заложить… окна.
– Но как? – спросил Си Пи. – Не вижу ничего подходящего.
Мэтти достала фонарик, лежавший у нее в кармане. Включать его она не умела. Она много лет не держала в руках фонарик и могла думать только об Уильяме, о том, как он идет по снегу по их следам. Вот он выходит на поляну… вот его шаги звучат на крыльце… хрусть-вжух, хрусть-вжух, хрусть-вжух… вот он бьет кулаками в дверь.
Ее неловкие руки в варежках испуганно и неуверенно скользнули по пластиковому корпусу фонаря, и она случайно его включила. Луч осветил Джен и Си Пи. Девушка лежала на спине; она запыхалась, из глаз струились слезы. Рядом на коленях стоял Си Пи; он опустил голову и поднял руку, загораживаясь от бьющего в глаза света.
– Убери! – сказал он. – Если ищешь что-то, чем заложить окна, посвети вокруг!
Но Мэтти не знала, что можно взять для этих целей. Стулья были слишком тяжелыми – Уильям сделал их сам, их трудно было даже сдвинуть с места. Чтобы закрыть стекло, пришлось бы поставить несколько стульев друг на друга. Нужны были доски или нечто подобное, но ничего такого в хижине не было.
Мэтти поводила фонариком по хижине: по столу, где сегодня утром ела сыр и хлеб; по дивану, под которым были спрятаны украденные деньги; по остаткам оружейных запасов, которые Уильям купил для схватки с «демоном».
Хрусть-вжух, хрусть-вжух, хрусть-вжух.
Даже сквозь стены она слышала его неумолимо приближавшиеся шаги; он был совсем рядом.
– Давайте хоть дверь загородим, – сказал Си Пи, отодвинул от стола тяжелый стул и подтащил к двери.
Джен была вынуждена откатиться в сторону, иначе ее бы задавило стулом.
Мэтти следила за Си Пи с фонариком, смотрела, как он приставил спинку стула к двери и сел на него, блокируя дверь также своим весом. На его щеках и лбу блестели капли пота.
– Ну вот, – сказал Си Пи. – Так он точно не войдет.
Хрусть-вжух, хрусть-вжух, хрусть-вжух. Сапоги Уильяма стучали по крыльцу.
Дрожащей рукой Мэтти наставила фонарик на дверь.
– Он… идет.
Ей хотелось нырнуть под кровать или выпрыгнуть в окно в спальне. Забраться в трубу и вылезти на крышу, где Уильям ее точно не достанет. Зачем они сюда вернулись? Зачем сделали такую глупость? Она сбежала из своей тюрьмы. Не надо было сюда возвращаться, ни за что на свете.
У самой двери шаги затихли. Ручка медленно повернулась в луче фонарика, затем дверь начала приоткрываться, но ударилась о задвижку – Уильям навалился на нее всем весом. Си Пи уперся ногами в пол и вжался в спинку стула. Лицо его оставалось в тени, но мышцы на шее натянулись.
– Марта, немедленно открой, – проговорил Уильям, и в голосе его не слышалось раскаленного гнева, лишь лед зимы, а Марта знала, что это значит.
Она замотала головой – нет-нет-нет-нет, – но не знала, к чему относится это «нет»: к приказу открыть дверь или к неизбежному наказанию за непослушание.
Джен заерзала; ткань ее брюк зашуршала от соприкосновения с досками пола. «Ни звука, – хотелось закричать Мэтти. – Он не должен тебя услышать! Он придет за тобой! Он ударит тебя!»
– Марта! – рявкнул Уильям. – Делай, что я говорю, а то потом будет хуже.
– Не отвечай ему, – шепнула Джен.
– Я знаю, ты там; ты совокупляешься с этими мужчинами! Ты грешница, Марта, а долг мужа – наставлять жену и спасать ее душу, чтобы та попала в рай, – сказал Уильям.
Если бы Мэтти не была так напугана, она бы рассмеялась. Неужто Уильям по-прежнему считает, что она крутит шашни с чужаками? Когда, по его мнению, у нее нашлось на это время – до или после того, как она шла через лес ночью, не сомневаясь, что в любой момент из-за деревьев может выскочить зверь и унести ее, как Гриффина?
– Ты не сможешь вечно прятаться. Когда ты откроешь дверь, я буду здесь, Марта. Я буду ждать тебя.
Послышался шорох одежды; снова толчок в дверь. Должно быть, Уильям сел под ней на крыльце.
– Нет, – простонала Мэтти.
Что им теперь делать? Они не смогут сбежать, пока Уильям там сидит. В хижине почти не было еды: все запасы Уильям прятал от нее в сарае. Джен почти не могла ходить; даже если бы им удалось миновать Уильяма, они не смогли бы убежать, погонись он за ними.
Почему она вообще решила, что сможет сбежать? Надо просто принести себя в жертву, поторговаться, чтобы в обмен на нее он отпустил Джен и Си Пи. Он наверняка отпустит их, если сможет оставить ее у себя. И тогда они будут в безопасности.
Не говори глупостей. Он не может их отпустить. Они знают, что Уильям с тобой сделал. Знают, что он тебя похитил. Слышали, как он признался в убийстве твоей матери. Уильям не станет рисковать; он не отпустит их, иначе полицейские обо всем узнают и придут на гору, чтобы арестовать его.
Снова послышался голос Саманты, которая так любила командовать. Рядом с ней Мэтти всегда чувствовала себя дурочкой.
И что же мне делать? В ее внутреннем голосе слышалась безысходность; хотелось признать неудачу и опустить руки. «Не позволяй ему тебя растоптать, – сказала Саманта. – Должен быть способ сбежать, надо просто подумать».
Мэтти оперлась спиной о стену хижины. Она отошла от двери: тело ее инстинктивно, повинуясь животному страху, желало находиться как можно дальше от Уильяма.
– И что теперь? – прошептал Си Пи.
Он не мог просто сидеть под дверью. Там с ним могло случиться всякое. Мэтти чувствовала, что Уильям отыщет способ проникнуть через дверь и напасть на него. Он мог пробить дверь топором или прострелить ее насквозь.
– Иди сюда, – сказала Мэтти и поманила его.
Си Пи осторожно встал, стараясь не производить ни звука, и пошел навстречу ей.
Джен на полу перестала шевелиться. Мэтти наставила на нее фонарик и увидела, что та лежит абсолютно неподвижно, а глаза ее закрыты.
– Черт, – ругнулся Си Пи. – Кажется, вырубилась.
Он сел рядом с Джен на колени, нащупал пульс и потрогал лоб.
– Она жива, но холодная как лед. Думаю, у нее шок. Давай накроем ее одеялом.
Мэтти стащила с дивана домотканое покрывало и накрыла им Джен. Та лежала так тихо и неподвижно, что Мэтти показалось, будто она накрывает труп.
– Мы могли бы продезинфицировать ее раны, – сказал Си Пи. – Но для этого надо разрезать брюки, а я не хочу ее передвигать. Так что же нам делать?
Он выжидающе смотрел на Мэтти. Кажется, думал, что она знает
