереди хорошенько прогрелись и вышли на рабочую мощность, дежурный протянул руку к рубильнику, включавшему вторую очередь.
Рука зависла в воздухе над черной эбонитовой рукоятью. Дежурный пошевелил пальцами быстро и нервно и затем обхватил черную ручку. Одно резкое движение – и двигатели второй очереди заработали. Пол под ногами задрожал сильнее, но эта вибрация не шла ни в какое сравнение с тем, что творилось в душе дежурного. Его поджилки тряслись так, что казалось, будто живот вот-вот лопнет, а сердце выскочит из груди и запрыгает по разноцветным бетонным квадратам пола.
Пройдет каких-нибудь пять минут, и спецобъект будет полностью готов к работе. Тогда, получив сигнал с центрального пульта, дежурный откинет пластиковую крышку, отключит блокировочное устройство и нажмет большую красную кнопку, приводяющую в действие кинематическую передачу.
Лопасти вентилятора дрогнут и побегут по кругу. Сначала медленно, потому что вал будет пробуксовывать в обгонной муфте; потом все быстрее и быстрее, с каждой секундой набирая ход.
Когда в вентиляционной камере установится определенное избыточное давление, сработают тензометрические датчики, и исполнительный механизм повернет вертикальные жалюзи. Через три минуты спецобъект выйдет на режим максимальной мощности, и тугая волна воздуха, следуя от шлюза к шлюзу, выдует все на своем пути, прочистит все углы и закоулки. И горе тому, кто не успеет вовремя убраться.
«Впрочем, – подумал дежурный, – это уже не моя забота. Моя забота – вот», – и покосился на красную кнопку.
Он почувствовал, как вспотели ладони. Дежурный нагнулся и вытер их об штаны.
Сигнала пока не было.
Ирина мчалась, почти не разбирая дороги. Где-то на заднем плане сознания билась мысль: «Удивительно, как это я до сих пор ни во что не врезалась?»
Она давила на газ и не сбрасывала скорость даже на поворотах, пока машина не начинала вываливаться из траектории, опасно устремляясь к поребрику. Тогда она резко отпускала педаль акселератора, и «четырнадцатая» послушно «заныривала» в поворот.
Ей казалось, что сейчас самое главное – не опоздать.
Правда, она вряд ли смогла бы ответить, что значит это «не опоздать» и какой она отвела себе срок. Точно так же она бы ни за что не сказала, почему ей нельзя опаздывать и как могут быть связаны события, происходящие под землей, со скоростью движения ее автомобиля.
Это было что-то вроде защитной реакции; Ирина не позволяла себе думать ни о чем другом, кроме одного: «Главное – не опоздать!» И, выскочив из поворота на прямую, продолжала давить педаль газа в пол.
В Тушине прошли ее детство и юность. Она знала этот район, как свои пять пальцев. Сначала Ирина хотела дворами подъехать к виадуку: так было короче и быстрее, но потом рассудила, что лучше выехать на Волоколамское шоссе и оставить машину рядом с самой станцией.
Ирина знала, почему она так решила, но боялась признаться в этом даже самой себе: «Гарину… или Ксюше может потребоваться помощь. Может быть, придется везти их в больницу… Лучше, если машина будет под рукой». Это была запретная мысль; Ирина испугалась, что может сглазить, накликать беду, поэтому она оставила в сознании только конечную цель – «Тушинская», а все остальное (почему надо было ехать именно туда) постаралась забыть.
Чем ближе она подъезжала по улице Свободы к шоссе, тем становилось все больше и больше машин. Ирина включила все, что только можно было включить: габаритные огни, противотуманные фары и дальний свет; даже «дворники» работали постоянно, смахивая с лобового стекла капли. Дождь к тому времени стал утихать, вода уже не обрушивалась на землю отвесными потоками.
Машины, ехавшие впереди, постепенно замедляли ход. Ирина выкатилась на трамвайные пути и помчалась дальше. Она не обращала внимания на тряску и меньше всего в тот момент думала о подвеске. «Главное – не опоздать!»
Прямо перед ней на рельсы выскочила серая «Волга»; Ирина надавила на клаксон, прогоняя зазевавшегося пенсионера (или кого там еще; она считала, что на «Волгах» ездят только пенсионеры).
«Волга» заметалась из стороны в сторону, затем грузно осела на передние колеса, задрав тяжеловесную корму; стоп-сигналы зажглись противными красными огнями.
Ирина выругалась и выкрутила руль влево. Машина скакнула на встречные пути; Ирина увидела свет фар и услышала грозный предостерегающий звонок – прямо на нее ехал трамвай. Ирина до отказа утопила педаль газа и помчалась в лобовую атаку, как Маресьев в знаменитом фильме.
Трамвай зазвенел еще громче. Теперь звонок раздавался непрерывно. Ирина уже могла разглядеть побледневшее лицо вагоновожатой. Женщина сидела, вцепившись обеими руками в ручку перед собой и что-то кричала: надо думать, что-то не слишком лестное.
Справа показался небольшой разрыв в плотном потоке машин; Ирина качнула рулем и в самый последний момент ушла от неминуемого столкновения. Едва трамвай проехал мимо, Ирина снова выехала на встречные пути и помчалась дальше.
Перед самым поворотом на Волоколамское шоссе автомобили тащились по дороге в три ряда. В обычный день это означало стоять и терпеливо ждать, пока тебя кто-нибудь пропустит. Но только не сегодня.
Ирина нажала на клаксон, включила «аварийку» и нахально засунула капот в узкий промежуток. Она чуть было не протаранила багажник ехавшей впереди «Ауди». Но, видимо, звезды двадцать первого сентября стояли на небе как надо. «Ауди» проехал вперед, а Ирина, поигрывая сцеплением, еще немного продвинула машину.
Она не отпускала клаксон, и другие водители, увидев такую настойчивость, благоразумно решили не связываться с сумасшедшей бабой. Поток остановился; три машины замерли в ряд, пропуская «четырнадцатую» на поворот. Ирина убрала руку с клаксона и резко рванула с места. До станции метро оставалось совсем немного.
На ближайшем перекрестке напротив Тушинского рынка стояла машина ГИБДД. Ирина пробовала повернуть, но суровый сержант в черной куртке из кожезаменителя покачал головой и для верности погрозил ей пальцем.
Странно, но Ирину это не разозлило, наоборот, подействовало успокаивающе. Присутствие человека в форме давало хоть какую-то надежду на то, что все обойдется; наверное, форма подсознательно ассоциировалась у нее с порядком.
Ирина приткнула машину к бордюру и выключила зажигание.
Сержант направился к ней, но Ирина, опережая возможные вопросы, крикнула на ходу:
– У меня здесь, – она показала за спину милиционера, на станцию, – муж и ребенок!
