— Какие тревожные известия, — сказал Иаков. — Но я уверен, наше положение не настолько ужасно, и мы еще можем все исправить.
Он положил руки на плечи своего брата, как обычно делал Учитель. Иоанн огорченно вздохнул. Как же ему не хватало простоты и силы Учителя!
— Ты не понимаешь, Иаков, — сказал Иоанн. — Мария стала для Петра чем-то вроде бельма на глазу. Уже много месяцев она живет с семьей в Вифании, и никто даже не видит ее. Петр злится на нее даже больше, чем на меня, из-за ее особой близости к Учителю. Он стал совершенно неузнаваемым и утверждает теперь, что проповеди или исцеление — не женское дело, что мессианские странствия — это удел мужчин, а женщины в лучшем случае могут лишь сопровождать их. И кроме того, они должны покрывать волосы, ибо сказано, что велико искушение от такой открытости и вольности, допущенной при жизни Учителя, и направит оно большинство женщин на путь распутства.
— Но… ты хочешь сказать, что Симон Петр самостийно придумал все эти новые правила? — прервал его Иаков.
— У него нашлись сторонники, хотя, уверяю тебя, меня среди них не было! Иаков, ты должен понять, что пока вы с Иосифом ищете правду или истину, некоторые, по их убеждению, уже нашли ее. Начали ходить легенды, толкующие каждое слово и дело Учителя, а в роли толкователей выступают те, кто никогда не понимал или вообще не знал его. Эти бестолковые и противоречивые истории иногда даже приукрашены совершенно наглыми выдумками! В них допускается, к примеру, что те «семь бесов», которых Учитель изгнал из Марии, были не просто грехами гордости или тщеты ее просвещения или красоты, но чем-то значительно более худшим… чем-то продажным…
— Да как же они смеют говорить такие вещи? — воскликнул Иаков. — Как же Петр позволяет такое? Разве не страшится он того, что Учитель не допустит его в свое царствие?
— Пожалуйста, братец, запомни, — сказал Иоанн с горьковатой усмешкой, — что сам Симон Петр держит ключи от того царствия. Их тайно передал ему Учитель, и никому не ведомо, где и когда это было. Теперь ты понимаешь, мой дорогой брат, что вернулся как нельзя более кстати.
Бригантий. Лето 34 года СЛОВА
Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство… Ибо восстанут лжехристы и лжепророки… солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются…
И во всех народах прежде должно быть проповедано Евангелие… Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут.
Евангелие от Марка, 13, 8-31
В последних отблесках заката Иосиф Аримафейский стоял на высоком скалистом берегу залива Бригантия, провожая взглядом корабль Иакова, сына Зеведея, что скользил по волнам в открытое море, окутанный туманной дымкой. Бригантий, некогда центр поклонения великой кельтской богине Бригите, был последним морским портом на этой земле, основанным в древнейшие времена. Многие области Иберии находились под римским владычеством сотни лет, начиная с Пунических войн. Но эту дальнюю северо-западную область римляне завоевали в ходе жестоких кровопролитных сражений совсем недавно, в правление Августа, и моральный дух здешних дикарей был еще далеко не сломлен.
У них было множество названий, но как бы они ни назывались — кельтами, галлами или галатами, — все их многочисленные и, с точки зрения римлян, варварские племена оказали влияние на культуру народов, живших даже во Фригии. В сущности, они заложили основы культуры многих народов. К великолепному искусству кельтских мастеров приобщились ремесленники от Скандинавии до Мавритании; дикие орды кельтских воинов так часто совершали набеги на все эти земли, что просто для того чтобы хоть как-то защитить свои владения, римлянам пришлось собрать особые огромные войска, легионы, которые теперь внедрены в большей части римских провинций. Хранителями кельтской истории и веры, хранителями живого слова издавна являлись друиды, и один из таких жрецов в данный момент стоял рядом с Иосифом на скалистом берегу.
Плывущий по волнам корабль пропал в холодном прибрежном тумане, всегда, даже летом, как сейчас, окутывающий это побережье. Но со своего возвышенного наблюдательного пункта Иосиф различал все-таки основную береговую линию, не размываемую непрерывно набегающей чередой поблескивающих волн — несмываемую, как слова Учителя, подумал он. Хотя Учитель обычно говорил не вырезать его слова в камне, но держать их в мыслях, возможно, его слова уже исчезли из умов людей, поскольку не было среди его последователей такого друида, призванного хранить их живыми в сердце.
Если опасения Иосифа справедливы, то от проповедей Учителя осталось только то, что удалось собрать за последний год Марии Магдалине, то, что хранится в запечатанных глиняных амфорах, лежащих сейчас у его ног в рыболовной сети: в них собраны воспоминания тех, кто видел и слышал Учителя в его завершающую земную неделю.
Иосиф и друид поднялись из густого и промозглого берегового тумана на уединенный утес с хорошим обзором, чтобы понаблюдать за уходом корабля перед обсуждением их собственной миссии. И вот наконец Иосиф взглянул на своего спутника.
В косых лучах заходящего солнца грубое угловатое лицо друида приобрело оттенок пламенеющей меди. Его каштановые волосы, хитроумно заплетенные в множество косичек, падали на широкие плечи и могучую грудь. Подобно Иосифу жрец одет был в свободную кельтскую тунику, но его наряд дополнялся накидкой, выделанной из мягкого и густого меха рыжей лисицы и скрепленной на одном плече золотым аграфом — символом высокого положения в этом клане лисицы. Его мускулистую шею и крепкие бицепсы охватывали толстые, затейливо изготовленные золотые ожерелья и браслеты, традиционно отличавшие знатные сословия вождей или жрецов: как друид, он обладал обоими этими статусами.
Это был Ловерний, вождь племени Лисиц, человек, которому Иосиф доверял всю свою жизнь и которого считал мудрейшим из знакомых ему людей, за исключением Учителя. Иосиф чувствовал, что их ждут тяжелые времена, и молился, чтобы великая мудрость друида помогла преодолеть их.
— Близится конец, Ловерн, — сказал Иосиф.
— Конец? Возможно, — ответил Ловерний. — Но в каждом конце есть свое начало, как говорил мне Езус из Назарета, когда ты еще мальчиком привозил его к нам. По его словам, во время путешествий с тобой он понял, что люди всегда противятся переменам, — добавил Ловерний с загадочной улыбкой. — Интересно, понял ли ты, что именно это означает?
— Я боюсь, это означает, — сказал Иосиф, — что ты, так же как Мария из Магдалы, веришь в то, что Учитель на самом деле жив: что он прошел через трансформацию смерти, однако каким-то образом еще остается среди нас.
Друид пожал плечами:
— Вспомни его слова: «Я всегда с вами, отныне и до скончания мира».
— В духовном смысле — да, это возможно, — согласился Иосиф. — Но едва ли доступно человеку менять свое плотское обличье, как плащ! Нет, мой мудрый друг, меня привело сюда не примитивное суеверие. Я хочу найти истину.
— То, что ты ищешь, мой друг, — сказал Ловерний, неодобрительно покачав головой, — ты никогда не найдешь в тех глиняных сосудах, что лежат у твоих ног. В них содержатся лишь слова.
— Но ведь ты же сам впервые рассказал мне о той магии, которой друиды наделяют слова, — возразил Иосиф. — Ты говорил, что есть слова, способные убивать или исцелять. Я надеюсь, что какие-то из этих воспоминаний откроют нам последние наставления Учителя — а он как раз просил не забывать его проповеди.
— Записи не помогают оживить воспоминания, а разрушают их, — сказал Ловерний. — Именно поэтому мы ограничиваем использование письменного языка для священных ритуалов: защиты или очищения, уничтожения зла, пробуждения сил природы, магических обрядов. Великие истины невозможно уместить в слова, и никакие идеи не вырежешь в камне. Ты можешь открыть эти глиняные сосуды, мой друг, но найдешь там лишь воспоминания воспоминаний, тени теней.
— С самого детства Учитель сохранил воспоминания об одном друиде, — сказал Иосиф. — Он наизусть знал Тору и мог цитировать ее часами. Во время долгих морских путешествий я обычно читал ему разные истории, и он также доверил их памяти. Его любимыми были «Пифийские оды» Пиндара, особенно строка: «Kairos и прилив никого не ждут». В греческом языке есть два слова, обозначающие время: chronos и kairos. Chronos связан со временем движения солнца в небесах. A kairos определяет «нужный момент» — удачное мгновение, которое необходимо поймать мореходу, чтобы его корабль не накрыла и не разрушила приливная волна. Именно это второе толкование времени Учитель считал очень важным. Мне довелось увидеть его в последний раз, когда он велел привести белую ослицу, потребную ему для въезда в Иерусалим в грядущее воскресенье, а потом сказал мне: «Все готово, Иосиф, и я иду навстречу моему kairos». Это были последние слова, сказанные мне Учителем перед его смертью.
