— Каким образом?
— Вы должны кое-что сделать.
— А если я откажусь?
— Не откажетесь. Как же вы сможете отказаться после всей каши, которую здесь заварили! Правда?
Кауэрт неохотно кивнул, пытаясь представить себе, на что дает согласие.
— Итак, мистер репортер, прошу вас отправиться по моему поручению в одно место с весьма любопытной миссией. Вы подойдете к маленькому дому и постучитесь в дверь. Если вам никто не ответит, вы все равно войдете в этот дом. Если дверь будет заперта, вы попадете в него каким-либо иным образом. Мне все равно как. Оказавшись внутри дома, как следует осмотритесь по сторонам и хорошенько запомните все, что там увидите. Потом вы возьмете у тех, кто будет в доме, интервью! — потребовал Салливан, сделав акцент на слове «интервью». — Потом вы вернетесь сюда и доложите мне обо всем, что увидели, а я расскажу вам за это такое, отчего вы разинете рот. Я расскажу вам о Блэре Салливане такое, что не будет знать никто, кроме вас. Вы станете объектом зависти журналистов всего мира. Поверьте моему слову! — Салливан запустил пятерню в волосы и захихикал, бешено вращая глазами.
Кауэрт колебался. Он чувствовал, как почва уходит из-под ног, в глазах у него потемнело.
— Слушайте меня внимательно, Кауэрт, — сказал Салливан. — Отправляйтесь в дом номер тринадцать — красноречивый номер, не так ли? — на Тарпон-драйв в Исламораде.
— На островах Флорида-Кис?! Но я же только что приехал из…
— Мне наплевать, откуда вы приехали. Отправляйтесь туда, куда я сказал, а затем возвращайтесь сюда с подробным отчетом об увиденном.
Некоторое время Кауэрт колебался, озадаченно разглядывая Салливана. Потом журналист наконец принял решение и вскочил со стула.
— Быстрее, Кауэрт, быстрее! Времени совсем мало… — Салливан сел на койку, повернулся лицом к стене и заорал: — Сержант Роджерс, уведите этого человека! — Потом убийца покосился на журналиста и прошептал: — Возвращайтесь завтра же! Это будет предпоследний день моей жизни…
Кивнув, Кауэрт поспешно удалился.
Журналист успел вернуться в Майами последним рейсом. Добравшись до дому далеко за полночь, он прошел в спальню и, не раздеваясь, рухнул на постель. Его била нервная дрожь, терзали смутные страхи. Журналист чувствовал себя актером, которого вытолкнули на сцену, а он не только не успел выучить свою роль, но даже не знает, кого будет играть и в какой пьесе. Кауэрт с трудом отогнал тревожные мысли и на несколько часов забылся беспокойным сном.
В восемь часов утра он уже ехал на машине в сторону северных островов архипелага Флорида-Кис. Утро было ясным, солнце начинало припекать, высоко в небе парили легкие белые облачка. Навстречу Кауэрту сплошным потоком шли машины жителей архипелага, спешивших на работу в центр Майами, окраины которого с одноэтажными торговыми центрами, украшенными аляповатыми вывесками и окруженными пустынными в этот час автостоянками, журналист проезжал. Постепенно машины стали попадаться все реже. Торговые центры закончились, и потянулись огороженные сеткой автомобильные рынки с огромными плакатами, оповещающими о фантастических скидках. Бесконечные ряды автомобилей, ожидавших своих покупателей, блестели на солнце.
Кауэрт пронесся по мосту и въехал на автостраду Кард-Саунд. По обе стороны дороги тянулись болота, мелькали мангровые деревья. На одном из телеграфных столбов журналист заметил гнездо аиста. Через несколько миль стали попадаться заливчики, и вскоре Кауэрт уже ехал по дамбе через Флоридский залив.
Кауэрт миновал Марафон и вход в Национальный парк коралловых рифов имени Джона Пеннекампа. У въезда на один из яхтенных причалов застыл огромный пластмассовый голубой марлин, несомненно превышающий размерами любую из настоящих рыб Гольфстрима. За окнами машины долго мелькали бесконечные магазины и супермаркеты. Краска на их стенах шелушилась под лучами беспощадного солнца.
Ближе к полудню журналист нашел улицу под названием Тарпон-драйв. Она находилась на южной оконечности одного из островов, состояла из разнокалиберных участков, где стояли жилые трейлеры и одноэтажные дома, и производила неприятное впечатление. На одном из участков стоял раскрашенный во все цвета радуги автобус без колес. Рядом в импровизированной песочнице возились двое малышей в памперсах. За ними, сидя на перевернутом ведре с сигаретой, приглядывала женщина в джинсах, обрезанных по колено, и топике. Увидев Мэтью, она хмуро покосилась на него. Перед другим домом стояла на козлах большая лодка с пробоиной в днище. У какого-то трейлера сидела в шезлонгах под розовым зонтиком пожилая пара, не обратившая на проезжавшего журналиста ни малейшего внимания. Опустив стекло автомобиля, Кауэрт услышал, что по радио передают ток-шоу. Бестелесные голоса злобно сотрясали воздух в бессмысленном споре. В небе чернели кривые и косые антенны. Кауэрту показалось, что он попал в спекшийся на солнце мир утраченных надежд и беспросветной нищеты.
В средней части улицы, за оградой из ржавой металлической сетки, стояла сколоченная из вагонки белая церковь. Перед церковью красовалась доска с выведенным от руки текстом: «Первая баптистская церковь. Зайди — и будешь спасен!» Ворота ограды держались на одной петле, крыльцо было растрескавшееся и облупленное, а на двери висел большой замок.
Дом номер тринадцать стоял ярдах в тридцати от улицы, под кривым мангровым деревом, бросавшим на стены причудливую тень. За старыми жалюзи виднелись окна, открытые в надежде уловить хотя бы слабый порыв свежего ветерка. Краска на стенах дома облезла, к двери было прибито распятие солидного размера, а к стене были прислонены два высоких газовых баллона.
Поднимая ногами облака пыли, Кауэрт прошел к парадной двери дома с нацарапанными словами: «Иисус живет во всех нас».
Где-то вдалеке тявкала собака, мангровое дерево тихонько покачивало ветвями в потоках горячего воздуха, поднимавшегося от раскаленной земли.
Кауэрт постучал в дверь, потом еще раз и еще. Ответа не было. Сделав шаг назад, журналист крикнул:
— Здесь есть кто-нибудь? Откройте, пожалуйста!
Никто не отозвался.
Чертыхнувшись, Кауэрт снова постучал в дверь и огляделся по сторонам. Во дворе не было ни машины, ни других признаков жизни. Он пробовал кричать, но никто так и не отозвался.
Не зная, что еще предпринять, журналист в растерянности вернулся к машине.
«Какого черта я здесь делаю?!» — раздраженно думал он, оглядываясь на дом.
Под чьими-то ногами захрустел ракушечник, и Кауэрт увидел вылезшего из белого джипа почтальона. Рассовывая по почтовым ящикам какие-то бумажки и письма, почтальон приближался к дому номер тринадцать.
— Добрый день! — поздоровался Кауэрт, когда тот наконец подошел.
— Кому добрый, а кому и не очень, — пробормотал почтальон и стал рыться в письмах.
— А кто здесь живет?
— А кто об этом спрашивает?
— Я журналист из газеты «Майами джорнел», моя фамилия Кауэрт.
— Я читаю вашу газету, — заявил почтальон, — но в основном то, что пишут о спорте.
— Помогите мне, пожалуйста. Мне нужны люди, которые живут в этом доме. Я стучал в дверь, но никто не открывает.
— Никто не открывает? Очень странно, они же почти не выходят из дому.
— Кто?
— Мистер и миссис Колхаун. Они сидят дома, читают Библию и ждут второго пришествия или каталога «Сирс, Робак и компания». Обычно приходит каталог.
— Они давно тут живут?
— Лет шесть или семь, может быть дольше. Я сам здесь только семь лет.
Еще до конца не поняв, в чем дело, Кауэрт кое-что сопоставил и быстро спросил:
— А к ним приходят письма из тюрьмы штата в городе Старк?
— Да, — с тяжелым вздохом опустив сумку на землю, ответил почтальон, — почти каждый месяц.
— Вы знаете, кто такой Блэр Салливан?
— Конечно. Его скоро посадят на электрический стул. Я недавно читал об этом в вашей газете. А при чем тут он?
— Пока точно не знаю, — ответил Кауэрт и стал вновь разглядывать дом.
Почтальон извлек из сумки пачку бумажек, открыл почтовый ящик дома номер тринадцать, чтобы их опустить, и вдруг замер на месте:
— Ого!
— Что случилось?
— Они не вынули почту… Что-то тут не так. — И почтальон тоже принялся разглядывать дом. — Старики всегда вынимают почту, при любых обстоятельствах. Если они ее не вынули, значит, с ними что-то случилось. В молодости я работал почтальоном в Майами-Бич. Когда тамошние старики не вынимали почту, это всегда значило, что с ними что-то произошло.
— Сколько дней они ее не вынимали?
— Кажется, дня два.
Кауэрт снова подошел к дому и заглянул в окно, но разглядел только обшарпанный диван, облезлые стулья и картинку с Иисусом Христом на стене.
— Вам что-нибудь видно? — спросил журналист у почтальона, который заглядывал в дом через другое окно.
