— Рене поцарапала, когда ударила по щеке.
— И вы это помните?
— Да.
Такер поднялся.
— Вы не против, если мы возьмем образец вашей ДНК? Это всего лишь мазок из полости рта. У нас с собой есть лабораторный комплект. Мы не вправе заставлять вас сделать анализ сейчас, но в случае вашего отказа мы представим постановление суда, и вам придется подчиниться.
«Они думают, это я ее убил», — подумал Питер. Охваченный паникой, он все же попытался придать голосу твердость.
— Безусловно, давайте сделаем сейчас. У меня нет причин отказываться. У нас с Рене вышла ссора. Я ее не убивал.
На Такера это, похоже, не подействовало.
— Мистер Гэннон, где та одежда, которая была на вас во вторник вечером?
— В ванной комнате в моем офисе. Я всегда держу там смену одежды. Когда вчера я проснулся там на диване, то принял душ и переоделся. В шкафу висят темно-синий пиджак и коричневые брюки. Белье и носки в корзине в ванной. Дома я ношу темно-коричневые мокасины.
— Вы говорите о своем офисе на Западной Сорок седьмой улице?
— Да. Это мой единственный офис.
— Очень хорошо, мистер Гэннон. Мы требуем, чтобы вы немедленно освободили эту квартиру. Пока мы не оформим ордер на обыск этого помещения, у двери будет дежурить офицер полиции. У вас есть автомобиль?
— Да. Черный «БМВ». Он стоит в гараже при этом здании.
— Когда вы в последний раз на нем ездили?
— Кажется, в прошлый понедельник.
— Кажется?
— Просто я не знаю, садился ли за руль после того, как расстался с Рене. Честно говоря, я думал, что мог быть за рулем, а вы пришли ко мне по поводу какой-нибудь аварии.
— Мы получим также ордер на обыск вашей машины, — решительно произнес Такер. — Вам придется прийти в участок и сделать официальное заявление на основе всего того, что вы нам рассказали. Это не означает, что вы арестованы. Тем не менее мы считаем, что вы могли быть заинтересованы в смерти Рене Картер.
Питер Гэннон осознал, что борется за свою жизнь. Все, что случилось раньше, все финансовые проблемы и провалы на Бродвее не шли в сравнение с тем, что происходило с ним в этот момент. «Я жутко злился на нее, — подумал он. — Я был разгневан и раздосадован. Неужели я ее убил? Боже правый, неужели убил?»
Он посмотрел прямо в глаза Такеру.
— Можете взять у меня анализ ДНК. Тем не менее я не собираюсь больше вам помогать. Я не стану отвечать на вопросы или подписывать любые заявления, пока не проконсультируюсь у адвоката.
— Отлично. Я уже сказал вам, что вы пока не арестованы. Мы скоро с вами свяжемся.
— В какой больнице моя дочь?
— В больнице Гринвич-Виллидж, но вам не разрешат ее навестить, так что не пытайтесь.
Через десять минут, позволив взять у себя пробу ДНК, Питер Гэннон вышел из дома. Собирался дождь. Голова у него раскалывалась, он был близок к отчаянию. «Помоги мне, Господи, пожалуйста, помоги, — молился он, — я просто не знаю, что делать».
Совершенно сломленный, он бесцельно брел по кварталу. «Куда мне идти? — уныло думал он. — Что делать?»
46
Райан Дженнер не хотел признаваться себе в том, как сильно был раздосадован явным раздражением Моники из-за возможных сплетен о них в больнице. А то, что ее секретарша занесла в его кабинет медкарту Майкла О’Кифа без всякой записки от Моники, явно говорило о том, что доктор Фаррел не хочет с ним общаться.
«Я знаю, ее не было в кабинете вчера вечером, потому что она задержалась в палате интенсивной терапии с ребенком Картер, — думал он в пятницу днем по окончании последней операции, зайдя в больничный кафетерий, чтобы выпить чая. — А потом по дороге домой ее едва не сбил автобус…»
Мысль о том, что Моника могла умереть, заставила его содрогнуться. Одна из операционных медсестер пересказала ему услышанное по радио интервью с пожилой женщиной, свидетельницей происшествия. Та клялась, что доктора Фаррел толкнули. «У меня волосы на голове дыбом встали, — призналась медсестра, — когда дама рассказывала, будто ей показалось, что колеса автобуса наезжают на доктора Фаррел».
«И у меня волосы встают дыбом, — подумал Райан. — Наверное, Моника сильно испугалась. Каково это — оказаться распростертой на дороге, когда на тебя надвигается автобус?»
Медсестра также сказала ему, что утром Моника называла это происшествие несчастным случаем. Ну ладно, пусть будет так. Райан вспоминал, чем мог вызвать такое неудовольствие Моники. Тем, что все-таки стал расспрашивать ее или в присутствии медсестры заметил, как чудесно она обращается с детьми? Наверное, он переборщил. Может, если послать ей записку с извинением, она поймет?
«Поймет что? — тут же поправил он себя. — Это ведь я в ней заинтересован. На прошлой неделе, когда приходила ко мне домой, она выглядела прелестно. Клянусь, когда у нее распущены волосы, ей дашь всего лет двадцать с небольшим. А как искренне она извинялась за свое опоздание! Вот поэтому странно, почему она, послав мне утром медкарту О’Кифа и зная, что накануне вечером у нас была назначена встреча на шесть часов, не написала пару слов, что задержалась в больнице. Это на нее не похоже», — решил он.
Он как будто снова оказался рядом с ней, за шумным столом в тайском ресторане, и чувствовал прикосновение ее плеча. Тогда ей это явно нравилось, говорил себе Райан. Нет, она не могла притворяться.
«Нет ли у нее серьезного увлечения? Может, она по доброте своей решила меня предупредить? Но я не намерен так быстро сдаваться. Позвоню ей. Вчера вечером, будь она на месте, я пригласил бы ее на ужин. Я собирался сделать это еще в начале этой недели, когда просматривал медкарту О’Кифа в ее кабинете, но Алиса успела заманить меня на тот спектакль».
Райан допил чай и поднялся со стула. Кафетерий опустел. Служащие дневной смены уходили домой, а для работающих в вечернюю обеденный перерыв еще не наступил. «Я бы пошел домой, — размышлял он, — но, возможно, там еще
