— Вот кого точно надо загасить, когда Партию мужиков сделаем, — зло сказала Бык, не забывший свою политическую инициативу. — Мы с тобой в Афгане так с местными в кишлаках не обращались, как эти суки районные со своими же согражданами. Пацан курит в подъезде у своей квартиры, так они и у него паспорт спросят, зайти домой не дадут, с собой тащат.
— А какая такса за свободу?
— Просто нет аусвайса — двести рублей. Придерутся — пятьсот. Если хоть слегка бухой, так они и карманы обшарят, и отметелят, и сами какого-нибудь дерьма в рот вольют.
— А чего они Тошке говорить не дали по мобиле — пора выкуп нести?
— Любят, суки, нарочно поглумиться. Чтобы человек себя дерьмом обозвал, навесил на себя административку, мол, к прохожим приставал, ссал в подворотне. Да еще Богом и матерью поклялся — нет у него никаких претензий. Если у них висяк, иной раз заставят явку с повинной написать.
— Понял. Надо на этот зверинец поглазеть. Бык, пехом или тачку брать?
— Пехом дойти можно. Э, Столб, куда бежишь?
— Это мой нормальный шаг. У тебя-то как с жировесом?
— Есть маленько.
— Качаться надо, хоть немного. Чтоб как в песне: «Будь готов, когда настанет час бить врагов».
— А что, бить будем? — чуть ли не с надеждой спросил Быков, приноровившийся к широкой походке друга.
— Еще как!
* * *
Если верить в теорию переселения душ, то в прошлой жизни капитан-оперативник Игорь Крупнов был офицером британской колониальной армии. Не важно где: в Индии, в Африке, на далеком тихоокеанском острове. Важно, что разгуливал в шортах и белом пробковом шлеме, с хлыстом и пистолетом, среди злых, бессовестных и голозадых туземцев. Посланный, как Киплинга, «на службу к покоренным, угрюмым племенам, на службу к полудетям, а может быть, чертям».
В отличие от сэра Редьярда, Крупнов не сомневался — именно к чертям. А как еще называть вечно пьяно-похмельное местное быдло? Хамоватое, вороватое, давно утратившее зачатки веры и совести.
Все же было несколько категорий быдла, которое Крупнов не любил особо. К примеру, быдло с претензиями. Вроде парня, привезенного недавно в ментовку. За что забрали? Выделывался, вот за что. Называл себя «ветераном Чечни». Это вызвало у опера только одну реакцию: приказал обыскать как следует, вдруг в кармане или в ширинке прячет гранату?
Граната не нашлась, а несколько купюр, изъятых в процессе обыска, стали добычей подчиненных. «Чеченец» получил несколько успокоительных бесследных тумаков и отправился в обезьянник. На столе лежала мобила, такая устаревшая и дрянная, что никто из ментов на нее не позарился. Только время от времени они нажимали отбой, когда кто-то звонил. Потом вообще вытащили аккумулятор.
— Командир, будь человеком, — твердил из обезьянника Тошка. — Дайте домой позвонить, вам мой паспорт привезут.
— Ты сначала скажи, за что тебя взяли, — вертясь в кресле, спросил Крупнов.
— Ни за что.
— Ну, врать-то, врать. «Ни за что» не берут. Скажи честно: за нецензурную ругань в общественном месте. Ведь была же ругань?
— Ну, когда мне по яйцам дали, тогда матюгнулся.
— Видишь. А то, как маленький: «Ни за что, ни за что…» Вылазь, подпиши протокол, тогда решим как быть.
Тошка вышел из обезьянника, поковылял к столу. Крупнов мигнул сержанту, тот выставил ногу, и бывший контрактник растянулся.
— Это ж надо так нажраться, вояка, — презрительно сказал опер. — С кем бухал-то, герой?
— С полпредом, — сказал Тошка, вспомнивший, как дядя представлял гостя.
— С кем?
— С полпредом по Северо-Западному округу, — уточнил Тошка. Причем так непосредственно, что на секунду сбил опера с его веселого настроя. А это Крупнову не нравилось всегда.
Он встал, подошел к Тошке.
— Правда с полпредом? — удивленно и участливо спросил он.
И когда Тошка кивнул, коротко, резко, как на тренировке, врезал ему в солнечное сплетение. Подхватил за воротник, не позволив рухнуть на грязный линолеум, но аккуратно уронил. Тут же добавив каблуком в бок.
— Запомни, дебил, здесь хохмить могу я. Только я! Понял?!
Хрипящий Тошка перевернулся, оперся на кулаки, пытаясь то ли подняться, то ли проблеваться. Опер поднял ногу, не ударил, конечно, разве можно портить табло, а только ткнул носком в лицо, и Тошка свалился на бок.
Как раз в эту секунду в дверь начали звонить.
— Кого там принесло? — спросил опер.
— Спрашивают, здесь ли задержанный Антон Быков?
— Пусть идут на х.й. Полпред, что ли, за тобой приехал? — хохотнул Крупнов.
Тошка молчал, как человек, понимающий, что может быть битым за каждое слово.
— Вставай, жертва дырявого кондома, — обратился к нему Крупнов. — Ушли?
— Нет. Говорят, что мы обязаны сообщить родственникам о задержании.
Боевой настрой души опера подскочил на одну градацию. Перед ним была особо нелюбимая категория быдла — правокачатели. Уроды, которые помнят о своих гражданских правах, даже забыв застегнуть ширинку.
— Ну, раз необходимо, значит, надо принять родственника. Впусти его, Саныч.
Саныч что-то сказал, вроде, что гостей двое, но дверь открыл. Опер и еще два мента шагнули к дверям — принимать родственника.
Вошли два мужика, оба слегка знакомых Крупнову, и каждый по-своему. Быкова — крупного дядьку с возрастным пузом — он встречал несколько раз на своей территории. Вроде у него какой-то мелкий автосервис. Лицо второго тоже было знакомо, но, где он его видел, Крупнов не понял. Сейчас это не имело значения.
— Дядя Паша, попроси, чтоб меня больше не били, — сказал Тошка, опять утвердившийся на четвереньках.
Крупнов, походя, дал ему легкого пинка и обратился к гостям:
— Так, значит, клуб не анонимных алкоголиков в сборе. Значит, у кого-то здесь говноправа есть? У твоя, пузо? Или у тебя?
— Вы бы представились товарищ офицер, — вежливо сказал второй полузнакомец.
— Саныч, представься ему, — ухмыльнулся Крупнов.
Мент отпихнул Быкова, ухватил правокачателя за шкирку…
Точнее, собирался ухватить. А на самом деле ухватил бесполезный воздух. Но и это не почувствовал, так как его руку ухватили и резко выкрутили. Да так, что полусогнутый Саныч, взревев от неожиданной боли, развернулся и полетел вперед от нещадного пенделя. Полетел направленно и удачно свалился под ноги другому подбегавшему менту. Еще один мент оказался под кулаками Быкова-старшего. Не то чтобы он лупил очень грамотно, зато тяжко, а мент был в таком настроении, что не мог сообразить: пора увертываться.
Благодаря этому в дежурке образовалось свободное пространство. Именно по этому пространству шагал мастер выкручивания рук и приближался к Крупнову.
— Ты что себе позволя… — с искренним удивлением начал Крупнов.
Но удивился еще больше, получив по морде. Короткий, болезненный прямой удар в нос. Такой удар, после которого в травмпункте сразу посылают на рентген.
Шок, испытанный Крупновым, был побольше, чем у юного скрипача-лауреата, побитого в подворотне. Мальчика со скрипкой о такой возможности обычно предупреждает мамочка. А тут опер сам себя давно приучил к мысли, что обладает монополией бить по морде.
— А ты, сука, что себе позволяешь? — без надрыва и пафоса поинтересовался незнакомец. И пнул опера в то место, в которое тот любил бить сам, приговаривая: «Чтоб уродов не плодил».
За миг до этого земля ушла из-под ног опера сугубо в переносном смысле. На этот раз он просто не удержался и рухнул. Глаза слезились, будто сам себе прыснул перечного газа, недавний обед попросился на выход. Еще один пинок помог обеду уйти, а слезам — пролиться.
В дрожащем и гудящем мире, полном слез, боли и душевного смятения, опер видел не столько события, сколько их контуры. Драка продолжалась. Вот кто-то рядом рухнул, кажется, Саныч. Вот кто-то крикнул: «Стоять, стрелять буду!»
Но не выстрелил. Крупнов, протерев глаза, а заодно и губы, понял почему. В дежурке установился паритет: двое его коллег прислонились к стене, у одного в руках АКМ. Возле стола стояли гости, один, тот самый, где-то-знакомый, держал пистолет. Лейтенант Федоренко, матюгнувшись, шагнул к нему — Крупнов понял: у него оружие и отняли. Но Быков-старший отпихнул его.
Гости понесли некоторые потери. У одного из них из кармана выпала мобила конструкции, незнакомой оперу. Может, даже не обычная мобила, а какое-то особое средство связи. И в этот момент трубка заговорила.
Крупнов понял, что мир перевернулся не окончательно. Он смог удивиться еще раз.
— Михаил Викторович, — чуть ли не умоляюще говорил знакомый голос, — это опять я, начальник ГУВД. Подтвердите, пожалуйста, присутствие на завтрашнем мероприятии. Вам, как полпреду, по статусу положено.
— Служивый, подними-ка и подай, — приказал полпред.
