Тогда-то он и понял, что надо принимать решение. Он мог, уподобясь столь многим из мужской половины Голливуда ― преуспевающим продюсерам, сценаристам, режиссерам, актерам, ― с похотливым ожесточением вести охоту на красивых женщин, залучая их в свои сети. Мог скупо отмерять им подачки, используя свое влияние и деньги, в вечной готовности изобличить неверность, вечной уверенности, что женщина рано или поздно изменит и уйдет, что она враг, над которым надлежит взять верх. Либо ― мог отказаться враждовать с женским полом и продолжать веровать в него.
Он сознавал, что не может позволить себе не любить женщин ― без любви к ним, сколь бы коварны и переменчивы они ни были, некая часть души его омертвеет. И неважно, если те из женщин, которых он любил как никого на свете, втайне рады увидеть его сокрушенным и униженным по прихоти капризной Фортуны ― если не в обывательском, а в самом страшном смысле слова его предали. У него не было выбора. Приходилось принять их такими, как они есть. И Джонни, проглотив обиду на то, что им оказалось приятно узнать о его невзгодах, почел за благо провести с каждой из них ночь любви и ознаменовать это событие подарком. Он им простил ― он знал, что это расплата за безграничную свободу, за вольное житье в те дни, когда он перепархивал от одной к другой, как мотылек с цветка на цветок. Только с тех пор он больше не корил себя за непостоянство. Не ощущал вины за то, что обездолил Джинни ― что, ревниво отстаивая свои отцовские права, он даже мысли не допускал о том, чтобы опять на ней жениться, и не стеснялся показывать ей это. Одно лишь и вынес он с собой из постигшего его крушения: бесчувственность к обидам, которые наносил женщинам.
Он устал; пора было ложиться спать, но малая крупица прошлого застряла в его сознании и не желала уходить ― как они пели с Нино Валенти. И вдруг он понял, чем может наверняка угодить дону Корлеоне. Он снял трубку и попросил соединить его с Нью-Йорком. Сначала позвонил Санни Корлеоне, узнал телефон Нино Валенти. Потом позвонил Нино. Судя по голосу, Нино был, как всегда, слегка навеселе.
― Слушай, Нино, как ты посмотришь на предложение переехать сюда? ― сказал ему Джонни. ― Иди ко мне работать, мне нужен верный человек.
Нино, по своему обыкновению, балагурил:
― Да как тебе сказать, Джонни. Работенка на грузовике не пыльная, хозяйки по дороге сговорчивые ― завернешь, побеседуешь по душам, ну и гребу чистыми полторы сотни в неделю. Чем ты надеешься меня соблазнить?
― Для начала могу предложить пятьсот в неделю и пару кинозвезд на предмет душевной беседы, ― сказал Джонни. ― Ну как? А иной раз, возможно, спеть разрешу, когда в доме соберутся гости.
― Ладно, подумаем, ― сказал Нино. ― Дай срок ― вот посоветуюсь со своим юристом, с банком, со сменщиком...
― Брось дурака валять, Нино, ― сказал Джонни. ― Ты мне здесь нужен, понял? Завтра садись на самолет и лети подписывать персональный контракт сроком на год ― пятьсот в неделю. Чтобы, когда ты отобьешь у меня одну из любимых женщин и я тебя выгоню взашей, ты хоть остался с годичным жалованьем в кармане. Договорились?
Наступило долгое молчание. На этот раз Нино отвечал трезвым голосом:
― Эй, Джонни, а ты не шутишь?
Джонни сказал:
― Нет, брат, я серьезно. Зайди к моему импресарио в Нью-Йорке. У него в конторе будет для тебя билет на самолет и деньги. Я ему с утра позвоню. А ты заезжай туда днем. Ладно? Я после подошлю кого-нибудь к самолету встретить тебя и доставить ко мне.
В трубке опять наступило молчание, потом голос Нино, очень подавленный, неуверенный, проговорил:
― Ладно, Джонни. ― От хмельной веселости в нем не оставалось и следа.
Джонни положил трубку и стал укладываться спать. Ни разу с того дня, как он разбил тот злополучный диск, у него не было такого отличного настроения...
Джонни Фонтейн сидел в огромном зале, где помещалась студия звукозаписи, и подсчитывал свои расходы на страничке желтого блокнота. В дверях один за другим появлялись музыканты ― все до единого его приятели, каждого он знал еще с юности, когда только начинал петь на эстраде с джаз-оркестром. Дирижер, величина в мире легкой музыки, ― из тех немногих, кто проявил к нему участие, когда началась полоса неудач, ― раздавал оркестрантам ноты и устные указания. Звали дирижера Эдди Нилс. Он был очень занятой человек и на эту запись согласился лишь в виде одолжения, по старой дружбе.
Нино Валенти сидел за роялем, нервно трогая клавиши. Время от времени он потягивал виски из высокого стакана. Джонни это не смущало. Он знал, что под парами Нино поет не хуже, чем трезвый, ― к тому же сегодня от него не потребуется особых высот исполнительского мастерства.
Эдди Нилс сделал специально для этой записи аранжировку нескольких старинных итальянских и сицилийских народных песен и обработал шуточный дуэт-поединок, который Джонни пел вместе с Нино на свадьбе Конни Корлеоне. Джонни затеял эту запись, главным образом, зная, что дон любит народные песни и лучшего подарка к Рождеству, чем такая пластинка, для него не придумаешь. Притом чутье подсказывало ему, что пластинка хорошо разойдется, ― не миллион, конечно, но приличное количество. И еще. Он догадался, чего ждет от него дон Корлеоне взамен за оказанную помощь ― что он поможет Нино. Ведь и Нино, в конце концов, приходится ему крестником...
Джонни отложил желтый блокнот и подставку с зажимом на складной стул, стоящий рядом, вскочил и подошел к роялю.
― Ну, что, земляк, ― сказал он, и Нино, подняв на него глаза, через силу улыбнулся. Вид у него был неважный. Джонни нагнулся и крепко потер ему лопатки.
― Расслабься, детка, ― сказал он. ― Покажи нынче, на что ты способен, и я сведу тебя с самой знаменитой из голливудских звезд и самой классной по части секса.
Нино отхлебнул из стакана.
― Кто такая? ― проворчал он. ― Это которую кличут Лэсси?
Джонни весело хмыкнул.
― А Дину Данн не хочешь? Фирма барахло не поставляет.
Его слова произвели впечатление, но Нино все же не отказал себе в удовольствии разочарованно протянуть:
― Выходит, Лэсси не про нашу честь?
Оркестр плавно начал вступление к попурри. Джонни Фонтейн сосредоточенно вслушивался. Эдди Нилс проиграет музыкальное сопровождение в специальной аранжировке. Потом будет пробная запись. Слушая, Джонни мысленно намечал, как подать каждую фразу, как перейти от одной песни к другой. Он знал, что его голоса хватит ненадолго, ― но не беда, петь будет в основном Нино, а он ― только подпевать. Не считая, конечно, дуэта-поединка. Надо приберечь голос для дуэта.
Он потянул Нино со стула, и они подошли к микрофонам. Нино осекся ― раз, другой. От замешательства лицо у него пошло пятнами. Джонни шутливо спросил:
― Время тянешь, да? Рассчитываешь на сверхурочные?
― Непривычно без мандолины в руках, ― сказал Нино.
Джонни на миг задумался.
― Попробуй-ка, возьми стакан.
Решение оказалось правильным. Нино нет-нет да и прикладывался к стакану, но его пение от этого не страдало. Джонни пел вполсилы, не напрягаясь, ― Нино вел, а он вторил, клал легкие узоры вокруг основной мелодии. Когда так поешь, трудно почувствовать истинное удовлетворение, но Джонни приятно поразило собственное искусство владения голосом. Видно, не пропали даром эти десять лет его певческой жизни.
Когда дошла очередь до дуэта-поединка, которым завершалась пластинка, Джонни запел полным голосом, и после у него засаднило в глотке. Эта вещь проняла даже задубелые сердца многоопытных оркестрантов ― такое случалось редко. Музыканты застучали по инструментам смычками и костяшками пальцев, затопотали ногами вместо рукоплесканий. Ударник рассыпал в знак одобрения зажигательную дробь.
С передышками, с перерывами для совещаний работали часа четыре. Перед уходом Эдди Нилс подошел к Джонни и сказал негромко:
― Очень прилично звучишь, милый мой. Пожалуй, опять созрел для сольного диска. Кстати, и новая песня имеется ― как на заказ для тебя.
Джонни покачал головой:
― Брось, Эдди, не надо. Через пару часов я так осипну, что даже говорить не смогу... Как по-твоему, многое придется переписывать из того, что сделали?
Эдди задумчиво сказал:
― Нино пусть завтра подойдет на студию. У него в некоторых местах не вышло, хотя вообще он поет гораздо лучше, чем я предполагал. Ну, а твое, если мне где-то не понравится, доведут техники. Не возражаешь?
― Да нет, ― сказал Джонни. ― Когда можно будет послушать, что получилось?
― Завтра, ближе к вечеру, ― сказал Эдди Нилс. ― Хочешь, у тебя?
― Можно, ― сказал Джонни. ― И спасибо, Эдди. Так, значит, до завтра.
