Неужели придется допустить, что Огастин прав? Что она действительно была жива тогда и еще несколько дней после этого? Что она смогла вскарабкаться по веревке, когда начался пожар, рухнула на колени своей умершей подруги и тоже отдала Богу душу? Это не укладывалось ни в какой здравый смысл, и все же Хью не мог придумать никакого другого объяснения. Получается, что, как Огастин утверждал все это время, она была жива и ждала, чтобы кто-нибудь пришел ей на помощь. Если бы Огастину удалось добраться до нее в первый день, сверху, или если бы этот мальчишка, Джо, не отказался лезть ночью, ее, возможно, удалось бы спасти.
Что, если она и сейчас еще жива? — мелькнула у него мысль.
— Анди!
Сначала падение, затем подъем. Несколько дней без пищи и воды. Она могла пребывать в глубоком сне, а может быть, и в коме. Настоящая, не сказочная Спящая красавица. А почему бы и нет?
Хью подвинулся ближе. Протянул было руку, но тут же отдернул. Старые страхи.
— Анди!
Она лежала неподвижно, распустив длинные волосы, как шаль, уткнувшись лицом в колени сидящей женщины.
Хью все же вытянул руку и притронулся к ее запястью. Оно было холодным. Все здесь было холодным. Он не мог нащупать пульса. Но если она впала в кому, то все жизненные процессы замедлились почти до остановки. Он поднялся еще немного повыше и отвел в сторону волосы, открыв ее лицо.
И снова отдернул руку.
Ее шея оказалась вытянутой и тонкой, как сосиска. Такие шеи можно было увидеть у повешенных… у негров, которых линчевали куклуксклановцы. От веревки, намотавшейся на шею, остался броский темный след.
Хью вновь уставился на мертвых женщин. Дело не прояснилось, а напротив, становилось все непонятнее. Анди никоим образом не могла подняться по веревке. Также никоим образом она не могла открыть глаза, когда Огастин спустился и позвал ее по имени. Не может быть никаких сомнений, что она умерла в ту самую секунду, когда веревка обхватила ее шею. Но в таком случае как она оказалась здесь? Все было настолько странно, что он даже почувствовал себя оскорбленным.
— Вы нашли ее?
Голос Огастина донесся до него, отразившись от каменного потолка. Хью взглянул между ног вниз, на альпиниста, буквально несущегося к нему сквозь дым. Его лицо было настолько открыто, настолько исполнено надежды, что Хью застонал сквозь зубы.
Он не чувствовал горя. Все три женщины были чужими для него. Да и смерть не всегда оказывается трагедией. Когда Энни бесследно исчезла в Великой пустыне, это выглядело так, будто Святой Дух снизошел и забрал ее с собой, положив конец ее унижениям и страданию. Именно так Хью в конце концов стал рассматривать случившееся с нею — как акт божественного провидения.
Хью поднял руку. Открыл рот, чтобы сказать: не спеши. Соберись с духом. Крепись. Но что-то удержало его, и он не стал сообщать дурную новость. Огастин должен был сам столкнуться с действительностью. В молчании Хью не было ни подлости, ни желания понаблюдать со стороны, как парень справится с ударом. Ему не требовалось смотреть на чужую печаль, чтобы самому ощутить что-то подобное. Он просто-напросто не вмешивался. Это было чем-то вроде справедливого воздаяния. Потому что Хью, подгоняемый благородным порывом Огастина, его взлелеянным чувством вины и необузданным воображением, чуть не угробил сам себя на пути к этому тупику в небе.
Впрочем, Огастин все равно не остановился бы. Веревка непрерывно дергалась, выдавая бешеный темп его работы с жумарами.
— Анди!
Как ныряльщик, всплывающий из глубины, он ухватился за край платформы, отчего вся висячая этажерка затряслась. Кораблекрушение, снова сказал себе Хью, глядя на трепещущие веревки и пляшущие перекладины.
Хью остановил долгий взгляд на восковых статуях. Их сон подходил к концу. Тишина уже оказалась нарушена. Очень скоро сверху спустятся носилки. Этих девушек, ставших в смерти сестрами, разлучат раз и навсегда.
А потом он увидел кое-что еще.
— Подождите, — сказал он.
Голова сидящей переместилась.
Огастин лез наверх, чуть не столкнув его с пути.
— Анди?!
Когда Хью увидел ее в первый раз, ее голова была опущена. Теперь она оказалась поднятой. Лицо цвета крепкого чая с полосками, похожими на те, что оставляют слезы, было обращено теперь не вниз, а вперед.
— Анди!.. — Голос Огастина сорвался. Он увидел ужасную, изуродованную шею.
Наверно, она так и сидела с поднятой головой, подумал Хью. Он просто неправильно запомнил, только и всего. А может быть, ее тело переместилось от тряски платформ.
— Боже, о боже… — медленно произнес Огастин.
Платформы качались и скрипели. Петли тоже скрипели. Факты словно закружились в бешеной пляске только для того, чтобы поизмываться над Хью. Он попытался успокоить начавшийся в голове сумбур. Кто-то ведь снял веревку с этой сломанной шеи… уже после того, как вытащил тело… Это можно было объяснить только одним способом.
В этот самый миг глаза женщины открылись.
— Иисус! — воскликнул Хью.
Кроваво-красные, как у них обеих.
Огастин, не видя и не слыша ничего, склонился над трупом.
— Анди… — Он придвинул ближе лицо, чтобы поцеловать ее.
Женщина моргнула. Ее взгляд скользнул по спутавшейся шевелюре Огастина, перешел на Хью, и глаза в страхе раскрылись. С синяками под глазами и запекшейся кровью в бороде, он, наверно, сам походил на ожившего мертвеца.
— Она не мертва, — прошептал Хью.
Но Огастин никак не мог понять, о чем идет речь. Он лишь мельком негодующе взглянул на Хью, ошеломленный его жестокостью. Поскольку его возлюбленная была мертва, вне всяких сомнений.
Женщина опустила глаза на Огастина. Она была удивлена своим пробуждением. А может быть, их вторжением.
— Отпустите ее. — Хью взял Огастина за плечо. — Оставьте ее в покое.
Огастин просунул руку под тело Анди. Начал приподнимать труп.
Рот женщины начал открываться.
Огастин потянул труп на себя.
Стиснутые зубы женщины разомкнулись. Не белые, а коричневые, цвета крепкого чая или копченого мяса. Все у нее было цвета дыма. Кроме красных глаз.
Хью увидел, как зашевелился отвердевший, тоже темный кончик ее языка. Он не знал, чего ожидать: крика боли, проклятия или мольбы о помощи. Когда же воздух наконец подошел из ее легких наружу, вместе с ним вырвался хриплый звук, больше всего похожий на крик стервятника.
Услышав вопль женщины, Огастин выпрямился на стременах и оказался лицом к лицу с последней выжившей альпинисткой.
— Нет, только не ты, — сказал он.
Почему же? — удивился Хью. Но тут же сообразил, что это была Кьюба, та самая ведьма.
Огастин, ни на секунду не задумавшись, схватил тело. Куда он намеревался его девать, Хью не мог сообразить.
Женщина, выглядевшая скорее мертвой, нежели живой, тоже сильнее обняла тело. И откуда у нее могла взяться сила? — изумился Хью. Из запекшегося рта вырвался пронзительный, протяжный, жалобный вопль.
Хью был настолько потрясен, что с минуту не мог даже пошевелиться. Эта женщина восстала из мертвых. Между нею и Огастином началась самая настоящая схватка. Перед его мысленным взором возник ужасный кошмар: стая диких собак, бегущих через барханы. И Энни, направляющаяся, ничего не соображая, в самую середину своры, как какая-то редкостная газель. И кровавый пир, который хищники устраивают на ее костях.
Женщина вцепилась в Огастина так, что он даже не мог освободить руку.
— Пусти! — рявкнул он и дернул.
Тело сдвинулось. Она еще сильнее стиснула объятия. Их сражение за право обладания трупом являло собой нечто гротескное, наподобие соревнования уродцев по перетягиванию каната. Хью наблюдал, потрясенный. И в то же время в происходящем было какое-то своеобразное ужасное величие. На краю мира, на грани человеческого существования они боролись за мертвую душу, за тело героя.
— Прошу вас… — Эти жалкие слова были единственным, на что сейчас был способен Хью.
Лагерь начал разваливаться. Верхняя платформа наклонилась и чуть не опрокинулась. Нижние платформы дико подпрыгивали и с каждым рывком раскачивались все яростнее.
Куски диорита мелькали в воздухе и, с грохотом ударяясь о стены и выступы, летели вниз, в дымное облако. В нос ударил резкий пороховой запах свежерасколотого камня. Схватившись за перекрестье страховочных ремней, охватывавших широкую спину Огастина, Хью попытался выдернуть его из схватки.
Огастин ревел. Кьюба шипела. Шум показался Хью оглушительным. Да, Льюис был прав, сказав в самом начале, что их восхождение было проклято.
Перетягивание каната продолжалось еще несколько секунд. А потом в соревнование вмешался сам труп. Голова, державшаяся лишь на бескостном куске плоти, свернулась набок. Покойница показала свое лицо.
Пока она висела на веревке, птицы успели выклевать глаза. Изо рта торчал язык, превратившийся в разбухший кусок потемневшего мяса. Огастин задохнулся от ужаса. От красоты ничего не осталось. Его возлюбленная превратилась в отвратительное чудовище.
