Цю не знал, насколько уменьшилось расстояние между охотником и дичью. Ленни несся во весь опор впереди. Цю почувствовал, как в нем поднимается отчаяние. Что он может сделать? Ничего!
Его ноги сами собой перешли на свободный неровный бег, каким обычно спускаются с горы. Цю проделывал безумные зигзаги, не думая о риске, стремясь только к одному — увеличить, разрыв между собой и невидимым лучником. Даже если они отыщут дорогу — что тогда? У У было достаточно времени, чтобы организовать своих людей.
Заткнись, заткнись, заткнись…
Цю взглянул на небо. Кажется это ему или действительно начинает светать? Нет, не кажется. Сколько еще стрел осталось у лучника в колчане? Останавливался ли он, чтобы подобрать те, что выпустил? Удивился ли, обнаружив, что две из них исчезли?
Цю продолжал рысью спускаться вниз, и мысль его теперь заработала в ином направлении. Три вопроса бились в голове беспорядочно, сталкивались и разлетались в стороны, как пластиковые шарики под струей сжатого воздуха в веселой игре. Первое — лучник привык стрелять на слух. Второе — у него, Цю Цяньвэя, есть сейчас две стрелы. Третье — знает ли об этом лучник?
Цю все бежал и бежал вниз, и размах его шагов становился все шире по мере того, как светлело небо, сокращая их шансы на выживание. Струйки тонкого, как паутина, тумана огибали большие валуны, словно летящая шелковая ткань при медленном танце с лентами. Цю спускался быстро. Теперь перед ним появилось нечто похожее на тропинку, которая вилась по склону наподобие лыжни в слаломе. Временами Цю следовал ее изгибам, но чаще бежал напрямик, по временам опять выбираясь на более утоптанный путь.
Где Ленни? Его и след простыл. Где шоссе? Сверни направо, потом налево, никогда не беги по прямой.
Тропинка выравнивалась в нескольких стах футах от густых зарослей бамбука, перемежавшегося эвкалиптами и лианами. Цю замедлил шаг, обрадовавшись, что наконец нашел укрытие, но неожиданно сбился с ритма и упал, подвернув ногу. Он сидел на земле и тяжело дышал. Слава Богу, ни перелома, ни растяжения. Цю уже собирался встать, как вдруг его внимание привлекло едва заметное более светлое пятно на песчаной тропинке. Он наклонился, чтобы разглядеть получше. Может быть, это отпечаток ступни? Он медленно двинулся назад, стоя на четвереньках. Да! Вот еще один…
Следы ног. Должно быть, Ленни тоже вышел на эту тропинку. Но тут же лицо Цю омрачилось. Можно ли утверждать с уверенностью, что другие люди не пользовались этой тропой в субботу и воскресенье? У него не было никакой возможности узнать, кто оставил следы. Но, может быть… может быть…
Цю снова побежал. Его ноги двигались в четком ритме: без-на-деж-но, без-на-деж-но.
Тропка вела теперь вверх, затем опять выровнялась. Спустя некоторое время под ногами стали попадаться камни и Цю понял, что начал снова спускаться к уже пересыхающему руслу реки. Прыгнув в самую середину еще живого потока, он упал на колени, окунув в воду лицо и плечи. Холодная вода вернула ясность мысли. На противоположной стороне широкого русла берег, усеянный галькой, поднимался вверх, дальше земля пестрела деревьями, тянулись дынные бахчи. Первые признаки цивилизации!
Цю вспомнил карту, и у него вспыхнула надежда: там, с другой стороны горы, проходит дорога.
Впереди, вдоль течения реки, две скалы сходились вместе, образуя нечто вроде округленных ворот, внизу которых оставался проход для потока воды. Течения в том месте почти не было. Укрытие — не слишком надежное, но лучше, чем ничего. Со вздохом облегчения Цю бросился к проходу между скалами и очутился в запруде. Над поверхностью воды плыл легкий утренний туман.
Первая полоска солнечного света озарила дальний скалистый уступ — то место, откуда он пришел сюда. Цю огляделся. Вода в запруде была прозрачной до самого дна. Под ногами он видел разноцветные камешки всех размеров и форм, гладко обкатанные течением. Игра света в нежных пузырьках воздуха, плясавших на поверхности воды, ласкала взор и гипнотически притягивала к себе. Нельзя отвлекаться, опасно. Футах в двадцати от Цю, в дальнем конце запруды, веером разворачивалась серебристая ткань водопада, образуя нечто вроде почти прозрачного экрана из ребристого стекла.
Ярко-оранжевые лучи, возвещавшие начало нового дня, выгоняли тени из оврагов и горных расселин. Цю взглянул вверх: начало водопада крылось вверху в нескольких футах над головой. Он следил за движением воды. Потоки изливались вниз, словно сплетенные нити серебристого жемчуга, то соединяясь, то рассыпаясь. Наконец Цю остановился на том месте, где струящийся занавес опускался в воду запруды, и едва не задохнулся: за водопадом кто-то стоял. Цю оглянулся через плечо. Между скалами, охранявшими вход в его укрытие, никого не было. На склонах — тоже.
— Ленни?
Молчание.
Цю напряг зрение, чтобы проникнуть взглядом за водяную завесу, но разглядеть ничего не удалось. Тени, а также искажающий оптический эффект от струящейся воды, солнечный свет, хоть и не слишком яркий, мешали ему. Поднимая тучу брызг, Цю пересек запруду и зашел за водопад.
Он оказался в большой сумрачной пещере. Черные камни были покрыты водорослями, от которых исходил запах тины. Вода и время обточили камни, края их стали острыми, как бритва, но с зазубренным лезвием. Ленни Люк стоял, замерев и прижавшись к дальней стене пещеры, с закрытыми глазами, склонив голову к плечу. На мгновение Цю был ошеломлен: молодой человек оказался на расстоянии двух футов от того места, где Цю ожидал его увидеть, прозревая через фартук водопада, но он тут же вспомнил, что вода отражает свет, и ему все стало понятно.
Ленни взвизгнул, когда Цю тронул его за плечо. Агент уже готов был заткнуть ему рот, но Ленни простонал:
— Из-звините, я закричал.
Цю Цяньвэй оглянулся на тихую запруду, туда, где две скалы перегораживали его путь по реке. На одной из этих скал он увидел фигуру. Через каскад воды, освещенный утренними лучами, силуэт казался зыбким и нечетким, но все же в нем можно было безошибочно узнать человека, стоявшего широко расставив ноги и подняв на вытянутой руке лук.
Обернувшись к Ленни, Цю с улыбкой сказал:
— Можешь хоть кричать.
Они занимались любовью, погружались в дремоту, просыпались и опять свивались телами.
— Как это красиво, — сказал Мэт, когда Мэйхуа, удовлетворенная, тихо прилегла сбоку. — Твое тело. И твое имя…
— А что в нем особенного?
— Мэй… Это национальный цветок Тайваня, верно? Цветок сливы?
— У-гу. Моя мама была очень патриотична.
— Почему ты никогда не рассказываешь о своем отце?
— Я же говорила тебе, он умер. — Она слегка оттолкнула Мэта, неожиданно растерявшись. — Можно включить свет? Я хочу посмотреть на тебя.
Мэт засмеялся.
— Какой же ты жадный ребенок. — Когда щелкнул выключатель, он взял с ночного столика часы. — Три часа. Ты голодна?
— Не очень.
— А должна бы. — Мэйхуа не ответила, и он перевернулся так, чтобы взглянуть на нее сверху вниз. — Нет аппетита? — спросил Мэт как бы невзначай.
Мэйхуа пожала плечами и надула губы.
— Нет. Честно, нет. Ты же знаешь.
Мэйхуа поднесла к ноздрям пустую раскрытую ладонь и потянула носом.
— Я знаю. Это глупо. — Мэт нежно погладил ее по щеке.
— Никогда не думала, что смогу бросить. Никогда. Пока не встретила тебя. Лекарство, которое дал этот гонконгский доктор, просто чудесное. Я опять начинаю чувствовать себя человеком.
— Я рад.
Мэйхуа вытащила вторую руку из-под одеяла.
— Как считаешь?
Колечко на среднем пальце смотрелось очень хорошо. Они купили его сегодня днем, после того как отвезли домой Линьчунь, приобрели это кольцо, по какому-то мгновенному радостному порыву. Мэт хотел скрыть цену, полагая, что Мэйхуа станет протестовать. Но она только с улыбкой покачала головой.
— Сейчас это капиталовложение для нас обоих; если дело обернется плохо, кольцо вернется к тебе. Я буду хранить его, пока ты не попросишь меня отдать его обратно.
Мэт был тронут и показал ей бирку, на которой стояла цена в триста тысяч тайваньских долларов.
Мэйхуа выскользнула из кровати, накинула на плечи шелковый халат и бесшумно подошла к туалетному столику.
— Хочу музыки, — сказала она.
Мэт, откинувшись на груду подушек, с одобрением оглядывал обстановку, пока Мэйхуа перебирала кассеты. Если уж ты собираешься провести воскресный вечер в постели с такой великолепной женщиной, то это нужно делать именно здесь. Выключатель возле кровати регулировал освещение; сейчас свет едва мерцал. Вся комната была выдержана в розовато-лиловых тонах, с легким оттенком пурпура на кружевах. Атласные простыни, мягкие игрушки: эту картину довершал огромный балдахин над круглой кроватью.
— Народные любовные песни, — сказала Мэйхуа, снова скользнув под одеяло, — вот мой героин.
