Я получил то, что хотел. И теперь самое время было крикнуть «брейк!» и выбросить на ринг белое полотенце. А все остальное? Не сейчас, нет, не сейчас, а завтра. Все случится завтра. А сегодня – пусть соперников разведут по углам. И я сказал:
– Ребята, не занудствуйте! Кто нес, зачем нес… Делать вам нечего. Пошли лучше обедать. – И я первый слез с табурета, даже не допив свой стакан.
Обед прошел, как бы это точнее сказать, в полумолчании. То есть общего разговора за столом не присутствовало, а звучал монолог в моем исполнении. Я травил древние до седой бороды анекдоты, нес какой-то бред о том, что мы засиделись и разнюнились, а под конец, совсем одурев от гробовой тишины со всех сторон, предложил:
– Давайте еще раз съездим на гору Фуншал, проветримся, а оттуда – на фабрику, где разливают мадеру. Помните, там задаром подносят для дегустации?
– А чего? Давайте! – живо откликнулся вдруг Юрася. – Халява, она везде халява.
– Что ж, можно. Завтра и поедем с утра пораньше. Я машину закажу, – отозвался вслед за ним Тошка. И напряжение за столом несколько спало.
Но это я так думал, что тучи, нарочно сотворенные мной, удалось рассеять. Не успели мы встать из-за стола, как вдруг Наташа каким-то не своим, не обычным, а капризно-детским голосом обратилась ко мне:
– Хочу купаться! – Вот так. Ведь прекрасно знала: кроме меня никто ей компанию не составит. Чтобы Тошка или Юрасик, умяв целого слона на двоих, отправились плескаться после обеда – дело невозможное. А я всегда пожалуйста.
– Конечно, пошли. – Я несколько недоумевал: зачем? Да еще таким тоном.
И я потащился следом за ней к пирсу и дальше, до самого спуска в океан. Талдыкин и Антон залегли на матрасы и, кажется, собрались вздремнуть. Небо сегодня слегка затянуло кочующими тучками, дул прохладный ветерок, и пляжный народец не спешил разбредаться по номерам для оздоровляющего сна. Бриз над морем, правда, нагнал короткую и злую волну, но так было даже интересней, чем купаться в мертвый штиль.
Мы нырнули. Я из вежливости плыл рядом, хотя всегда любил загребать на скорость, а Наташа признавала только медленный лягушачий стиль. Так мы добрались до выступающего небольшого мыса, ограничивающего наш пляж с восточной стороны, где можно было передохнуть, встав на виднеющиеся под водой черные, скользкие камни.
– Это ты все подстроил? – Наташа обернулась ко мне, слова ее прозвучали не то чтобы резко, но в неприятной интонации.
– Что «все»? – насколько мог беспечно ответил я.
– Леша, зачем ты это делаешь? Чтобы поквитаться со мной? – проигнорировала Наташа мой встречный вопрос. Словно не сочла нужным объясняться на моих условиях.
– Господи, помилуй! Что ты плетешь? Я – и вдруг поквитаться с тобой! – Волна, ударившись о камень, обдала меня всего с головой пеной, и пришлось некоторое время отфыркиваться. Но тему я не потерял. – Ты моя единственная, светлая надежда в этой жизни. Можешь тушить об меня окурки, я и тогда не пикну ни полслова.
– Почему Талдыкин забрал ожерелье? Ведь он не собирался! Почему ты позволил ему этот дурацкий фарс в нашем присутствии? Я же видела, ты нарочно затащил нас с Тошкой в бар!
– Наташа, ты очень ошибаешься. Никто никого не тащил. Мы каждый божий день ходим в бар, в этот или в другой – на пляже. Пятьдесят на пятьдесят, сегодня выпало так. И как я могу что-то позволить или не позволить Талдыкину? Кто я для него такой? – задал я вполне резонный вопрос.
– Не знаю. Он тебя слушается, как проповедник Гласа Божьего. Или как дезертир военного прокурора, так точнее. Не понимаю, откуда тебе удалось заполучить на него такое влияние, но я вижу то, что я вижу. Последние несколько дней Талдыкин и рта не раскрывает без твоего одобрения, и даже не пьет без тебя. Будто ждет от тебя, Леша, наследства в миллион.
– Ну откуда у меня миллион, сама подумай? И что хорошего Талдыкин может от меня ждать? – нервно рассмеялся я. Ненужный был этот разговор, но что поделаешь.
– А я и не говорю, что он ждет хорошего. Потому что хорошее ждут радостно. А Юрасик сам на себя не похож, будто его подменили.
Тут я не мог с ней не согласиться. Я уже упоминал раньше, что Талдыкина постигли сильные перемены, и Наташа, конечно же, не могла этого не заметить. Не только вдруг нашедший на Юрасю стих аккуратности, но и кое-что еще перевернулось в его сущности. Он в какой-то роковой для себя момент перестал быть матерым серым волком, а скорее теперь напоминал Маугли в индийских джунглях. Маугли, уже изгнанного из стаи и позабывшего прежний язык, и в немом изумлении отныне взирающего на родной лес, который в одночасье стал загадочным и смертельно опасным. И в этом лесу ему, конечно, очень нужен был проводник, так что я добровольно состоял при нем в сомнительной роли души поэта Вергилия при его коллеге Данте.
– А что ты хочешь? Его девушка погибла, корыстная жена устроила капкан. Любой бы на его месте расстроился, – ответил я необязательными, стерильными фразами.
– Еще и Олеся, – ни с того ни с сего напомнила Наташа.
– Олеся тут при чем? – Только мне не хватало ее догадок по этому поводу.
– Все-таки они дружили немного. Неприятно, наверное, когда ты гуляешь за бутылкой и после вдруг узнаешь, что по соседству твой знакомый как раз в это время покончил с собой.
– Да, неприятно, разумеется. И Олесю очень жаль. Но это ведь не повод поверить в наступление конца света. – Если Наташе угодно поминать Крапивницкую в этом смысле, что же, я не против.
– Ты, кстати, тоже гулял в ту ночь с Талдыкиным. А с тебя как с гуся вода. – Она сказала это столь обычно без всякого выражения, что мне стало не по себе.
– Наташа, ты меня в чем-то хочешь обвинить? Но я не ясновидящий и не умею зреть сквозь стены. Мне жаль Олесю, я уже сказал тебе, – мне поневоле пришлось говорить куда жестче, чем я того хотел, – но каждый волен в своей жизни сам. И сам решает, как с ней, с этой жизнью, поступить. Не хватало еще, чтобы ты подумала, будто я подбивал Олесю на самоубийство!
– Нет, конечно. Я так не думаю. Но, пожалуйста, не делай больше ничего! – И тут она зарыдала. Именно так, зарыдала, без слез и всхлипов, заревела будто умирающее животное. (Сказать, что со мной приключился легкий паралич от неожиданности, значит сильно преуменьшить мои чувства.) – Ты не понимаешь! Не понимаешь, а будет беда!
– Погоди, не надо, не надо так… – Я растерялся и принялся ее утешать, одной рукой взял за плечо, другой погладил по мокрым волосам. И конечно, соскользнул с дурацкого камня, ушел с головой под воду. А когда вынырнул и отдышался, она только посмотрела на меня с бессловесной мольбой. Не очень долго.
– Ты пойми, мой Ливадин и так на взводе. У него чутье, как у хищника на кровь. А тут пень стоеросовый, Талдыкин, через весь отель прется с пакетом из Ювелирторга. Это я образно говорю. – Наташа даже пошутила. Видимо, мое неловкое падение с камня несколько сбило ее с трагического лада. – Юрасик будет как та соломинка, что не вынес верблюд. Не знаю, что случится, если Тошка все узнает.
– Ты же уверяла меня не далее как неделю назад, что все будет крайне пристойно, – напомнил я Наташе наш разговор под развесистым платаном.
– Это я тогда говорила. А теперь я боюсь! – Наташа схватила меня за руку – так сильно, что я чуть не вскрикнул от боли. У нее были очень острые ногти. – Я боюсь!!!
– Не надо. Все будет хорошо. Я обещаю тебе, что очень скоро все будет хорошо! – И я обещал ей чистейшую правду.
– Пожалуйста, Леша, не делай ничего! – опять завела свое Наташа. – Оставь все как есть!
– А я ничего и не делаю. И что я могу? Ты говоришь загадками и ждешь от меня каких-то ответов, а я не знаю, что сказать. – Мне сейчас определенно казалось, что Наташа сама не ведает, даже приблизительно, чего именно просит у меня. Это были одни только чувства или скорее предчувствия. И они вызывали у нее страх. Кстати говоря, совершенно напрасно. Я же обещал ей, что все будет хорошо. И намеревался свое слово сдержать.
Наташа все держалась за меня, мы балансировали с трудом на склизких, острых обломках скал, и она все повторяла, будто в трансе:
– Пожалуйста, не надо! Не делай ничего, Леша, пожалуйста, не надо!
А я все успокаивал ее одной и той же фразой, что все будет непременно хорошо. Так мы и играли эту заезженную пластинку минут пять. Пока Наташа в самом деле не успокоилась.
Я хотел в какой-то миг спросить ее, исключительно ради испытания, что именно ей известно о денежных делах между ее мужем и Талдыкиным, но вовремя передумал. Ее доверие ко мне и так не требовало доказательств, а вот Тошке совсем ни к чему было знать, что его секрет отныне и мой тоже.
Время, растянувшееся было, сжалось опять до нормальных размеров, и я предложил плыть назад, к цивилизованному пляжу. Наташа тихо согласилась. Мне показалось, что ей стало вдруг стыдно за сцену, которую она устроила мне на камнях. А я невольно почувствовал себя на седьмом небе от счастья, потому что наши отношения, как мне показалось, перешли в несколько более интимную плоскость. Ведь сцены, как правило, не закатывают просто друзьям. Но, сколь бы ни был я счастлив и как бы ни умоляла меня Наташа, завтра я сделаю то, что должен сделать. И долг этот я назначил себе сам, собственной свободной волей. Шагнувшей теперь на следующую ступень своего полного освобождения даже от чувственного «Я».
