– Послушайте, я не хотел…
– Ладно, все нормально. Я смеюсь, потому что мужик с пленки мертв. Дохлее не бывает. На пленке его предсмертные слова: «Будь ты проклята, сука чокнутая!!!» и последний вздох.
Мистер Гэш усмехнулся и вышел в ночь.
В половине десятого вечера Лиза Джун Питерсон сидела одна в своем кабинете, примыкавшем к губернаторскому. Когда зазвонил телефон, Лиза решила, что это Дуглас, адвокат по завещаниям, с которым она встречалась. Каждый раз Дуглас первым делом спрашивал: «Как ты одета, Лиза Джун?»
Пребывая в игривом настроении, Лиза Джун подняла трубку и сказала:
– Я без трусиков.
Мужской голос, ниже и старше, чем у Дугласа, ответил:
– Я тоже, дорогуша.
Ответственный секретарь губернатора задохнулась.
– Ах, прекрасная юность, – продолжил голос.
Запинаясь, Лиза Джун Питерсон пробормотала извинение:
– Мне так… Я приняла вас за другого…
– Иногда и я себя не узнаю.
– Чем могу быть полезна?
– Устройте мне встречу с губернатором.
– Боюсь, его нет в городе. – Лиза Джун пыталась прийти в себя, говорить сдержанно и профессионально.
– Что ж, постараюсь поймать его в другой раз.
Что-то в голосе человека обеспокоило Лизу – даже не угроза, а непоколебимая уверенная целеустремленность.
– Может быть, я смогу помочь? – спросила она.
– Очень сомневаюсь.
– Я могу попробовать с ним связаться. Губернатор Артемус вас знает?
– По всей видимости.
– Могу я узнать ваше имя?
– Тайри. Назвать по буквам?
Лиза Джун едва не упала со стула.
– Вы шутите?
– Никоим образом.
– Вы – губернатор Тайри? Без балды?
– С каких это пор юные леди употребляют в официальной беседе подобные выражения? Я потрясен до глубины души.
Лиза Джун Питерсон уже вскочила, схватила сумочку и ключи от машины.
– Где вы находитесь? – спросила она.
– В телефонной будке на Монро.
– Встретимся у Законодательного собрания. Через десять минут.
– Зачем?
– У меня фургон «таурус». Я в голубом платье и в очках.
– И без трусиков, не забудьте.
Жизненный опыт Лизы Джун Питерсон не подготовил ее к виду Клинтона Тайри. Прежде всего поражали его габариты – он казался громадным, как рефрижератор. Затем гардероб – он был одет как уборщик: башмаки, самодельный килт и купальная шапочка. Когда он сел в машину, в уличном свете мелькнул белым бритый череп и рубиновым – искусственный глаз. И лишь когда они уже сидели на перевернутых шлакоблоках перед костерком, Лиза Джун Питерсон хорошенько рассмотрела на его щеках пышные косы, украшенные блеклыми клювами.
– Канюки, – пояснил бывший губернатор. – Неудачный выдался день.
Его темное, цвета седельной кожи лицо испещряли морщины, но озаряла та же обезоруживающая улыбка, которую Лиза Джун запомнила на ранних газетных фотографиях, когда жизнь еще не пошла наперекосяк. Инаугурационная улыбка.
– Это в самом деле вы, – сказала Лиза.
– Лишь остов, дорогуша.
Они сидели в леске за городом неподалеку от аэропорта. Экс-губернатор свежевал лисицу, которую подобрал мертвой на Апалачи-парквэй. Он сказал, что ее сбил мотоцикл, – дескать, определил это по вмятине на голове.
– Как мне к вам обращаться? – спросила Лиза Джун Питерсон.
– Надо подумать. Есть хотите?
– Хотела.
Она отвернулась, пока Тайри с небольшим ножом трудился над лисьей ляжкой.
– Я впервые вернулся в Таллахасси, – сказал он.
– А где вы сейчас живете?
– Знаете, что самое вкусное? Правильно сготовленный опоссум.
– Буду иметь в виду.
– Что вы делаете у мистера Ричарда Артемуса?
Лиза Джун рассказала.
– У меня тоже был «ответственный секретарь», – вздохнул Клинтон Тайри. – Она старалась, искренне старалась, но я оказался невыносимым типом.
– Я все знаю.
– Откуда? Вы тогда были ребенком.
Лиза Джун рассказала об изысканиях по заданию губернатора Артемуса, но умолчала о плане, который засел у нее в голове и не давал спать по ночам, – написать книгу о Клинтоне Тайри, исчезнувшем губернаторе Флориды.
– Босс не сказал вам, что ему нужно в моих документах? – Тайри ухмыльнулся. – Да нет, вряд ли.
– Скажите вы.
– Бедная вы, бедная.
– Почему?
– Ваш губернатор Дики, милочка, дал мне поручение, и весьма неприятное. Если я ему не поблажу, он вышвырнет моего несчастного беспомощного брата на улицу, где тот наверняка погибнет. Поэтому я здесь.
Лизу Джун пронзило чувство вины.
– Дойла?
Клинтон Тайри приподнял косматую бровь.
– Да, моего брата Дойла. Наверное, и он встречался вам в изысканиях.
– Простите меня, пожалуйста, – сказала Лиза Джун, но подумала: Дик Артемус не способен на столь хладнокровный шантаж.
Экс-губернатор насадил куски мяса на обструганную дубовую ветку и поворачивал их над огнем.
– Потому я и хочу повидаться с вашим боссом, чтобы уведомить его об ужасных последствиях двойной игры. Он должен сознавать, насколько серьезно я отношусь к условиям этой сделки.
– Может, вы что-то не так поняли?
Во взгляде Клинтона Тайри сквозила безграничная усталость. Он порылся в запыленном рюкзаке и достал мятый запятнанный конверт. Лиза Джун прочла отпечатанное на машинке письмо, которое доставил Тайри его лучший друг лейтенант Джим Тайл. Подписи не было, но и без нее Лиза Джун узнала напыщенные обороты, глупые орфографические ошибки и тяжеловесные фразы. Автором угрозы мог быть только досточтимый губернатор Флориды Ричард Артемус.
– Господи! – Потрясенная Лиза свернула письмо. – Просто не верится!
Клинтон Тайри схватил ее за плечи и притянул к себе.
– А мне вот не верится, – прорычал он, – что этот сволочной недоумок, у которого в башке дерьмо вместо мозгов, связался со мной! – Искусственный глаз уставился в небо, но здоровый смотрел прямо, и в нем полыхала ярость. – Если с моим братом что-то случится, кое-кто умрет медленной мучительной смертью, продырявленный, как дуршлаг. Вы меня поняли?
Лиза Джун кивнула, и Тайри ее отпустил.
– Попробуйте лисью ногу, – предложил он.
– Нет, спасибо.
– Рекомендую отведать.
– Ну разве что кусочек.
– Многие называют меня Сцинком. А вы зовите капитаном.
– Хорошо.
– У вас сегодня есть дела дома?
– Вообще-то нет.
– Вот и славно. – Клинтон Тайри подбросил веток в костер. – Будет время познакомиться.
Перелет из Форт-Лодердейла в Гейнсвилл занял полтора часа, и Палмеру Стоуту хватило времени обдумать, как продуктивно использовать вторую половину рабочего дня. Двухминутным телефонным звонком он заработал сорок штук баксов. Женщина, с которой переговорил Стоут, была председателем Окружной комиссии в Майами-Дейд и любезно согласилась передвинуть в конец повестки вечернего заседания обсуждение вопроса, имевшего для Палмера большое значение. Предлагалось отдать исключительное право на торговлю жареными бананами в Международном аэропорту Майами человеку по имени Лестер «Большой Луи» Буччионе, который с целью обойти квоту национальных меньшинств сейчас представлялся как Лесторино Луис Бандерас, латиноамериканец.
Уклоняясь от малоприятной перспективы тендера, Лестер-Лесторино прибегнул к услугам лоббиста Палмера Стоута, хорошо известного своим влиянием на членов комиссии в Майами-Дейд. Поскольку предприниматель изыскал необходимую лазейку и собрал требуемое большинство голосов, Стоуту оставалось лишь заручиться, чтобы вопрос по жареным бананам переместился в конец повестки и «дебаты» по нему начались не раньше полуночи. Стратегия заключалась в сведении к минимуму вмешательства публики путем минимизации ее присутствия. Малочисленность аудитории означала слабую оппозицию, а также снижалась вероятность, что какой-нибудь ненадежный член комиссии вдруг смалодушничает и провалит все дело.
Золотое правило улаживания политических сделок: чем позже проходит голосование – тем лучше. Обычные заседания настолько отупляли, что от звонка до звонка не выдерживали даже усерднейшие трутни. Как правило, до конца высиживали только те, кому за это платили: юристы, лоббисты, стенографисты и несколько сонных репортеров. И поскольку самые темные сделки приберегались напоследок для обсуждения в полупустом зале, за места в хвосте повестки шла ожесточенная борьба.
Лестер Буччионе воодушевился, узнав, что контракт по жареным бананам будет обсуждаться последним и что за сию услугу председатель комиссии потребовала лишь устроить ее бездельника-кузена кассиром на полставки в один из киосков, торгующих вышеупомянутой снедью. «Лесторино» так обрадовался, что без промедления отправил Палмеру Стоуту чек на 40 000 долларов гонорара, чем прекрасно подкрепил пошатнувшуюся самоуверенность лоббиста. Пятизначная сумма подтверждала, что планета не соскочила с оси и разумный порядок цепочки «ты – мне, я – тебе» не нарушен, несмотря на душераздирающее безумие, расколовшее личный мир Стоута.
