Виктор Пронин - Ошибка в объекте

Сухов только теперь начал понимать, что видит перед собой совсем другого человека, совсем не того, которого он знал, которого боялся встретить снова.

– Да ты садись, – сказал он озадаченно. – Я чего-нибудь соображу. – Он поставил на стол тарелку с холодцом, баночку с горчицей, отрезал несколько кусков хлеба.

– А ты, смотрю, все на мясокомбинате? – Николай одобрительно хихикнул, показывая на холодец.

– Да нет, уволился... В депо перешел.

– Понятно, – кивнул Николай, даже не услышав толком, где работает Сухов, не спросив, почему поменял место. Поймав себя на этой угодливости, не удивился, просто пришло ощущение, что все идет как надо. Бесшумно, на цыпочках, он пробрался к окну, взял одну бутылку, пока шел к столу, открыл ее и тут же разлил в стаканы.

Сухов посмотрел на полный стакан, перевел взгляд на Николая.

– Я не осилю, – сказал он.

– Авось, – засмеялся Николай, неосторожно открыв щербатый рот. – Это только с виду страшно, а так ничего. Ну, будем живы! – Он припал к стакану и жадно выпил. Взяв вилку, Николай принялся есть, но тут же остановился, отложил вилку. – А знаешь, меня ищут. Всесоюзный розыск, – сказал он почти с гордостью. – Как-то разнюхали... Не ты заложил?

– Нет, – сказал Сухов. – Не я... Я же не знал, кто ты...

– И то верно, – согласился Николай. – Как же они узнали? Ничего ребята работают.

– Но я сходил к ним, – сказал Сухов будто через силу. – Все рассказал... про себя. Они его выловили.

– Кого? – не сразу понял Николай.

– Того мужика...

– Выловили?! Надо же...

– За что же ты его?

– Так получилось... И знаешь... еще неизвестно, кому из нас больше повезло – ему или мне... Я ведь того... в расход пошел. Понял? В полный расход. Все время в бегах, понял? Всесоюзный розыск! – Он вдруг расхохотался, но тут же зажал себе рот ладонью, перешел на шепот: – А ведь не поймали до сих пор! Не поймали, понял?! Не могут, мать их за ногу! Ха, всесоюзный розыск, это же надо! – Николай неожиданно сник, затих и снова взялся за вилку. – Знаешь, если бы не ты, я бы его не убил... Ничего бы не было... Он как начал орать, а тут ты...

– Что я? При чем тут я?! – вскинулся Сухов.

– В лодке, помнишь? – Николай припал к столу, стараясь заглянуть Сухову в глаза. – Помнишь?

– Что в лодке?

– А! – Николай пьяно покачал указательным пальцем перед самым носом Сухова. – Шалишь, брат! В лодке кое-что было, а? Было, Сухов! Ладно, молчу! Молчу! – Он успокаивающе выставил перед собой ладошки. – Ты выпей, выпей, Сухов, московская водка-то!

Сухов хмуро взял стакан, подержал его в руке, словно колеблясь, но все-таки поднес ко рту и быстро, с отвращением отпил. А Николай опять бросился к окну, принес вторую бутылку и, сорвав пробку, начал разливать.

– Я больше не буду! – сказал Сухов с отчаянием.

– И не надо. Не надо... ты уже там был, тебе ни к чему...

– Где был?

– У них, у приятелей своих... Покаялся, поплакался... Что-то, смотрю, все стали каяться... Прямо пачками... И Брек, и ты... Модно стало, наверно... А знаешь, я ведь был довольно модным парнем... Мне нельзя от моды отставать, – Николай быстро выпил второй стакан, будто боялся, что передумает. – Во жрет мужик, да? А знаешь почему? Не скоро мне теперь выпить придется... Я так прикидываю – лет через десять... Ну, а эту мы разольем, ага? – Он показал на оставшуюся водку. – Разольем. Тебе нельзя много пить, тебе еще дело предстоит...

– Какое дело?! – Сухов поставил стакан на стол.

– О! – пьяно засмеялся Николай. Он весь содрогался от хохота, слезы катились по его щекам, он размазывал их грязными ладонями. И вдруг затих, ссутулился, посмотрел на оставшуюся в стакане водку, медленно взял его и осторожно, как-то затаенно выпил. – Сейчас я пьяный буду, как... как собака, – невнятно проговорил он. – А пока еще могу слова произносить, слушай меня, Сухов... Я тебе свинью подложил, я ее... свинью, значит, и выну из-под тебя... Ты вот что... Пока я не передумал, пока не опьянел... Надо сделать одно важное дело... А то потом, утром, когда я протрез... в общем, утром уже будет поздно... Надо сейчас... Прямо сейчас...

– Что делать-то? – нетерпеливо спросил Сухов.

– Что-что... думаешь, легко так прямо сказать... Все никак с духом не соберусь... Подожду еще немного... Когда совсем соображать перестану, так и скажу...

– Подождем, – Сухов взял корку хлеба, обмакнул в холодец.

– Ох, – со стоном протянул Николай, и Сухов, взглянув ему в глаза, увидел такую тоску, что содрогнулся. – Все... Конец. А теперь иди. Иди. Сухов, иди, не тяни, а то передумаю. Боюсь, что передумаю. Иди!

– Куда?!

– Иди, куда уж ходил... Знаешь, к кому. Телефон, наверно, есть... Пусть приходят и забирают... Если по зубам дадут – пьяный, помнить не буду... Да и зубов-то у меня уж того... Зови быстрей, не могу больше... Зови! – заорал вдруг Николай в полный голос. – А я, я ложусь спать. И пусть меня не будят. Я хочу проснуться уже у них, там, понял? Как после наркоза. Скажи, что я много выпил, и пусть меня не будят. Такая вот просьба. – Николай, пошатываясь, подошел к кушетке и упал на нее лицом вниз.

Войдя в кабинет, Николай огляделся, передернул плечами, как бы поправляя пиджак, и улыбнулся, не разжимая губ. Последнее время он привык так улыбаться – втягивал губы в ниточку, но не разжимал их, чтобы не показывать дыр в верхнем ряде зубов. Уже несколько дней Николай был трезв, и, странное дело, желание выпить оказалось не столь сильным, как он ожидал. Голова была непривычно ясной, и это ему нравилось, Николай подолгу рассматривал себя в зеркале тюремного туалета, будто знакомился с новым человеком, с которым отныне придется жить вместе. Потом часами бездумно лежал на нарах – ему не нужно было беспокоиться о еде, ночлеге, думать об опасности. И приходил к выводу, что поступил правильно. Но тут же с острым отчаянием сожалел о своем опрометчивом шаге. Эта вспышка обессиливала его, он начинал понимать, что рано или поздно все равно пришел бы с повинной, что нет у него больше духу носиться по белу свету...

– Все правильно, Коляш, все правильно, – бормотал он, глядя в темный потолок сумрачного помещения. – Сколько бы тебе ни дали, твой срок уже пошел, счетчик работает, и все эти деньки тебе зачтутся.

Произошла с Николаем еще одна перемена – он заметил, что не угодничает больше, одним только согласием понести наказание как бы завоевал право на уважение.

– Садитесь, Аврутин, – Демин с любопытством рассматривал человека, которого так долго искал и который в конце концов явился сам.

– Теперь-то уж сяду, – ответил Николай. – Теперь-то мне уж никуда не деться.

– Хм, – Демин усмехнулся, оценивая шутку. – А вам и раньше деваться некуда было.

– Почему же? Вся страна у ног! – Николай вскинул подбородок, улыбнулся, вытянув губы, но этой его шутки Демин не поддержал.

– И как она вам показалась, у ног-то?

– Ничего страна... Жить можно.

В кабинет молча вошел и сел у окна Рожнов. Он подвигал стул, устраиваясь поудобнее, сложил руки на животе, сцепив пальцы, – приготовился сидеть долго и терпеливо.

– Вот ты какой, – протянул Рожнов. – А мы тут уж думали, думали, какой он есть, Николай Аврутин, а он вона какой, оказывается. Ну-ну!

– Скажите, Аврутин, – начал Демин, – почему вы решили признаться в преступлении?

– Не знаю, – Николай передернул плечами, оглянулся. – Пришел, и все. А что, не надо было?

– Не-ет, – протянул Демин. – Так не пойдет. Так мы с вами ни до чего не договоримся. Давайте не будем ломаться, кривляться... Я задаю вопросы не потому, что любопытный очень или заняться мне нечем. Ответы нужны и суду, которому предстоит решать вашу судьбу...

– А чего ее решать, уж решенная! – Николай вызывающе посмотрел на всех.

– Нет, Аврутин. Если бы вы считали свою судьбу решенной, не пришли бы к нам. Пришли, потому что надеетесь на перемены к лучшему. И знаете, что перемены могут быть только такими: будете осуждены и окажетесь на какое-то время в заключении. Но даже они избавляют вас от той жизни, которой вы сыты по горло.

Николай помолчал, раскачиваясь из стороны в сторону, и, страдальчески сморщившись, поднял на Демина глаза...

– Скажите мне, гражданин начальник...

– Не называйте меня гражданином начальником. Я не ваш начальник. А вы не мой подчиненный.

– Как же вас называть? – улыбнулся Николай.

– Меня зовут Валентин Сергеевич. Так и называйте, если угодно. Что вы хотели мне сказать или спросить... Я перебил вас... Прошу.

– Хотел спросить... Вот я пришел, покаялся, признался... Снял с вас висячку...

– Простите, что вы сняли? – спросил Рожнов.

– Ну... эту... висячку...

– А что это такое?

– Ну, незаконченное, нерасследованное дело...

– Преступление, которое вы совершили, было раскрыто, – ответил Демин. – Следствие установило, кто его совершил, кто стал жертвой. Так что не думайте, что вы нас облагодетельствовали. Заявляясь к нам, вы больше о себе думали.