У него это получилось лучше.
Удерживая одной рукой в захвате мою шею, второй он приставил пистолет мне к виску. Времени помолиться явно не оставалось.
Удар. Но не выстрел. Кто-то третий подскочил к нам, выбил пистолет из руки здоровяка и пнул его в живот, тот свалился с меня, и они, сцепившись, покатились по полу. Я решил принять участие. Мы колотили и пинали друг друга, ругались, делали броски к пистолету – одно массивное шестирукое и шестиногое существо. Я не разобрал, кому из нас удалось дотянуться до приза, но точно не мне. Раздался выстрел, крик боли, один из дерущихся вскочил и, держась за бок, бросился бежать. Я слышал, как он выбежал из дома.
Мне удалось встать, второй еще лежал на полу.
– Перроне! – воскликнул он.
Я смотрел на него – и ничего не понимал. Мне требовалась помощь зала.
– Какого черта… Что ты здесь делаешь?
– Нет чтобы сказать… «спасибо, что спас мне жизнь!» – пропыхтел он.
– Черта с два, – ответил я. – Может, это я сейчас спас твою.
61
Из особняка меня отвезли в полицейский участок и оставили одного в комнате для допросов: холодный флуоресцентный свет, зеркальная стена. С той стороны за мной, конечно, кто-то наблюдал. Я постучал по зеркалу, спросил: «Есть кто-нибудь?», потом полюбовался на свое отражение: всклокоченные волосы, красные от недосыпания глаза, один глаз заплыл и дергается, на челюсти уже расплылся фиолетовый синяк.
Прошел час. Я еще раз постучал по зеркалу и крикнул: «Алло… люди!», потом потребовал встречи с адвокатом. С таким же успехом я мог бы разговаривать сам с собой.
Прошел еще час. Потом дверь открылась, и вошел этот мой новый знакомый в темных очках. Одна щека у него была сильно расцарапана, глаз подбит. Он вручил мне пластиковую чашечку с черным кофе.
– Кто ты такой? – Я пристально посмотрел ему в лицо.
Он подтащил стул к столу, закурил сигарету, потом положил на стол свое удостоверение – голубая ламинированная карточка с его фотографией и надписью «Интерпол». Потом он достал другую карточку и сунул ее мне в нагрудный карман, сказав:
– Тут номер моего мобильного телефона. Он тебе понадобится.
– Что происходит, Смит? Если только это действительно твое имя. Джон Смит… Не мог придумать ничего получше?
– Я не лгал насчет имени, какой мне смысл… – Он поднял очки и посмотрел мне в глаза. – Парижская полиция выделила мне эту комнату для проведения расследования.
– Расследования?
– Я следил за тобой, Перроне, к счастью для тебя, иначе ты бы уже был покойником.
– Как я уже говорил, кто кого спас, вопрос спорный.
– Тот тип держал ствол у твоей головы.
– А потом у твоей.
– Что ты там засунул себе в штаны после драки?
Я вытащил из-за пояса картину прадеда и положил на стол.
– У меня в штанах запасник.
Смит не засмеялся; какое-то время он внимательно рассматривал картину, потом спросил:
– Чья это работа?
У меня была мысль приписать авторство себе, но я решил сказать правду.
– Перуджи.
– Я придержу ее у себя, – сказал он. – Как вещественное доказательство.
– Доказательство чего?
Смит не ответил. Вместо этого он сообщил, что успел обыскать мой номер во флорентийской гостинице и изучил содержимое моего ноутбука. В довершение он выложил на стол дневник Перуджи.
– Как он у тебя оказался?
– Работа в Интерполе имеет свои преимущества. Я спросил у библиотекарши, что ты читал и намекнул, что ты арестован, так что она была рада помочь. Не думаю, что тебе там будут рады теперь. Когда я узнал, что ты уезжаешь из Флоренции, мне показалось, что дневник лучше изъять. Я забочусь о безопасности.
– Да, я уже успел это почувствовать.
– Знаешь, я ведь мог в любой момент обратиться в библиотеку, но я хотел понаблюдать за тобой, выяснить твои намерения. Ты же мог погибнуть сегодня. – Смит откинулся, сцепив руки на затылке, и поведал, что он с самого начала знал, что я приехал во Флоренцию прочитать дневник Перуджи – он отслеживал мою переписку с Луиджи Кватрокки.
Тут я перебил его, сказав, что Кватрокки уже давно не выходит на связь и вообще куда-то пропал.
– Кватрокки мертв.
– Что? – Я догадывался, что дело неладно, и все же был потрясен.
– Ты не понимаешь, с кем связался, Перроне. Существует тайная сеть воров и коллекционеров, которые не остановятся ни перед чем, чтобы отстоять свои интересы и получить то, что им нужно. Этот тип сегодня ушел, но он вернется. Не он, так кто-нибудь другой.
– Зачем?
– Рискну предположить, что он или тот, на кого он работает, считает, что ты знаешь что-то очень важное.
– Но я ничего не знаю.
Смит перегнулся через стол, приблизив лицо с моему. Он дрожал от нетерпения.
– Ты поговорил с Кватрокки, и он мертв. Ты зашел к Этьену Шодрону, и он тоже мертв…
– Я понятия не имею, о чем речь! – я вскочил, опрокинув стул на пол.
– Сядь, – скомандовал Смит.
Постояв немного, я поправил стул и уселся обратно.
– Что Этьен Шодрон сказал тебе о картине Вермеера, которая висела у него в гостиной?
– Что ее нарисовал его двоюродный дедушка.
– Зачем ты снял ее со стены?
– Это не я, ее до меня сняли. Я только остановился на нее посмотреть, и все.
Смит сверлил меня ледяным взглядом.
– В доме два трупа, а ты позволяешь себе любоваться картинами?
Когда я ответил, что да, я вообще люблю искусство, его глаза превратились в два черных провала.
– Похоже, ты не понимаешь, что у тебя серьезные проблемы.
Вместо ответа я снял куртку и засучил рукава, чтобы он увидел мои мускулы и татуировки – что-то типа демонстрации большого члена. Тогда Смит тоже закатал рукава. Татух у него не было, но мускулы были, и больше моих.
Вермеера отправили в лабораторию, сказал он, проверить, подделал Ив Шодрон эту картину, или это все же оригинал. Если время изготовления красок и растворителей относится к более раннему периоду, чем годы жизни Шодрона, то картина отправится в музей Гарднера для дальнейшей экспертизы. Потом Смит снова спросил, зачем я снял картину со стены. Я промолчал, и тогда он с такой силой хлопнул ладонями по столу, что тот пошатнулся.
Сохраняя спокойствие, я повторил, что картина уже лежала на полу, а может быть, упала, когда бандит на меня набросился.
Некоторое время Смит смотрел на меня, играя желваками на скулах, потом спросил, с какой целью я встречался с Этьеном Шодроном, и я честно ответил, что надеялся что-нибудь узнать о двоюродном дедушке Этьена Иве, занимавшемся подделкой произведений искусства.
– Если дневник у вас, – добавил я, – вы же знаете, что там написано.
Смит судорожно вдохнул, и в его темных глазах промелькнуло что-то, чего я не смог истолковать.
– Давай начистоту, Перроне? Правда за правду?
Я молча ждал; одна из ламп наверху помаргивала, придавая моменту динамики и напряжения.
– Своего рода сделка. Дневник у меня, но я не могу его прочитать, я плохо знаю итальянский. Мне нужен переводчик.
– У вас в Интерполе их хватает.
– Верно, – Смит сделал паузу. – Но мне нужен личный переводчик. Мне нужен ты.
По всему было видно, что Смит не хочет отдавать дневник в Интерпол. У меня было что-то такое, что ему было нужно, но я не знал, что именно.
– С какой стати я должен тебе помогать?
– Потому что игры кончились, Перроне, и у тебя проблемы. Может статься, я твой единственный друг теперь, твой последний шанс.
Я рассмеялся, и это стало последней каплей. Смит придвинулся и схватил меня за рубашку, на виске у него напряженно пульсировала вена.
– Луиджи Кватрокки мертв! Этьен Шодрон и его подружка убиты! Кровь этой девушки обнаружена на твоем телефоне, на рубашке, на руках!
– Ты пытаешься повесить это на меня? – Я высвободился. – Ты же знаешь, что я не имею к этому отношения. Пошел ты!
– То, что я знаю, и то, что я скажу французской полиции – это не одно и то же. Понял, к чему я клоню, дружок?
